— Я поняла, — отвечаю, теребя ключ в руках.

— Нет, — он усмехается. — Судя по тому, что ты сделала ночью, ты слишком тупая, чтобы понять с первого раза.

— Я поняла, — повторяю громче, медленно подходя к нему. Косо смотрю на парня, который сутулит спину, поставив руку на талию. Прикусывает губу, пока вожусь с его замком. Пальцы напряжены, поэтому не сразу получается вставить ключ в замок.

При всей скованности тела пытаюсь не касаться его кожи.

К слову, запястье красное, думаю, оно опухнет. И оно того стоит? Наркотики того стоят?

Стоп, наркотики.

Замок щелкает — и Дилан не теряет времени, выдергивая запястье. Я сразу делаю шаги назад, за трещину на полу, которая теперь является барьером. Парень трет запястье, поворачиваясь ко мне спиной. Что-то ворчит, но мне не расслышать. Медленно подхожу к дивану, роясь в карманах. Щупаю пакетик и сглатываю, взглянув на Дилана. Тот спокойно начал собирать вещи с пола, которые ночью скинула со стола, пока искала ключи. К слову, те до сих пор у меня, поэтому парень просит их вернуть, но не поворачивается ко мне лицом. Только вытягивает руку, перебирая пальцами. Но мне не хочется переходить черту, поэтому бросаю ключи ему на кровать, сунув ладони в карманы. Дилан не комментирует моё действие. Берет ключи, направляясь к двери, поэтому следую за ним, продолжая держаться на расстоянии. О’Брайен сощурился, вставив ключ в замочную скважину:

— Ты за мной теперь ходить будешь? — Бросает на меня взгляд, из-за чего делаю шаг назад, пытаясь смотреть ему в глаза. — Как собачонка, — добавляет, после чего до ушей доносится громкий щелчок.

Делаю шаг к нему, тихо выдавив:

— Наркотики…

Дилан усмехнулся, открыв дверь:

— Ты уже их забрала из ванной, — выходит в коридор, оборачиваясь. Стою на месте, с недоверием смотря на него. Парень хмурит брови, закатывая глаза:

— Внизу они наверняка есть, но это не моё, — кивает с раздражением. — Ты выходишь, или я закрываю тебя здесь?

Обнимаю себя руками, переступая порог комнаты. В коридоре всё так же холодно, как и ночью, что неположительно скажется на моем здоровье. Когда наружу рвется кашель, подношу кулак к губам, корчась от боли в горле. Дилан не смотрит на меня, а лишь приговаривает ворчливо:

— Повторюсь, это не самое лучшее место для больных, — подходит к лестнице, оборачиваясь. — Я хочу принять душ, так что тебе придется какое-то время посидеть взаперти.

Я не доверяю ему. Он сможет спокойно спуститься вниз и принять ещё наркотиков. Даже произнося это слово мысленно, во мне пробуждается отвращение, а вот Дилан, такое ощущение, не особо переживает из-за своей зависимости. Выглядит собранным, правда, не выспавшимся.

Спускаемся вниз. Расстояние между нами чуть больше длины моей вытянутой руки. Ладонями, что держу в карманах, мну пакетик, который нашла в ванной. Смыть в унитаз? Почему я не сделала этого? Чего я жду?

Дилан не мнется. Спокойно распахивает скрипящую серую дверь, выходя в зал. Я, перед тем, как сделать шаг, выглядываю, осматриваясь по сторонам. Никого. Пустое заведение, как и вчера.

Держусь рукой за ручку двери, наблюдая за парнем: зашел за стол с кассой, наклоняется к небольшому холодильнику, открывая дверцу. На полках всего две банки пива и один газированный напиток. Тяжело вздыхает, щурясь:

— Ты пьешь газировку?

— Нет, — короткий ответ, но он вызывает удивление со стороны О’Брайена. Он взглянул на меня, моргая:

— Соус ты не ешь, газировку не пьешь, — выпрямляется, захлопнув дверцу, и касается пальцами верхних ящиков, пытаясь выглядеть там что-нибудь съедобное. — Ты вообще человек? Пасту без соуса ешь, получается?

— Я не ем пасту, — наконец, переступаю порог, но продолжаю держаться за дверь. Кажется, такая простая беседа «ни о чем» меня расслабляет.

Дилан поднимает брови:

— Как можно не есть пасту.

— Углеводы, — продолжаю бросаться короткими ответами.

— Ах, да, — парень произносит это таким тоном, будто всё слишком очевидно. Он хлопает ладонями по столу, сутулясь:

— У меня нет еды.

Я не голодна.

Поворачивается ко мне, сунув руки в карманы штанов. Ничего не отвечаю, просто отвожу глаза, начиная рассматривать грязные столики. Мне сейчас кусок в больное горло не полезет. У меня давление в голове, крутит живот от тошноты, глаза горят, пульсация в затылке, а так же выдыхаю горячий воздух изо рта.

Сомнений нет. Я заболела.

— Кофе, чай, какао? — Дилан стучит костяшками по столу, что говорит о его нервозности.

— Воды, — прошу, с осторожностью взглянув на О’Брайена.

Да, я повела себя не самым хорошим образом. Начала ставить условия, поэтому теперь, когда он не скован, меня переполняет чувство тревоги. Что, если это его «молчание» — скрывая злость? Устроит какую-нибудь «подлянку», мне стоит быть начеку…

Дилан ставит на стол стакан с водой, после чего отворачивается, начав готовить себе кофе. Я тру ладони, обняв себя холодными руками, но жажда вынуждает сделать шаг к парню, чтобы взять стакан. Выполнив это, слишком резко отхожу назад, к стене, прижимаясь к ней выступающими лопатками, поскольку сильно сутулю плечи. Дилан замечает мою реакцию на его движения, но ничего не говорит, продолжив заниматься «готовкой своего завтрака».

Пью воду, корчась от боли в горле. Кашляю, прикрывая рот ладонью. Сухой кашель так и рвется наружу, не могу его сдержать.

— У меня нет лекарств, — внезапно говорит парень, хотя я ни о чем его не спрашивала. Молчу, решая проигнорировать сказанное. Отхожу от стены, осматривая помещение, окна которого были покрыты слоем пыли. Пахнет чем-то «старым». Никак иначе не могу описать этот запах. Сплошная антисанитария. И Дилан здесь рос? Это его дом? Да, у него явно нехорошие ассоциации с этим понятием. Теперь ясно, почему он так много ест с Ником. Кажется, тот сам начал покупать ему еду, но всё равно. Это не компенсирует.

Дверь с другой стороны от прилавка с кассой скрипит, отчего по спине бегут толпы мурашек. Поворачиваю голову, не скрывая тревогу во взгляде, когда в зал, хромая, выходит мужчина с пивным животом и вымазанным в чем-то лице. Его волосы растрепаны, а одежда местами дырявая. Харкает в пол, чем привлекает внимание Дилана, который не сводит с него взгляда, сказав мне приказным тоном:

— Сюда иди, — сутулится, мешая в кружке темный напиток, когда я без возражений захожу обратно за прилавок, пытаясь не смотреть на неприятного с виду мужчину средних лет, который, как ни странно, смотрит на меня, шмыгая носом, отчего его ноздри расширяются. Туманный взгляд скользит по моему лицу, ниже, изучая, поэтому прижимаю одну ладонь к животу, почувствовав неприятную колющую боль, и впервые, опираясь на собственное желание, так близко подошла к О’Брайену, который выпрямился, подняв кружку к губам. Следит за своим отцом, не хмурясь. Прижимаюсь к небольшому автомату с едой, срок годности которой давно вышел. Стою позади парня, сдерживая кашель. Мне совершенно не хочется подавать никаких звуков и поднимать глаза, которыми уставилась в пол.

Мужчина опирается рукой на край прилавка, вновь плюнув в пол. Разглядывает меня, немного искоса, но не могу понять, что привлекло его.

— Что? — Дилан первый говорит, разрушая молчание, и мужчина не думает проигнорировать вопрос, спокойно отвечая. Вот только говорит он со мной, а не с сыном:

— Болит горло? — его голос такой же отвратительный, как и он сам внешне. Неприятная улыбка озарила это потное рыло, подействовав на меня, как плевок в лицо:

— Я знаю одно неплохое лекарство от боли в горле, — поднимает брови, реагируя на перемену во мне. Не скрываю обеспокоенности, что так выдают мои большие глаза. Смотрю на него, хмурясь, ведь начинаю кое-что припоминать.

- У тебя горло болит? — отчим на протяжении нескольких минут давит мне на горло, наблюдая за тем, как брыкаюсь у него в ногах. На его лице растет улыбка:

— Я знаю отличное лекарство, — свободной рукой тянет бегунок ширинки вниз.