– Тогда вопрос на засыпку, – тут же откликнулся Евгений Александрович. – А грузинский ресторан есть?
– И не один, – заверил я его.
– Что и хаш делают? – с недоверием поинтересовался поэт.
– Всенепременно. – Я лично знаю, хозяина ресторана «Кавказ», который приготовление хаша никому не доверяет, готовит исключительно собственноручно. Поэтому хаш у него даже вечером подают.
– Что даже сейчас, в такое вот время можно хаш отведать, – снова выразил недоверие Евтушенко.
– Без проблем, – легкомысленно откликнулся я.
– К черту гостиницу, успеется, – заявил гость, – а сейчас едем на хаш.
Мы отправились в «Кавказ», где хозяин ресторанчика, вечно заросший щетиной Илюша из уважения к классику обслуживал его лично. Евтушенко ел хаш с большим аппетитом, нахваливал его, потом поинтересовался у меня: «Сам-то ты откуда родом». «Из Ташкента», – ответил я. «О, узбекский плов и лагман – это чудо!», воскликнул поэт.
– Ну что ж, в ближайший ваш выходной прошу к себе домой, приготовлю и плов, и лагман, – пригласил я его.
– Что сам, приготовишь.
– Сам приготовлю.
– Тогда вот что. Ты меня не просто к столу зови, ты скажи, когда начнешь готовить, я весь процесс хочу от начала до конца увидеть.
Мы заглянули в программу работы выставки, сверились с датами творческих вечеров и тут же определили, когда у поэта будет ближайший выходной. Часиков в девять утра назначенного дня Евтушенко уже звонил в мою дверь. В приготовлении блюд он возжелал принять самое деятельное участие, заявив, что уж что-что, а лук или там морковь он почистить сумеет не хуже любого повара. К обеду мы управились, пришло еще несколько человек и мы компанией уселись за стол. И плов, и лагман, да и другие блюда удались, похвастаюсь, на славу, застольная беседа текла весело и непринужденно. Рассказчик Евгений Александрович отменный, да и слушать собеседника умеет. Одним словом, замечательное было у нас застолье. Поев, мы, отдуваясь, уселись в кресла и на диван, кто-то предложил на память сфотографироваться, я достал «поларойд». На одной из фотографий Евтушенко сделал мне стихотворную надпись, которой я по сей день горжусь и бережно этот снимок храню. Как раз в тот момент, когда мы фотографировались, пришла из школы моя дочь. Если память мне не изменяет, училась она тогда во втором классе. Евтушенко тут же расцеловал ее в обе щеки и предложил: «Садись ко мне на колени, сфотографируемся с тобой».
– Зачем? – не поняла дочка.
– Как зачем? – даже опешил Евтушенко. – Вот твой папа нас сейчас сфотографирует, ты эту фотографию сбережешь, а когда вырастешь, будешь всем показывать. Девочка кивнула, уселась к поэту на колени, но перед тем, как фотографироваться заявила: «Ладно уж, раз тебе так хочется…»
Совсем недавно встретились мы с Евгением Александрович нежданно-негаданно в одном московском ресторане. Вспомнил он и свою израильскую поездку, посмеялись мы над детской выходкой моей дочери, которая не признала классика, а потом Евтушенко и говорит: «Да, плов у тебя тогда был изумительный, до сих пор вспоминаю. А ты, кстати, помнишь, какую надпись я тебе на фотке сделал?
– Конечно, помню, разве такую надпись забудешь?
– Врешь небось, – усомнился поэт. – А давай-ка на бутылку хорошего коньяку поспорим.
– Нет. Не хочу спорить.
– А, значит, не помнишь, раз спорить не хочешь.
– На бутылку не хочу, – уточнил я. – Давай на ящик коньяку поспорим.
– На ящик? – протянул он. – Раз на ящик готов спорить, может, и вправду помнишь.
– Ладно, развею твои сомнения, – Ты мне написал после обеда так: «Верю я в Якубова Олега, он мой брат, мой повар, мой коллега». Ну, разве могу я забыть, что живой классик меня и братом и коллегой назвал?
САБЛЯ ДЛЯ ЯКУБОВИЧА
С Леонидом Якубовичем я познакомился еще в те годы, когда они вместе с Владом Листьевым работали на «Поле чудес». Знакомство было коротким – обычное, мало чем запоминающееся интервью, и расстались на долгие годы. Впоследствии заново нас знакомил Леонидом нынешний директор его программы Анатолий Гольдфедер.
Когда-то Анатолий был организатором первого советского конкурса красоты. Когда он приехал в Израиль, то чуть ли не первым делом явился в редакцию газеты «Время» и предложил провести под эгидой газеты всеизраильский многоэтапный конкурс красоты. Мне идея понравилась, начальство удалось уговорить на удивление быстро, потому что, по идее, придуманной и разработанной Гольдфедером, особых материальных вложений не требовалось, а привлечение к газете новой читательской массы было почти очевидным. И действительно, конверты с фотографиями потенциальных конкурсанток стали поступать в редакцию мешками, а все родственники и друзья красавиц органично становились нашими читателями. Мы назвали конкурс пышно и претенциозно, использовав название газеты: «Красавица нашего времени». Незадолго до финала конкурса мне пришлось перенести операцию на глаза, месяца три я ничего не видел и ходил в очках с настолько черными стеклами, что они даже яркого солнечного света не пропускали. Вот в этих как раз очках я, выписавшись из больницы, и явился к месту сбора финалисток и членов жюри. Толя Гольдфедер и артист Ян Левинзон, бывший капитан знаменитых «джентльменов» – одесской команды КВН, он был у нас членом жюри и ведущим финального представления, дружно надо мной подшучивали и интересовались, как я буду определять достоинства финалисток, на ощупь должно быть. Я огрызался и утверждал, что нужно срочно подать заявку в книгу рекордов Гиннеса, поскольку являюсь единственным в мире слепым – председателем жюри конкурса красоты. Конкурс мы провели, красавицу более зрячие, чем я, члены жюри выбрали.
Потом была веселая эпопея со всемирным фестивалем КВН, который Александр Масляков вместе с Гольдфедером проводили в Израиле. Потом у Толи случился инфаркт, он отнес болезнь на счет жаркого израильского климата и вернулся в Москву. В Израиль все же при каждом удобном случае приезжал и вот как-то они приехали на недельку отдохнуть, в море поплескаться. На следующий после приезда день Толя позвонил мне и спрашивает: «Леня какой-то антикварный магазин разыскивает в старом Яффо, а я понятия не имею, где это. Может, ты знаешь?
– А что он конкретно ищет?
– Саблю какую-то.
– Знаю я магазин в Яффо, где старинные сабли и кинжалы продаются.
Договорились, не откладывая в долгий ящик, не следующее утро туда и отправиться. Видно, потому, что я единственный знал дорогу, ехать решили на моей машине. По дороге Леонид Якубович рассказал предысторию. Эту саблю заприметил он еще несколько лет назад. Но она слишком дорого стоила, и он о ней почти забыл. В следующий свой приезд в Израиль, снова побывал в том же магазине. Сабля стоила уже дешевле, но все еще дороговато. Теперь Якубович решил вновь посмотреть, не продана ли сабля, а вдруг она к тому же еще дешевле стала. «Вот долларов за семьсот я б ее без звука купил», мечтал Якубович.
Приехали в Яффо, разыскали нужный магазин и в полумраке Леня разглядел вожделенную саблю. Спрашиваю у хозяина, сколько она стоит и слышу в ответ – семьсот долларов.
– Вот и сбылась твоя мечта, – говорю Лене. – Покупай.
– Еще чего?! – возмутился он. Кто ж в лавке за назначенную цену вещи покупает, а поторговаться?
Выполняя роль переводчика, начинаю торг. Объясняю, что у господина намерения купить этот паршивый ножичек самые серьезные, но надо бы на этот кусок ржавого железа цену сбросить. Хозяин на мои уничижительные слова не обижается, а напротив, обстоятельно мне объясняет. Ножичек, дескать, ни что иное как турецкая сабля, а если в темноте плохо видно, то он готов ее и на свету показать. Что же касается меньшей цены, то об этом сегодня и речи быть не может. Дело в том, поясняет хозяин, что он ее, саблю эту, только сегодня утром уже уценил и продает нынче по новой, сниженной цене. И она должна сегодня быть выставлена именно так, потому что если он ее сегодня продаст дешевле, то не будет ему впредь торгового фарта. Все это я Якубовичу обстоятельно перевел, на что он возражать не стал, а извлек из кармана пятишекелевую монету (по диаметру точь-в-точь российские пять рублей)) и попросил меня снова переводить. Леня объяснил владельцу антикварного магазина правила русской игры в орлянку и предложил сыграть на своих условиях. Если-де монета падает на «орла», он, Леня, в данном случае покупатель, забирает саблю за пятьсот долларов, ну, а если выпадет «решка», то заплатить за нее восемьсот. Хозяин таким поворотом заинтересовался несказанно, о подобной игре он никогда и слыхом не слыхивал, а человеком, видно, оказался азартным. Сказано-сделано. Подкинули монетку и по торжествующему Лениному возгласу я понял, что сабля досталась ему за пятьсот. «Всю жизнь в игре, глубокомысленно прокомментировал победу друга Толя, тебе ли не выиграть». Хозяин лавки упаковал саблю с тем учетом, что отправляться ей в дальние края, мы забросили вожделенный предмет в багажник и стали держать совет, как дальше проводить день, так замечательно начавшийся.
