При появлении в зоне видимости косы пляжа Хэппи на задних сидениях зашевелился. Вскоре и я застегнула куртку, зная, что недалеко до остановки.

Народу здесь было в самом деле достаточно, чтобы довести интроверта до инфаркта. Они прилетели на метлах? Я имела удовольствие наблюдать всего три машины, включая только что подъехавшую нашу. Недалеко показывался высокий треугольник, сложенный из стволов деревьев — будущий костер. Может, тут серьезно намечается шабаш? Вон и Моника всплыла на горизонте.

— Тони! — она широко и белозубо улыбнулась, а я постаралась свести число взоров в ее сторону к минимуму. Зато Тони пялился в открытую. Увы и ах, пялиться было на что — глупо отрицать красоту человека только потому, что ревнуешь его к единственному, к кому привязался слишком сильно, чтобы попробовать представить себе существование без его общества — пусть с другой, но… хотя бы так. — О, ты тоже не один, — она зыркнула на нас с Хэппи, выгребающихся из авто, но быстро переключила внимание. Еще бы. Какой интерес может представлять дуэт друзей, если ты уже добилась ключевой цели.

Тони приобнял ее за талию, Моника в ответ чуть ли не повисла на шее. Я сделала вид, что у меня заело замок. Не хочу видеть его руки поверх джинсовой куртки с теплым подкладом и симпатичной меховушкой, не хочу запоминать, как хорошо они смотрятся вместе. Какая она красивая. Уж на фоне-то некоторых.

— А ты с кем приехала? — его участливый голос смешивался с кричащими вдалеке чайками и умиротворенным прибоем, когда грозные волны на полном ходу врезались в россыпь высоких камней вдоль берега и жемчужно-белые брызги разлетались в разные стороны.

В ответ послышалась череда пустых звуков — незнакомых имен.

Глупое ощущение, что «собачка», коей касались пальцы, — единственный родной и близкий предмет. Жаль, спрятаться за ней нельзя. Хэппи задел меня локтем.

Мы прошли к пляжу, где вовсю были разбросаны доски для серфинга, а ребята, в большинстве своем — парни, бегали в костюмах и оживленно готовились к заплыву. Я бы сказала, что они сумасшедшие, но, на самом деле, это я слишком скучная.

— Эй, Старк!

Почувствовала себя растерянной, слыша знакомый голос, но не видя человека, однако в следующий момент рядом проплыла высокая фигура Джеймса.

— Роуди! — Тони пожал ему руку и хлопнул по плечу, коротко обнимая. Я заулыбалась. Боже, как ужасно трогательны мальчишки в своих «суровых» сентиментальностях.

— Как ты? — мельком бросил типичную фразу, — Пеппер, Господи! — Улыбка переросла в маленькую вспышку смеха, когда он сгреб меня в объятия так, что пришлось привстать на цыпочки. — Ты ее прячешь, что ли? — быстрый вопрос, адресованный Тони. — Сто лет тебя не видел.

Чувствовала себя глупо, но замечательно. Я не знала, что ответить, и просто наслаждалась возможностью наконец-то обнять его.

— А ты вымахал.

Джеймс заулыбался, убирая ладони с моей спины.

— Будешь кататься?

Мы направились к конусу из бревен.

— Боже упаси.

— Ты не меняешься.

Я не сдержалась и против воли негромко засмеялась, пиная камушки носками своих тапочек-кед. Идущий впереди Тони на секунду обернулся, но, стоило мне прищуриться в попытке разглядеть его лицо, как он уже закинул руку на плечи Моники и был таков. Я могла смело вступить в спор с Джеймсом, — меняюсь, очень даже меняюсь! — но какой в этом толк, если он в большинстве случаев всегда оказывался прав.

— Зато я не слягу на следующий день с соплями и чувством «принесите лист бумаги, мне нужно составить завещание».

Он шутливо сузил глаза, отчего стал похож на мудрую хищную птицу, с чувством ностальгии взирающую на подрастающее поколение.

— Аргумент засчитан.

Пляж представлял собой каменистую бухту с песком у кромки воды, вдоль которой можно было встретить обломанные и местами побелевшие от соли стволы деревьев, да вольно гуляющих пеликанов. Последнее заставило меня не только пораженно воскликнуть, но и испугаться, а идея спрятаться за спиной Роуди четко сформировалась в сознании. Однако он со всей присущей и врожденной рассудительностью заметил, что пеликаны вовсе не опасные, если их не трогать. «Главное — не показывай свой страх», — говорил Джеймс серьезным тоном, где между строк четко звучало мальчишечье озорство. Я считала, что птицам совершенно плевать, какая степень страха тебя обуревает, но решила не испытывать судьбу.

Основная часть женского контингента скучковалась у только что вспыхнувшего яркими обжигающими языками костра. Рядом с ними крутились те парни, которые наверняка готовы были дать согласие на сделку с сатаной, желая отужинать раньше всех. Мы с Роуди присели на одно из поваленных бревен. По правде говоря, это немного грело душу — находиться в компании незнакомых лиц одной представлялось мне перспективой стресса.

Принесли зефир. Аппетит особенно о себе не заявлял, но заерзавший на месте Джеймс непостижимым образом передал часть своих настроений. Он вообще удивительный парень: не по годам развитый, спокойный, порой слишком серьезный. Но был, был в нем этот свойственный всем мальчишкам задор со склонностью к приключениям, было чувство преданности друзьям, подчас толкающее на самые безрассудные поступки, и была жажда жизни, читавшаяся в по-южному теплых темно-карих глазах. Я любила Джеймса за то, что он умел правильно расставлять жизненные приоритеты, не растрачивая себя на мелочи. С точки зрения нравственности он стоял многим выше Тони. Хотя этот черт мог утягивать на свое дно даже самые лучшие кадры.

Мне всегда казалось, что Роуди далеко пойдет; такие люди, как он, очень высоко ценятся теми, кто понимает, что такое жизнь. Главное — избежание им знакомства с давно разучившимися воспринимать важность человеческой души, иначе пресловутую, выкладывающуюся на все сто процентов, растопчут и не посмотрят. Они убивают все самое лучшее и уходят, не оставляя после себя ничего, кроме осколков; если бы Джеймс был вазой, которую разбили, я бы просидела на полу недюжинное количество часов, но даже приди на помощь Хэппи или Тони, мы бы его не «склеили». Какие-то кусочки все равно б дали трещины, через которые после непременно протекала бы вода.

Мы разговорились о мелочах: школе, быте, прошедших мимо знакомствах. Я в большинстве случаев старалась уклоняться от ответов или переводить тему на него — не потому, что было, что скрывать, а в силу привычки, заключенной в нежелании много говорить о себе.

Скушали по канапе, сходили прогуляться к местным заводям. Роуди перешагивал с камня на камень, меланхолично повествуя о девушке, которая впервые за долгое время по-настоящему зацепила его, но с которой ничего не сложилось. Я наблюдала за темно-зелеными водорослями в воде, дрожащей от невидимого течения и приводящей маленькие камушки на дне в диффузное для человеческого глаза состояние. Лишь с возникновением полутьмы между заходом солнца и наступлением ночи, погрузившей лес в пугающий мрак, мы вернулись на пляж.

К костру начали подтягиваться остальные ребята. Некоторые из них были навеселе. Парни казались типичными балагурами и разгильдяями, но отчего-то забавными. Исключая пару-тройку человек. Ну, ладно, больше. Значительно больше. Моя вечная жизненная ошибка — идеализировать людей.

К общему сборищу присоединился и Тони. На одежде были заметны темные пятна от брызг — куда только лихая не заносит его. Рука сжимала жестяную баночку с пивом. Вот уж кто в самом деле не меняется.

Моника и пара ее подружек прибежали следом, с раздражающим визгливым смехом что-то «обсуждая». Не имею представления, как они понимают друг друга с сим говором. Я бы давно оглохла. Или они общаются на низкочастотных щелчках и свистах, как китообразные? Согласно обстоятельствам, теория вполне имеет место быть.

Она села рядом с Тони и положила руки на его колено. Темные волосы почти закрывали губы, что-то нашептывающие ему на ухо.

— …скорее всего, буду ориентироваться на военно-воздушные силы. В принципе, с математикой и физикой у меня никогда проблем не было, да и отец хочет, чтобы я отучился на пилота.