Ночь могла закончиться просто отлично.

Но в окно постучала почтовая птица.

— Впусти её быстрей, пока не разбудила детей, — зашипел Курт, буквально выпихивая Блейна из постели. — Ворон? Мерлин, воронов только из Европы шлют.

Блейн с сожалением посмотрел на итальянские закорючки на конверте и вздохнул.

— Это по поводу заклинания, которое я разрабатывал. Зовут на последнее заседание.

Даже в полумраке он увидел, как опустились уголки губ Курта.

Вместе с Отделом Тайн, Райдером и его университетом он вычислил формулу очень полезного заклинания, которое могло «смыть» окраску с проклятий и артефактов, сделать его из тёмных или светлых просто нейтральным, а значит, более безобидным и лёгким для снятия. Заклинание было очень полезное, хоть и трудоёмкое. Блейн знал, что за последним заседанием в университете последует представление МКМ, патент — проторенная уже Эспице Фонте дорожка.

Друзья шутили над ним, мол, неужели недостаточно открытий? Курт же добродушно ворчал: «Не мог подождать с разъездами, пока малышам не стукнет хотя бы три?».

Но в каждой шутке была доля правды. Заканчивая формулы и посылая их в университет, Блейн думал над тем, чтобы позволить Райдеру или Бёрку, помогающему ему в исследовании, представить это заклинание. А он бы остался в Англии, с семьёй.

Но у него хватало гордости и честолюбия. Он днями сидел, зарывшись в старые фолианты, он голову сломал, вычисляя и высчитывая коэффициенты по сотни раз. Он придумал это заклинание и заслужил всех восхищённых взглядов.

— Придётся снова доставать Сквозные Зеркала, — Курт потянулся на кровати. — Эх, дорогой, чего же ты мне таким умным достался?

Блейн виновато пожал плечами. Курт улыбнулся ему, видя эти сомнения и муки совести, подошёл ближе и крепко обнял.

— Твой успех — это наш успех. И я чувствую невыразимую словами гордость, когда вижу тебя блистающим там, перед международными научными сообществами. Мы с малышами будем радоваться за папочку и ждать его домой поскорее.

— И не будете обижаться, что меня нет рядом?

Курт покачал головой, аккуратно целуя Блейна.

— Невозможно обижаться на человека, которого любишь.

***

Курт был здорово удивлён, когда посреди разговора с внуком Сабрина оглянулась и сказала, что Эллиотт здесь и не против с Куртом поговорить.

Хаммел-Андерсон не видел друга, оставшегося в Германии, с прошлого лета. Это был действительно большой срок для них.

— Я так соскучился, — рассмеялся он, глядя на совершенно не изменившееся лицо Гилберта. — Как ты?

Эллиотт пожал плечами. Что-то с ним было не так.

— Я надеюсь, — тише добавил Курт, — что мы всё ещё друзья, несмотря на совсем редкие встречи.

— Мерлин, Курт, конечно мы всё ещё друзья, — Эллиотт шумно вздохнул и убрал волосы с лица. — Просто…

— Что с тобой?

Эллиотт закрыл глаза, потом потеребил рукав мантии, и Курт заметил, что золотой браслет, который ему подарил Аргус, куда-то исчез.

— Мы расстались, — выпалил Эллиотт, подтверждая его мысли. — Совсем. Я уже пару дней живу у твоих.

— Оу. Вы же были вместе… Почти семь лет. Считая ту полугодовую паузу, которую вы брали. Что случилось?

— Всё то же, что и с полугодовой паузой. Я начал остывать. Всё превратилось в рутину. А Аргус, он всё ещё любил меня. Вот я и тянул.

Курт с сожалением покачал головой. Аргус и Эллиотт были счастливы друг с другом несколько долгих лет. И даже на юбилее Сабрины, когда все собрались вместе, никто не заметил напряжения между ними. Неужели они были настолько плохими друзьями?

— В конце концов я решил, что оставаться с ним просто из чувства жалости — это ещё более худшее решение. Я правильно поступил, Курт?

Курт вынырнул из своих мыслей и решительно кивнул.

— Конечно правильно, милый. Если ты не чувствовал себя счастливым в этих отношениях, то… Как ты?

— Странно. Семь лет — Мордред, почти столько же, сколько выступали «Вещие Сестрички». Это был долгий этап моей жизни. Я всё ещё восстанавливаюсь. Всё ещё просыпаюсь с мыслью, может, я неправильно понял свои чувства и стоило подождать ещё немного.

— Эллиотт, несмотря на наш с Блейном замечательный пример, не все в двадцать лет находят своего единственного, — Курт машинально протянул руки, пытаясь обнять друга, а потом одёрнул их. Не хватало ещё обжечься.

— Как вы, кстати? Клеменс говорила, что Блейн опять что-то открыл…

Курт кивнул, улыбаясь. Хвастаться мужем ему хотелось всегда и везде, Себастиан уже устал закатывать глаза, но сейчас речь шла не о них.

— Не переводи тему. Чем ты занимаешься сейчас? Страдаешь в доме моей бабушки целыми днями?

— Ещё провожу уроки.

Эллиотт, благодаря Аргусу, устроился частным учителем для молодых чистокровных волшебников — преподавал им музыку и основы дуэлинга.

— И всё? Тебе надо сменить обстановку.

— Мои родители уже ищут мне квартиру. Скоро перееду.

— У меня большой пустой дом, и я скучаю один, — выразительно сказал Курт. — Ну же, Эллиотт. Ты ведь даже не видел Либериуса и Эстебана!

— Курт, тебе кто-нибудь говорил, что имена твоих детей звучат как клички животных?

— Радуйся, что ты по другую сторону пролива.

Мужчины рассмеялись.

— Ты быстро найдёшь здесь себе учеников. И нам с тобой так много нужно возместить за прошедшие пару лет.

Эллиотт оглянулся. Дом Хаммелов был гостеприимным, но всё в Германии напоминало ему об Аргусе. О счастливых временах, когда он заваливался к нему в университет, о грустных временах, когда они кричали друг на друга и расходились по разным сторонам квартиры.

У Эллиотта будто вырвали частичку из сердца. Но с другой стороны, он правда чувствовал, что их отношения изжили себя. В поцелуях больше не было того огня, в разговорах — интереса. Это была не рана, это была ампутация ради спасения жизни.

Лучше так, с его инициативы, чем ещё более отвратительные ссоры или измена.

— Хорошо, — решился Гилберт. — Соберу вещи, закажу переход и завтра буду в Розье-холле.

— Здесь уже выпал снег, — Курт счастливо улыбнулся. — Магазины послезавтра?

— А твои дети?

— Возьмём с собой. Им полезны прогулки на свежем воздухе. И «Ведьмополитен» обожает печатать мои колдографии с малышами.

2004~

Мэттью Кларингтон с лёгким сердцем передал сыну статус главы рода. Хантер был взрослым, сознательным, уже пару лет в одиночку вёл дела. Последним рубежом была передача магии.

Перед ритуалом, с подачи Рене и Мэттью, Хантер и Себастиан заключили какое-то сложное соглашение, во многих юридических аспектах способное заменить брак.

«Твою мать, — думал Себастиан, сидя в кабинете нотариуса и подписывая документы. — Мы с ним женаты. То есть женаты мы давно. Но мы всё ещё не развелись. Всё ещё вместе. И теперь он станет лордом. Охренеть».

Себастиан никогда не находил в себе силы представить себя взрослым человеком, осевшим где-то и имеющим долгие отношения. Его выгнали из дома, его жизнь состояла из концертов «Сестричек» и развлечений, и он думал, что так будет всегда.

А вот нет, не угадал. Ещё пару дней назад они валялись на кровати с Хантером и обсуждали, стоит ли делать ремонт в поместье Кларингтонов. Хантер был за, а Себастиан убеждал его, что стоит оставить старое убранство — сдержанная роскошь никогда не выходит из моды.

И это немного сводило Себастиана с ума.

— Ты цепляешься за какие-то свои старые принципы, — выговаривал ему Курт, пока они наблюдали, как юная и прекрасная Астория Гринграсс мягко поправляет Льюиса новоявленного Трэверса — младшая сестрёнка Баса согласилась помогать в салонах и на вечерах, натаскивая «наследников» для высшего света. В конце концов, было важно не только фактическое сохранение чистокровных родов, но и то, чтобы эти рода процветали.

— Просто живи и наслаждайся жизнью, — поддакнул Эллиотт, улыбаясь какому-то проходящему мимо волшебнику.

— А ты не ведись на каждую симпатичную мордашку, — Курт повернулся к другу. — Мы же решили, что ты живёшь для себя пару месяцев, думаешь, чего ты хочешь от жизни, отдыхаешь.