Справа от крайнего дерева что-то рассекало стену. Этого здесь он не помнил. Что это? Верёвка? Как это возможно? Ганс жестом отправил ближайшего к нему наёмника проверить его догадку. Тот подошёл к стене в упор и, лишь он дотронулся до тёмной полосы, как по ней пробежала волна, от низа доверху. Точно — это была верёвка.

— Герр Зейс, верёвка! — Прошептал кондотьер. В этот самый миг огромная чёрная тень выскочила из веток и повалила наёмника. Тот не успел даже крикнуть. Человек поднялся в полный рост — в руке был массивный нож и, если Гансу Зейсу не показалось, что вряд ли, то он был в крови.

Неизвестный сделал шаг вперёд. Ганс направлял свой меч в грудь нападавшему, но меж ними было несколько шагов. Ещё двое наёмных дозорных подходили с пиками.

— Разойдёмся без жертв? — Прошептал неизвестный очень грубым с хрипотцой голосом. Он был не стар, но в темноте угадывались седые волосы. Глаза словно блестели красным, хотя может это отблеск костров?

— Уже не получится. — Ответил Ганс, намекая на лежащего позади убитого охранника. — Зачем ты лезешь туда?

— Не твоё дело. — Пропусти или будут жертвы… ещё.

— Взять его! — скомандовал Ганс. Пикинеры подходили к неизвестному. Он был выше их, но вооружён только кинжалом, хоть и большим.

— Брось это. — Проговорил один из них. Человек поднял руку с оружием.

— Это? — Спросил он, кивая на зажатый в руке кинжал.

— Это-это — кидай.

— Хорошо. — Нож быстро блеснул в руке, мгновенно заняв более удобную позицию, и был брошен. Прямо в лицо наёмнику. Тело начало падать, когда, сделав несколько быстрых шагов, неизвестный схватил пику убитого и резким движением вырвал её. Это замедлило падение на лишний миг, но этого мига хватило, чтобы огромный человек развернулся и молниеносным броском всадил пику во второго солдата. Они упали почти одновременно.

В глазах же Ганса это произошло и вовсе мгновенно. Столь же мгновенно, как и красные огни, загоревшиеся в глазах человека — это были не отблески пламени костров. Это были… глаза. Они источали багровый свет, исходивший изнутри черепа.

Лязг ударившихся доспехов о каменную дорожку разнёсся вдоль стены и погас. Неизвестный подошёл ко второму убитому и вытащил из головы кинжал и, уже не ведя никаких переговоров, пошёл на Ганса. Бывалый тиролец растерялся лишь на мгновение, но собрался и атаковал. Выпад его был отбит, да так сильно, что ударить сразу второй раз он не мог. Наоборот, пока он по инерции уходил вбок, неизвестный схватил его и, немилосердно подтянув к себе, ударил рукоятью кинжала по голове. А дальше темнота…

Первый пришедший дозор обнаружил четырёх убитых. Первый лежал у стены с перерезанным горлом. Второй был убит пикой прямо в сердце. Удар был очень сильный — неимоверно. Нагрудник пробит насквозь. Немыслимое дело. У третьего было окровавлено лицо, один глаз отсутствовал. Дальше всех от стены лежал старший дозора, Ганс Зейс с проломленным черепом. Рядом с ним валялся его шлем. Судя по его форме можно было заключить, что по нему ударили кузнечным молотом.

На стене болталась верёвка. Дозорные заключили, что кто-то, улучив малочисленность стражи на данном отрезке стены, убив четверых, проник в Ватикан. Никто и подумать не мог, что по трупам не вошли, а вышли…

Темнота в глазах. Вкус крови во рту. Голова раскалывается.

Где Я?

Лес кругом. Поблизости не видно дорог. В глаза бьют лучи солнца, пробивающиеся сквозь кроны. Солнце встаёт — утро. Уже не раннее. Которое утро после той ночи? Видимо первое — ноги ещё стонут от бега по лесу. Судя по следам ветвей, по застрявшим листьям и нескольким разрывам на одежде, он ломился сквозь лес, не разбирая дороги. На руке была ссадина. Чуть выше пояса приличный развод крови — не его.

Попытки вспомнить, что случилось после того, как он перепрыгнул на ветку дерева с верёвки, ни к чему не привели. Что-то нахлынуло, да так, что память вон. Раньше такого не случалось, по крайней мере, он никогда не терял память на столь долгое время. Хотя… было однажды, когда он в пылу схватки потерял счёт времени. Это случилось ещё в Славошовице. Когда ему пришлось учить уму-разуму таборитов. В тот день он точно помнил, как первый раз занёс топор, а потом пустота — только тела вокруг, да убегающие остатки от отряда нападавших. Он не помнил, как он убивал. Почему он только сейчас об этом подумал? Ведь это случилось достаточно давно.

Ладно. Об этом и потом подумать можно. Нужно понять своё местонахождение. Анхель встал, огляделся. Оказалось, что он сидел в нескольких шагах от выворотня со схроном. Отбросив ветки, он нашёл ровно то, что оставил там несколько дней назад. В яму изрядно натекло воды, но вещи были целы. Да и промокать там особо нечему было. День обещал быть солнечным, а значит, надо найти поляну подальше от дорог и высушить вещи.

Поляна нашлась довольно быстро. На опушке торчало несколько массивных камней, на которые и легли все мокрые вещи. Сам Анхель, прихватив кинжал, пошёл в лес, дабы найти какую-нибудь еду. Через пару часов ему попался на глаза заяц, который и стал его обедом. Вернувшись на поляну, он разложил на тёплые камни очередную партию вымокших вещей, развёл костёр и принялся разделывать зайца, дожидаясь, пока огонь наберёт силу.

В голове крутились мутные образы того, что, возможно, случилось ночью. Он помнил, как залез на стену, как присмотрел место для спуска, как дождался ухода основной массы стражей и начал спускаться. Его заметили, как он и предполагал, и он спрыгнул на ветвь дерева и ждал, пока всполошившиеся стражники подойдут. А что было после?

Смутные образы стоящих кондотьеров рядом. Кровь. Их четверо. Один лежит в луже крови, второй падает. Нет — ничего не ясно. Всё мельтешит перед глазами. Всплеск крови, а затем бег. Дорога, поляна, лес — скорость звучит в ушах. Картинка расплывается.

Анхель убрал руки от лица — день клонился к закату. Он решил разбить лагерь здесь. Место вполне его устраивало. Единственно, так это нужно походить по лесу, добыть ещё еды на сегодня, на завтра, найти ручей — набрать воды. И завтра можно идти. А куда?

До сих пор он не задумывался, куда пойдёт после того, как добудет искомые бумаги. Ему нужен переводчик — тот, кто сможет прочитать всё, что написано на тех бумагах, чтобы Анхель знал, что делать дальше и куда идти. Если конечно, надо куда-то идти.

— Я бы убила его, когда он только упал на эту землю. Не понимаю Я этого договора.

— Вот и Я. Аградон, может, посвятишь нас в ваш план?

— Всему своё время. Оно ещё не пришло. И нескоро ещё, по местным меркам, придёт. Знамения нам известны, неизвестно лишь, как они будут выглядеть. Сами же знаете.

— Ну да, ну да! Конечно. Всё будет снова? Повторяться не в моём стиле.

— Немезия, прошу — ты ведь знаешь о Законе. Он был написан при нас и отменять его явно не собираются.

— Конечно, Аградон. Я понимаю. Как же это скучно: быть вечным и подчиняться законам Вечности.

— Нам ещё полтысячелетия ждать. А он уже пробуждается, Одралас видел, что случилось у града, заложенного третьим Мессией.

— Да, Я видел. Он пробуждается. Пусть его и воспитали тут, что убивать «нехорошо», но у него внутри пылает внутренний огонь и всякий раз, когда подворачивается случай — кровь льётся. А он потом пытается вспомнить, что было. — Серый мерзко посмеялся. Аградон переглянулся с Немезией, словно висящей в воздухе женщиной с такими же непроницаемыми безднами глаз. Только глазами отличался зеленоватый Одралас от них — они у него были. У Аградона и Немезии, если и были, то их не было видно. Только чёрные провалы, откуда, казалось, веяло смертью.

Трое на сей раз стояли на берегу моря. Перед ними лежала бесконечная водяная гладь. Они возвышались на обрывистом берегу в десяток человеческих ростов. Ветер трепал одеяния Немезии и Аградона. Одинаково чёрные балахоны, как и они сами, были, словно, мёртвые и на сильном ветру еле колыхались. Одралас стоял позади них, они на него, порой, и внимания не обращали. Он был более низкого сословия, нежели они.