Благодарности во взгляде Мэри не было конца и края. Она плакала, когда провожала их.

– Теперь и ты приезжай в гости, – Мэттью смутился сам себе, тут же отвёл взгляд и начал разглядывать людей, перрон, свои начищенные ботинки.

– Может быть, милый, может быть, – теперь объятья Мэри были совсем другими. Тёплыми. Даже родными.

– Будьте осторожны, я читала, недавно на линии Саффолка объявился вор-мошенник, – в духе Марины было сказать нечто подобное, но и её рукопожатие не отличалось холодностью.

– Удачи, – многозначительно поглядев ей в глаза, Мэттью напоследок улыбнулся Мэри.

Доминик долго обнимал маму, а когда они сели в поезд – долго не мог успокоиться. Ему не сиделось на месте, он пил кофе из термоса, вдобавок ко всему, ходил в туалет, проверял вид из большого окна в конце этой части состава, возвращался и крутился, а после – опять влез в чтение Мэттью, точнее, присединился к нему на середине «Шагреневой кожи». Уезжалось легко, будто оставляя гору переживаний за спиной.

Впервые за всю жизнь будущее сулило Мэттью Беллами множество позитивных вещей, как награду за все мучения и неудобства, как на работе, так и в голове.

Комментарий к О материнских чувствах

в память одному человечку (скромное подношение, правда), останься хотя бы с ними

========== О хлипком заборе ==========

Жизнь хороша тем, что предвидеть что-либо просто невозможно. Конечно, фыркнуть под нос и отпустить скептичное «ну да» достаточно легко, но посмотреть реальности в смешение её лиц и совершить умственное усилие всегда труднее. Жизнь – хитросплетение, а в чьём-то сравнительно небольшом мире живут сотни, тысячи людей, которые совершают решения каждую секунду, каждый своё. И как именно мы проводим вечер, зависит совершенно не от нас.

Мистер Беллами всегда пытался решать за себя, но от пассивности личности избавиться было не так уж и просто. К тому же, окружение не способствовало. Как бы он ни противился вмешательству, оно всё равно происходило так или иначе, и тот единственный метод борьбы с ним, который доказал свою надёжность – ничегонеделание – и сам являлся пассивностью в её истинной форме. Мистер Беллами никогда ничего не хотел делать, на самом-то деле.

И некоторые особые личности оказывали вполне себе гнилую помощь в этом деле. Прежде чем положиться на кого-то, нужно было ещё большее, а что именно, он не знал и сам. Несмотря на срывающее голову количество проведённого вместе времени, само время ещё не наступило.

Знал бы Доминик, что одержал вполне сомнительную победу.

Но он не знал. Мэттью не корил себя за сложный характер; честно сказать, ему было всё равно. Спустя долгие годы сожительства со своими же привычками и манерами, он знал про себя многое, но ни у кого так и не хватило настойчивости, чертовского упрямства, любопытства, чтобы обрести знание его изнутри. Он и сам был не рад понять – пробив первую и вскарабкавшись по второй, перед ним, перед ними встала ещё одна, третья, стена. По сравнению с первыми двумя она могла показаться шатким садовым забором.

– Спасибо, – голос Доминика врывался в уши бурным потоком. Всё-таки приехать на день раньше было хорошей идеей.

– О, – только и выдал он, уставившись на собственный дом в окно.

Беспрепятственно войдя внутрь, Мэттью положил ключи на тумбочку и нахмурился. Первым, за что он ухватился, на случай, если дом взломали грабители, была консоль. Довольно комично.

– Куда исчез тот джентльмен, на котором я женилась в семьдесят пятом, – прокряхтел сзади Доминик, вызывая улыбку. Он одним заходом притащил весь багаж и повёл плечами. – Прохладно нынче.

Доминик исчез в гостиной, пока Мэттью копался по карманам, доставая всё имеющееся на тумбочку, чтобы потом не искать бумажник или свёрток по вещам, и вскоре оттуда послышался яркий смех.

– Чай? Обед? Простите, что воспользовались вашим гостеприимством, – Келли успела один раз обойти вокруг, невесомо обнять и снова уйти. От количества выпитого накануне алкоголя Мэттью находился в подвешенном состоянии, ему хотелось только пить воду и спать.

– Кофе, пожалуйста, – сказал он погромче. Крис неловко застыл в дверном проёме, спрятав руки в карманы джинс. Ждал, пока Мэттью справится с обувью, а после крепко пожал руку.

– Келли просто без ума от вашего кота.

– Да, он кого угодно может его лишить, – усмехнулся Беллами.

Келли всегда приносила с собой особое настроение. В её обществе было не в пример другим спокойнее, и мистер Беллами почти никогда не ограничивал себя в словах, как и она сама. Келли слегка округлилась, а на её щеках появился чудесный румянец. Она стала внимательнее к другим: это было ясно только из того, что года три назад её речевой поток невозможно было остановить, если уж она и бралась о чём-то рассказывать. Она сидела за столом, находясь где-то между гостеприимством хозяина и манерами хорошего гостя.

– Я так давно не была в университете, что наши посиделки кажутся мне чересчур дружелюбным консилиумом.

– Очаровательно, – усмехнулся мистер Беллами. Он тоже был далёк от официоза.

– Крис, – Доминик вдруг оторвался от созерцания плавающей в кружке заварки. – Можно перекинуться с тобой словечком?

Крис пожал плечами и поднялся. Только они вышли, как Келли фыркнула:

– Чувство такта? Что-то новенькое. Как поездка?

– Лучше, чем можно было ожидать.

– Учитывая, что вы никогда не были особенно оптимистичны, мистер Беллами.

– Это точно, – сказал он и замолк.

– Что-то не так? Мама?..

– Нет, нет, – поспешил он ответить. – С ней всё прекрасно. Более чем.

Он хотел бы быть откровенным с ней, она была ему другом, формально и не очень, на протяжении долгих шести лет. Они никогда не называли друг друга друзьями, об этом она могла лишь догадаться, и в этом преуспела. Келли сидела рядом, когда мистер Беллами писал тезисы к защите докторской, когда нужно было подготовить тысячи документов на протокол, когда просто нужно было бежать, а провести консультацию – ещё больше. Но он просто не знал, что сказать. Пусто было не то чтобы в голове, но и в груди, эмоциональный фон просто-напросто отсутствовал.

Крис и Доминик будто растворились, в целом не было другого звука в их доме, который мог бы прервать идеальную тишину. Сами того не подозревая, они дали Келли и мистеру Беллами прекрасную возможность кое о чём побеседовать с глазу на глаз. У Доминика на такие вещи был один ответ – действие, понимание он не практиковал. Келли же смотрела большими глазами, явно не зная, как ещё выразить беспокойство и сочувствие, и не хотела говорить что-либо, чтобы не нарушить покой Беллами. Она вдруг потянулась вбок и сжала его предплечье рукой.

– Вы выглядите потерянным, мистер Беллами, – вкрадчиво, почти до боли ласково сказала она. Так с ним беседовала только мать, только в отрицательном ключе. – Прямо как тогда, на нашей первой лекции, помните?

Он помнил. Каким он был внутри опечаленным, как слишком много думал о том, что нельзя было преодолеть иначе, как опытом действия. Только время спасало его, как необходимый элемент формулы адаптации к чему угодно. В Лондоне недостаточно учили риторике, лектор обязан был быть красноречивым, по его скромному мнению. Когда как его идеальный лекционный материал оставался таким только на бумаге.