— Мне закрыть тебя? — этот вопрос прилетел мне в лоб, просто смыв мою непринужденность с лица. Это выражение давалось мне с трудом, поэтому не удивлена, что парню вновь удалось выбить меня из колеи. Смотрю на него, всё-таки нахмурив брови:

— Зачем? — тон не вышел удивленным, но сойдет, я думаю.

О’Брайен изогнул брови, ничего не ответив. Берет со стола ключ, подходит к двери. Щелчок — и мои губы вновь сжаты в тонкую полоску. Дилан оборачивается, бросая мне, поэтому реагирую, поймав металл, который никогда не попадал мне в руки. И сейчас я ощущаю тяжесть. Верчу пальцами, рассматривая предмет, после чего с непониманием качаю головой, спрашивая:

— Зачем он мне? — поднимаю голову. парень открывает дверь, делая шаг за порог:

— Сама решай, закрывать или нет, — устало произносит, после чего покидает мою комнату, забирая за собой всю мою мнимую уверенность. Сижу, не шевелюсь. Знаю, что таким образом Дилан хочет проверить, правда ли не стоит запираться. Он умен.

Прислушиваюсь, ведь шаги отчима всегда четко слышны, хотя сейчас он наверняка будет вести себя тише.

Господи, да чего я мнусь-то, как идиотка?

Мне хватает секунды, чтобы вскочить с кровати и преодолеть расстояние от неё до двери. Дрожащие пальцы крутят ключ, поворачивая нужной стороной к замочному отверстию. Вставляю, повернув. Щелчок. Не сдерживаю тяжелый вздох, поднимаю голову, прикрыв глаза, и прижимаюсь лбом к поверхности двери. Дышу. Впитываю в себя окружающую тишину, что знакома мне с детских лет. Кожа не покрывается мурашками, холод не касается затылка, спины. Всё это давно пройдено, и я не вижу смысла вновь пропускать всё происходящее через себя. Сейчас я здесь — по другую сторону двери. Запертой двери, и отчим не сможет войти. Никто не сможет.

Шелест.

Мои брови нахмурены, ведь не понимаю, что источник этого звука. Трава? Поворачиваю голову, бросив взгляд в сторону окна. Подоконник. Белый, не покрытый пылью. Мои руки опускаются.

Как давно это было?

Верчу головой, вновь смотря на дверь, но замираю, видя, как железная ручка медленно опускается вниз. Всё, легкие больше не принимают кислород, ибо прекращаю его глотать ртом. От напряжения болят глаза. Не смею прикрывать их, боясь увидеть темноту, после которой дверь каким-то образом окажется распахнутой. Скрип. Он давит на дверь.

И сразу же ручка принимает исходное положение, а громкие шаги отдаляются. Да, я была права. Это он. Думал, что дверь осталась незапертой? За дуру меня держит?

Хмурю брови, проглотив комок в больном горле. Хочу сделать пару шагов назад, но вновь ноги врастают в пол, когда слышу стук. На мгновение мое сердце замирает, падая камнем в пятки, но дыхание восстанавливается, ведь слышу ворчливый голос Дилана:

— Ну, еб… — еле сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться, хотя для этого нет особых причин. Подхожу к двери, не сразу выходит вставить ключ в скважину, после чего поворачиваю его, тут же делая шаг назад, чтобы дверь не ударила мне по носу. О’Брайен входит в комнату, хмуро взглянув на меня:

— Логичнее было бы мне дать ключ, — проводит рукой по влажным волосам. Сажусь на кровать, вновь принимаясь наблюдать за ним.

Или изучать?

Душ явно идет ему на пользу. Сразу выглядит «свежее».

Опускаю глаза на пальцы рук, которые держу на коленях тыльной стороной ладони вверх, когда парень бросает на меня взгляд, возвращаясь к креслу:

— Пойдем, похаваем, — не вопрос.

— Эм, я не голодна, — замечаю эту странность, взглянув на него из-за плеча.

— Ты вчера ничего не ела, так что сегодня, так и быть, роль поваренка возьму на себя, — сегодня такой день, или Дилан правда говорит такое?

Вытираю вспотевшие ладони о колени, поднимаясь с края кровати, когда Дилан идет обратно к двери, всё время вороша пальцами темные волосы, словно рассчитывая, что таким образом сможет пригладить их и избавиться от беспорядка. Открывает дверь, взглянув на меня через плечо, поэтому заставляю себя улыбнуться сжатыми губами и двинуться в его сторону. Главное вести себя нормально. Вот чему меня учил отчим.

— Тем более, мне неловко бродить по чужому дому, — О’Брайен говорит слишком беспечно, поэтому действительно хихикаю, качая головой:

— Правда? — торможу в шаге от него, смотря ему в глаза. Дилан щурит глаза, хмурясь:

— Считаешь меня невоспитанным чурбаном?

Я киваю, не выдерживая, и пускаю смешок:

— Ага.

Парень отводит взгляд в сторону, усмехнувшись краем губ. Переступаю порог, сразу же обнимая себя руками. Намного холоднее, что не должно вызывать удивления. Дилан прикрывает дверь, сует ладони в карманы и странным образом топчется на месте, ожидая, что я пойду вперед. Так и поступаю, не давая ему даже подумать, что со мной что-то не так, хотя, кажется, я и без того создаю впечатление странной личности. Спускаемся по лестнице. С кухни доносится противный кашель с мокротой. Сжимаюсь, скованней двигаясь. Ногами ступаю по полу первого этажа, внимательно прислушиваясь к шагам Дилана, чтобы убедиться, что он не отстает.

Не хочу одна заходить на кухню.

Но приходится сделать шаг первой. Медленно заглядываю на кухню, практически не шевеля руками, которые сильно прижаты к моему животу. Взгляд тут же утыкается в спину широкоплечему мужчине, тот курит, сидя за столом, и подносит рюмку к губам, опустошая. Резко поворачивает голову, устремив на меня злой взгляд, отчего сразу делаю шаг назад, врезаясь спиной в грудь О’Брайена, и поднимаю на него глаза:

— Я не голодна, — горло болит, поэтому голос охрипший.

Я правда не хочу кушать. Чувствую себя нехорошо.

Дилан ничего не отвечает, но лишь закатывает глаза в потолок, надавив мне на плечи руками, и это действие полностью подкашивает меня. Отскакиваю от парня подальше, быстро проходя по кухне к холодильнику. Ладонь сама тянется к плечам, начинаю пальцами мять их, пытаясь справиться со скачущим сердцем в груди.

Дыши. Просто, дыши.

Ненавижу, когда меня трогают.

Не поворачиваю голову, не желая вновь встречаться с взглядом отчима, который, я чувствую, смотрит на меня. О’Брайен совершенно спокойно проходит ко мне, открывая холодильник, из-за чего делаю шаг в сторону, стараясь не смотреть лишний раз на парня.

— Вот, — Дилан достает упаковку бекона. — Ты ешь бекон?

Хочу дать внятный ответ, но отчим подает голос, отчего по спине бегут сотни мурашек:

— Она такое не ест, — тон грубый, холодный.

О’Брайен бросает на него взгляд, усмехнувшись:

— А я не пью коньячок с утреца, и что? — что ж, соглашусь, его невоспитанность очень даже кстати сейчас. Парень кладет упаковку на столешницу, спрашивая:

— Яичницу будешь?

Потираю запястье руки, откашливаясь:

— Я не голодна, — твержу одно и тоже, но кто меня слушает?

— Будешь, — как-то ровно проговорил Дилан, достав из холодильника пару яиц, и закрыл его ногой, подойдя к плите.

Я не ем яйца, не ем бекон. Отчим запрещает, ведь это вредит фигуре.

А он любит «кости».

Не знаю, куда податься: мне не хочется стоять близко к мужчине, но и сохранить расстояние между мной и Диланом стоит. Парень ставит сковородку на плиту, чувствует, по всей видимости, себя прекрасно и ничего его не стесняет:

— Разбей яйца, — не просит. Тон совершенно иной. Я поднимаю на него взгляд, хмурясь, и парень продолжает, усмехнувшись:

— Думала, я буду всё один делать? — он всё-таки улыбается, когда закатываю глаза, взяв одно яйцо в руки. Верчу, кручу, а понять, как их разбивать — не могу. Никогда не готовила их, завтраком обычно Мария занималась. Смотрю на продукт, как на чудо света, нажимаю пальцами, напряженно следя за тем, как скорлупа трескается.

— Эм, Эви, — Дилан почесал висок пальцем.

— А? — смотрю на него, сильнее сжимая бедное яйцо, которое «разрывается» в моих руках, вытекая на пол. Мы оба опускаем глаза вниз, и я слышу, как отчим пыхтит, еле сдерживая крик:

— Гребаная… — подносит рюмку к губам, краснея на глазах.

— Извини, — прошу у Дилана, немного опешив. Тот откашливается: