Пообщавшись несколько дней с Полуниным, я уже знал, что артисты зарабатывают сущие крохи и потому стал возражать: «Ну какой ресторан, Слава? Сейчас сгоняю в магазин, по дороге на базарчик заскочу…»

– Никаких сгоняю, никаких заскочу, – резко оборвал меня Полунин. – Ты и так нас уже достаточно угощал. А сегодня так вообще мы с твоей помощью такой подарок получили. Короче, никаких возражений, едем в ресторан. И не переживай ты за нас, – сказал он очень серьезно. Вот увидишь, какой у нас стол будет.

Отправились мы в ресторан узбекской национальной кухни. Вернее сказать, это была эдакая усовремененная чайхана, новомодная, с забавной каменной скульптуркой Ходжи Насреддина на ослике. Готовили там изумительно, время было послеобеденное и наша компания, человек, помнится, из десяти-двенадцати, вольготно расположилась в центре зала. Поели-попили, а потом Слава говорит официантке: «Зови-ка ты, Аллочка, всех ваших сотрудников, да смотри, директора не забудь пригласить, скажи, что артисты поблагодарить за вкусную еду хотят. Кстати, Полунин с официанткой познакомился мгновенно, все подшучивал над редким совпадением – звали ее Аллой Пугачевой. Приходит к нашему столу весь персонал ресторана – буфетчики, посудомойщицы, официанты, повара, во главе – директор. Поднялся Полунин стал говорить какую-то ужасно нудную речь (позже он объяснил, что специально так внимание отвлекал). Все вокруг скучают, чуть ли не зевают. И вдруг кто-то из официанток ойкнул: «Ой, смотрите, что делается». А по столу непонятным образом ножи и вилки не скачут даже, а танцуют, тарелки подпрыгивают, фужеры в хоровод выстраиваются. И начался концерт. «Лицедеи» заставили всех за животики схватиться, полчаса непрерывного смеха царило в ресторане. А когда все закончилось, директор, как и положено, – грузный вальяжный восточный человек, произнес важно: «Вы нам понравились. Не потому, что так смешить умеете, а потому, что нас уважали. Если надо, я за такой концерт сам заплачу, а вы у меня платить не будете».

Вернулись в гостиницу, уже попрощались, когда Слава спросил:

– Все забываю спросить, как ты дочку-то назвал?

– Яна.

– Погоди минутку, не уходи никуда.

Он бегом, перескакивая через несколько ступенек, помчался вверх по лестнице, спустя пару минут действительно вернулся и протянул мне фотоснимок, на котором был изображен смешной клоун. Я вчитался в надпись. На снимке было написано: «Яночке от Асисяя».

– Вот, – сказал замечательный артист. – Ты столько для нас сделал, а мне тебе и подарить нечего. Подписал твоей доченьке свою фотку. Глядишь, и ты когда-никогда посмотришь и вспомнишь, что есть у тебя такой друг – Славка Полунин. Позвонишь мне по телефону и скажешь: «Асисяй!»

…ПОТОМУ, ЧТО БЕЗ РУКИ

Совсем недавно во дворце спорта Олимпийский, где в те дни проходил кубок Кремля по теннису, подошел ко мне высокий плечистый, явно спортивного телосложения мужчина. Он поздоровался и, не вынимая из кармана правой руки, левую руку протянул для приветствия. Что-то знакомое было в его облике, но я все еще сомневался, что передо мной один из репортерских «крестников». А он, видя мои сомнения, весело и охотно подтвердил:

– Да я это, не сомневайтесь, Володя Мороз.

В бытность свою президентом Федерации спортивной прессы Узбекистана был я хорошо знаком с отцом Жени – спортивным работником Евгением Алексеевичем Морозом.

– Может, ты мне поможешь, – обратился он как-то раз. – С сыном, Вовкой, у меня проблемы. Его из института физкультуры отчисляют, со второго курса. Ты вообще парня моего хоть раз видел? Жалко, что не видел, а то бы сразу все понял.

Володя родился с врожденной аномалией – без кисти правой руки. В разных семьях увечье ребенка воспринимается по-разному, не мне осуждать, или обсуждать, у каждого своя болячка самая больная. В семье Мороз над ребенком не сюсюкали, увечья его словно и не замечали. Сызмальства отец приохотил сына к рыбалке, постоянно таскал за собой на стадионы. Еще совсем мальчишкой Володя пристрастился к футболу, причем играть рвался исключительно в нападении. Он легко плавал, на школьных уроках дальше всех метал левой рукой гаранту, опережал всех на беговой дорожке и к окончанию школы имел высокие разряды по нескольким видам спорта. К тому времени он уже играл на чемпионате Узбекистана в ташкентском «Локомотиве», мечтал стать тренером, ни мать с отцом, ни многочисленные друзья семьи и не сомневались, что из парня хороший тренер получится – он уже даже детскую футбольную секцию вел. Вполне было для всех естественным, что парень подал документы в институт физкультуры.

В институте поначалу призадумались, можно ли принимать инвалида в такой вуз, но к экзаменам на заочное отделение все же допустили. Экзамены, в том числе и по спортивным дисциплинам абитуриент Мороз сдал, можно сказать, блестяще и был в институт физкультуры зачислен. Родители и друзья за Володю порадовались, как порадовались за любого другого выпускника школы, столь легко поступившего в вуз. Никому и в голову не приходила мысль акцентировать внимание на том, что вот, мол, герой у нас какой вырос, с таким увечьем и в физкультурный институт. Да и сам Володя вел себя таким образом, что никому из новых сокурсников его увечье в глаза не бросалось.

Гром грянул только через год. После длительного отпуска вышла на работу проректор по заочному обучению Роза Абдуллаевна Рафикова. Узнав, что в вуз приняли инвалида, она устроила своим подчиненным форменный разнос и потребовала немедленно подготовить проект приказа об отчислении из института студента второго курса Владимира Мороза.

Сам Володя узнал об этом лишь месяц спустя, когда вернулся со своими подопечными мальчишками с футбольного всесоюзного турнира «Золотой мяч». Ему даже пороги обивать не пришлось: Роза Абдуллаевна его попросту не принимала. Евгений Алексеевич Мороз, отец Володи, к проректору все же пробился, но на все свои вопросы получал лишь стереотипный ответ: «…потому, что у него руки нет».

Напрасно Евгений Алексеевич говорил о том, что сын вот уже год, как работает штатным тренером по футболу, что у него разряды по палванию и легкой атлетике, Рафикова стояла на своем: зачеты по единоборствам, по тяжелой атлетике и по гимнастике он все рвно сдать не сможет, так что мы бы его так и так отчислили. А пока молод и есть время выбрать иную профессию, пусть одумается и поступает в другой вуз.

С Розой Абдуллаевной разговора у меня не получилось. В первую очередь она была озлоблена тем, что строптивый студент или его отец, что одно и то же, обратились с жалобой в редакцию. Рафикова продемонстрировала мне кучу инструкций и циркуляров, из коих, по ее мнению, следовало, что инвалиды в институте физической культуры учиться не могут. Мои возражения по поводу того, что именно физическая культура помогла многим инвалидам вернуться к полноценной жизни, проректор просто пропустила мимо ушей. Тогда я, что называется, превысил полномочия, и попросту припугнул бюрократку прокуратурой.

Собственно говоря, я не столько рассчитывал на закон (хоть и дурацкие, но инструкции все же существовали), сколько на одного из служителей закона, к которому тотчас, после посещения института, и отправился. Дело в том, что в прокуратуре работал известный в республике старший следователь по особо важным делам Александр Иванович Угланов – чуть ли ни единственный в системе прокуратуры республики награжденный орденом Ленина. Коллеги называли Александра Ивановича прокурорским Маресьевым, с полным на то основанием, так как у Александра Ивановича после фронтового ранения были ампутированы по колени обе ноги.

Вернувшись с фронта молодой офицер Александр Угланов свое ранение попросту скрыл от приемной комиссии юридического института, а поскольку в аудиторию, где принимали вступительные экзамены, он всегда заходил бодрым, чуть не строевым шагом, ни у кого никаких сомнений не возникло и абитуриента Угланова оценивали не по состоянию здоровья, а по его знаниям.