Словно оттуда мог выскочить кто-то.

Или что-то.

Дрянь. Он ведь и твой сын тоже. Дрянь. Он ведь и твой сын тоже. Дряньонведьитвойсынтоже, дряньонведьитвойсынтоже, дряньонведьитвойсынтоже!

Опустившись на корточки, Дэвид заткнул руками уши.

Чтобы не слышать.

*

— Ты нашёл, что хотел? — Сэм докурил сигару и теперь наслаждался виски и чтением свежей газеты.

— Д… да, — ответил он, стараясь, чтобы отец не заметил, как у него дрожит голос.

Сэм подался вперёд.

— Ты в порядке, Дэйв? — осведомился он.

— Да… Да, папа. Всё отлично, только я спешу. Я пойду, ладно?

Сэм пожал плечами.

— Само собой. Я всё понимаю. Тебя ждёт твой чудный бесхвостый кот и эта странноватая копия Джима Моррисона, с которой ты с недавних пор неразлучен. Не смею задерживать.

— Biz shpeter[2], — почему-то на идиш сказал Дэвид и быстрым шагом направился к двери.

— Zol zayn mit mazl[3], — отозвался Сэм, не вставая с кресла. Взгляд его по-прежнему был прикован к газете.

Дэвид выскочил из дома, стараясь не оглядываться.

Как будто, оглянувшись, он, словно жена Лота, мог превратиться в соляной столб.[4]

Дэвид попытался усмехнуться собственной шутке, но у него не вышло.

Потому что в ушах всё ещё звучал тот самый обожаемый всем его существом голос, а перед глазами по-прежнему стоял угол.

Угол.

[1]Французский скульптор, признанный одним из создателей современной скульптуры.

[2]До свидания (идиш).

[3]Удачи (идиш).

[4]Обыгрывается ветхозаветное предание о гибели Содома: жена спасённого ангелами Лота нарушила их указ ни в коем случае не оглядываться; оглянувшись, жена Лота тут же превратилась в соляной столб.

========== Замедленная киносъёмка ==========

Почти весь день Патрик провёл в том самом загородном доме, оборудованном под мастерскую.

Ему хотелось поработать красками. Он уже давно не рисовал в цвете.

Ничего не выходило. Работа не шла. Линии и разводы не складывались в изображение сами собой, как у него обычно бывало. Они оставались всего лишь линиями и разводами. Неопределёнными. Оборванными.

Отложив кисть, Патрик подошёл к окну и закурил.

Почему-то он думал о том рисунке с маленьким испуганным мальчиком.

Почему-то он не давал ему покоя.

Не так давно Патрик в очередной раз пытался закончить этот рисунок, и, вглядевшись, вдруг подумал о том, что изображение кое-что ему напоминает.

Какую-то известную картину.

Догадка пришла сама собой, без лишних усилий.

Это был «Крик» Мунка[1].

Несмотря на то, что рисунок был выполнен с соблюдением всех традиций реализма, он напоминал эту знаменитую картину. Не техникой исполнения — нет. Чем-то совершенно другим.

Содержанием.

Патрик взглянул на часы. Они показывали половину четвёртого.

Дэвид, наверняка, уже дома.

Докурив сигарету, он застегнул куртку и достал из кармана ключи от мотоцикла.

Наверное, стоит вернуться, подумал он.

Работа всё равно не шла.

*

Поворачивая ключ в замке, он уже чувствовал — что-то не так. Подобные ощущения бывали у него и раньше — и каждый раз неприятное чувство впоследствии полностью себя оправдывало. Порой Патрик в сердцах проклинал свою индейскую сущность, искренне веря в то, что именно принадлежность к древнему, немногочисленному и такому близкому к природе народу заставляла его испытывать всё это.

В такие моменты всё живое вокруг него, казалось, замирало. Он ничего не видел и не слышал, за исключением некоторых образов и звуков.

Как сейчас.

Ключ повернулся в замке с характерным звуком.

Бжжжжик!

Чёрт, почему так медленно?

Казалось, пока он открывал дверь, прошла целая вечность.

Патрик потянул дверную ручку. Дверь распахнулась — так же неспешно, как поворачивался ключ.

Как в замедленной киносъёмке.

Почему-то со скрипом. С мерзким отвратительным скрипом, как в фильмах ужасов. И всё это было таким до отвращения плавным и затянутым, что становилось не по себе.

Он толкнул дверь плечом — нарочно, как будто пытаясь отогнать эту давящую на сознание нарочитую плавность происходящего.

И всё вдруг ускорилось.

Войдя в прихожую (нет, не войдя — влетев!), он быстро сбросил ботинки и рванулся в комнату, служившую гостиной.

Он обнаружил Дэвида сидящим возле стены, и на сердце немного отлегло.

— Дэйв… — тихо произнёс Патрик.

Дэвид поднял глаза.

— Я думал, ты никогда не вернёшься, — сказал он.

— Ты… в порядке? — взгляд Патрика упёрся в большую ссадину на левом предплечье друга. Ссадина была грязной и необработанной.

Дэвид тихо усмехнулся, глядя куда-то в сторону.

— Я чуть не вхерачился в дерево, знаешь. Точнее — сначала я чуть не вхерачился в джип и, чтобы не вхерачиться в него, съехал на обочину. Там было дерево. Одному дьяволу известно, почему я до сих пор не труп, — он посмотрел Патрику в глаза. — Удалось ограничиться обычным падением — видать, обучение в школе экстремального мотоспорта не прошло даром, — он снова усмехнулся, и эта усмешка была настолько горькой, что у Патрика сжалось сердце. — Думаю, стоит послать моему тренеру бутылку старого доброго ирландского виски.

Патрик опустился на корточки рядом с ним.

— Это надо обработать, — он осторожно коснулся ссадины. — Я сейчас всё принесу.

Дэвид отмахнулся:

— Не заморачивайся.

Лицо его было непривычно бледным — казалось, побелели даже губы. Он напоминал ожившего мертвеца, и это очень напугало Патрика.

— Что случилось, Дэйв? — спросил он.

Дэвид повернулся к нему.

— Я сказал, — ответил он.

— Почему ты чуть не попал в автокатастрофу? Виноват водитель джипа?

Дэвид покачал головой:

— Нет. Если бы не удалось избежать столкновения, это была бы моя вина. Я превысил скорость и едва не потерял управление, — он посмотрел на друга, и столько боли было в этих «ледяных» голубых глазах, что Патрику вдруг всё стало ясно.

Сэм Райхман. Ну конечно.

— Что с тобой? — тихо спросил Патрик, кладя руку на плечо Дэвида. — Тебе что-то сказал отец?

— Нет. Он ничего не говорил. Почти ничего. Пытался подкалывать — как всегда. Но мне на это давно наплевать, — он взял Патрика за руку, почти до боли сжав его пальцы. — Ты рисовал меня в детстве — как? Как ты это увидел?

Патрик покачал головой:

— Дэйв, я… я не знаю. Правда.

— Не лги мне! — пальцы Дэвида ещё сильнее сжали его руку. Заглянув в его лицо, Патрик вдруг подумал, что ещё никогда не видел у него столь безумного взгляда. — Ты нарисовал то, что было, Пат! Но кое-что ты упустил. Я не обхватывал руками колени. Нет. Я затыкал уши.

— О чём ты?

Дэвид поднялся, взял с журнального стола пачку сигарет и закурил. Первые четыре глубокие затяжки он сделал с интервалом в несколько секунд, словно человек, испытывающий сильную жажду.

— Я знаю, что это за угол, Пат, — сказал он. — Тот, который ты нарисовал. Это библиотека, это грёбаная папина библиотека. Раньше там была моя комната. Я её ненавидел. Я умолял отца выделить мне другую комнату, но он был непреклонен. Сдался он только после того, как я попытался выброситься в окно, — он взглянул на Патрика. — Милое у меня было детство, да, Пат?

— Господи, Дэйв…

— Слушай. Там что-то есть. Точнее — там что-то было. Я зашёл в эту чёртову библиотеку, чтобы взять книги, и вдруг начал вспоминать. Я что-то видел там в детстве… или слышал. Но я не могу вспомнить всего, чёрт, я не могу вспомнить! — он нервно затянулся сигаретой. — Но кое-что я всё-таки вспомнил — совершенно внезапно, просто посмотрев в этот чёртов угол. Сейчас я понимаю, что всё это полная хрень, но в тот момент мне было до чёртиков страшно. Наверное, я ни капли не удивился бы, если бы из этого угла внезапно вылез монстр и попытался сожрать меня живьём.

— Что ты вспомнил, Дэйв? — спросил Патрик.

— Какие-то обрывки. Они ссорились — отец и мама. Мне думается, что я спал, но их крики меня разбудили. Я не могу вспомнить всего. Но одна её фраза просто стоит у меня в ушах. И я готов побиться об заклад, что это не игра моего воображения.