Прикрываю веки, насильно заставляя себя уснуть. Мне это необходимо.

Ненадолго прекратить чувствовать боль внизу живота.

Ненадолго прекратить думать о том, что происходит.

Ненадолго прекратить ненавидеть, это изматывает ещё больше.

***

Убогий.

Он убогий.

Дилан пыхтит, вновь забираясь на кровать. Тратит на передвижение все свои силы, подпитываемые жуткой болью, что разливается по телу. Проникает в каждую клетку.

Он. Убогий.

Да, он, наверняка, знает.

Дилан уже слышал эти слова. Слышал от человека, ради которого поднимался каждый чертов день с кровати, шёл в школу, искал подработки. Ради человека, который, несмотря на все старания О’Брайена, так просто оставил его. И это было самым больным, самым жутким, что мог бы представить парень, лёжа на кровати ночью.

Теряешь важного человека. Теряешь цель. Теряешь смысл существования. Теряешь себя. Теряешь жизнь.

Слишком многое в этой жизни зависит от людей, к которым ты испытываешь какие-то чувства.

Поэтому Дилан больше не хочет чувствовать.

Они одни.

В одной комнате.

В одном помещении.

В одной темноте.

Дышат одним пыльным воздухом.

Но совершенно в разных мирах, в разных точках вселенной, практически недосягаемые друг для друга.

Одинокие вдвоем.

========== Глава 12. ==========

[флешбэк]

Она не дорожила ей.

Но любила Его.

Парень приходил с работы и сразу мчался к кроватке, в которой спал младенец. Он не подходил к девушке, не спрашивал, как она себя чувствует. Шел в первую очередь к ребенку, который вновь просыпался от прикосновения отца и начинал плакать.

Плач. Она весь день могла слушать его, могла срываться и начинать рыдать вместе с ребенком от усталости. Могла запереть ребенка на балконе в коляске, лишь бы не слышать этого крика.

От нервов грудного молока не стало. Девушка впала в сильнейшую послеродовую депрессию, начала терять связь со своим чадом. Не хотела видеть его, отрицала то, что это именно её ребенок.

Её мужу пришлось взять отгул. Он целыми днями просиживал с женой, которая на глазах превращалась в совершенно другого человека, и дочерью, сильно исхудавшей и всё время плачущей.

Но парень не сдавался. С трудом, но успевал присматривать.

Стоило ему взять ребенка на руки, как девушка начинала кричать, что он уделяет ей меньше внимания. Скандалы не прошли без следа: нервная система парня подорвалась. Он ещё молод, но в волосах проявилась седина, знакомые с работы прекратили его узнавать, думали, что он чем-то болен. И его болезнью являлась его личная жизнь.

Он безумно любил жену, любил дочь, которая никак не поднималась на ноги, хотя шел уже третий год.

Женщина посещала психиатра, объясняла, что её преследует мысль, что это не её ребенок. Она была не готова ко взрослой жизни, не была готова воспитывать, хотя ей и было уже больше тридцати.

Она любила мужа. Именно из-за него старалась полюбить дочь. Все эти попытки только ради него.

Того, кто сломался и оставил её с этим непонятным, орущим существом.

Она не любила её.

Не любила Эви.

[конец флешбэка]

В голове образовался шар. Ночь выдалась тяжелой и довольно эмоциональной для меня. Надежда на то, что мысли, пропитанные злостью, исчезнут из сознания, оправдались, вот только на их смену пришло полное опустошение.

Тело затекло, копчик ноет, поэтому шевелюсь, прижимаясь плечом к двери. Я всё ещё на полу. Приоткрываю веки, щурясь, ведь чувствую боль в глазах, которым нужно время, чтобы привыкнуть к бледному свету. Смотрю на стену, делая глубокий вздох. Глотаю пыль, чувствуя, как горло першит. Заболела, да? Этого стоило ожидать.

Шмыгаю носом, медленно переводя взгляд в сторону кровати. Хмурю темные брови, оторвав голову от поверхности двери. Смотрю на Дилана, который лежит на спине, согнув одну ногу в колене, и подкидывает небольшой мячик одной рукой. Перевожу глаза на его запястье, что приковано к кровати.

Красная отметина, кажется, на коже можно разглядеть кровавые подтеки. Интересно, сколько он не спал, борясь с собой? И как давно проснулся? Почему не разбудил меня? Так нравится быть прикованным?

Сомневаюсь.

Делаю глубокий вздох, после чего опираюсь холодной ладонью на дверь, поднимаюсь на ноги, морщась от легкой боли в позвоночнике.

Дилан прекратил бросать мячик. Ловит его, косо взглянув на меня.

Торможу посреди комнаты, складывая руки на груди, и заставляю себя заговорить:

— Как давно не спишь?

— Отцепи меня, — игнорирует вопрос, еле присев на край кровати. Непроизвольно делаю шаг назад, отступая.

Хочу держаться подальше от него.

Нет сомнений, что тревожный сон вновь возродил во мне страх, заставляя всех ровнять под одного человека, который является настоящим кошмаром для меня.

Дилан хмуро бросил:

— Ты не расслышала?

Слишком долго стою без движения.

Проглатываю воду во рту, сразу же прижимая ладонь к горлу. Болит. Вовремя. Парень всё ещё ждет, что освобожу его, но вместо этого пытаюсь скрыть сомнения и шепчу охрипшим голосом:

— Условия.

— Чего? — Дилан сжал губы, сощурившись. Он расслышал, я уверена.

Откашливаюсь, повторяя чуть громче:

— У меня есть условия…

Кажется, его челюсть вот-вот отпадет. Поднимает брови, взглядом прожигая в моей голове дыру. Смотрит так, будто я сказала что-то отвратительное, непозволительное, то, что выходит за рамки его понимания.

— Не понял, — действительно. Его тон становится грубее.

Потираю ладони, переступая с ноги на ногу, и пытаюсь поднять голову выше, чтобы придать внешнему виду стойкость и уверенность:

— Я отцеплю тебя, если отдашь наркотики и, — осматриваюсь, замечая, что пол в комнате треснувший.

Указываю пальцем на одну длинную трещину, которая словно разделяла помещение на две секции. Та сторона, на которой находился диван, была намного меньше.

— Ты не будешь заходить за черту, — вновь смотрю на парня. Не могу прочесть его выражение лица. Уставился на меня большими глазами, запинаясь:

— Ты совсем охерела? — Резко вскакивает, из-за чего вновь отступаю назад. Дилан не может отойти от кровати. Он корчится от боли, взглянув на свою руку, после чего опять поднимает глаза на меня:

— Это моя комната, это мой дом, так что закройся и не смей диктовать мне условия, — указывает на меня пальцем, нанося удары по голове своим громким голосом.

Прижимаюсь спиной к двери, пытаясь не пересекаться с ним взглядом. Правда, вряд ли я имею права что-либо высказывать.

— Ты здесь ненадолго, — Дилан ворчит, продолжая словесное нападение. — Так что заткнись и…

Достаю из кармана маленький ключик, сдерживая судорогу. Поднимаю его, демонстрируя парню, который закрыл рот, щуря карие глаза:

— Это шантаж?

Не могу заставить себя говорить, поэтому просто киваю головой, но и кивок вышел слабым. Дилан приоткрыл губы, закатывая глаза. Прижимает руку к лицу, делая несколько глубоких вздохов. Вздрагиваю, когда он повторно дергает руку, убеждаясь, что ему не освободиться без моей помощи. Вновь поднимает злой взгляд на меня, косится, как на нечто неприятное, отчего внизу живота начинается вибрация. Боль

Обнимаю себя одной рукой, продолжаю молчать, бросая на О’Брайена взгляд. Тот от недовольства кусает и так измученную нижнюю губу, после чего прикрывает веки, опуская лицо. Притоптывает ногой, откашливаясь:

— Черта?

Моргаю, уставившись на него, и киваю, указывая пальцем на трещину.

— Я не должен заходить за неё? — Он уточняет, явно сдерживая тон голоса.

Опять киваю. Молчу, дожидаясь его реакции. Дилан быстро скользит кончиком языка по губам, после чего чешет затылок и вновь вздыхает:

— Только при соблюдении моих правил.

Я напряженно складываю руки на груди.

— Одно из них ты должна вбить себе в голову, — жестикулирует рукой, с серьезным выражением лица уставившись на меня. — Никогда. Не выходи. Из комнаты. Без. Меня, — проглатывает ком в горле, повторяя. — Никогда.