– В прошлом году, – продолжал свой рассказ Малоокий, – мы проверили уровень радиации в сельхозпродукции. Он оказался повышенным. Снова стали бомбить документами центр, но на нас уже просто не обращали внимания. Мы понимали, что произойдет трагедия, не знали только, когда гром грянет. Вот вчера и грянул. Загорелась крыша энергоблока, уровень радиации зашкалил. Ребята-пожарные все отправлены в госпиталь. Несколько часов назад созванивался с Москвой, врачи ничего толком не говорят, но по их тону понял, что шансов выжить у пожарных не много. Сообщать о трагедии нам категорически запретили. На носу Первомай, потом День победы, да к тому же через Киев должна проходить международная велогонка. Короче, делаем вид, что был обычный пожар на обычной электростанции. А тут от радиации скоро люди умирать начнут. Так что, может, все-таки уедешь? – неожиданно повернул разговор секретарь обкома.

– Нет, теперь уж точно не уеду, – твердил я свое.

– Ну, гляди, – согласился Григорий Исаевич и одобрительно добавил. – Я и не знал, что ваш брат-журналист таким настырным может быть.

Утром возле подъезда гостиницы «Центральная», куда меня определили на жительство, стояла машина. Капитан Николай Коваленко из политотдела областного управления пожарной охраны сообщил унылым тоном, что ему приказано доставить меня на КПП Иванково и там ждать дальнейших распоряжений.

– А в Чернобыль мы сегодня попадем? – спросил я его нетерпеливо.

– Если не повезет, то попадем, – уныло ответил Коваленко. Пока что в тюрьму поедем, киевскую «крытку», как ее зэки называют.

– В тюрьму-то зачем?!

– Не боись, -успокоил капитан. – Ночью штаб заседал, принято решение, что в зону пожара в своей одежде никого не пускали. А спецкостюмы обещали только через неделю подвезти. Ну, вот и решили всех командировочных в киевской «крытке» переодевать в зэковские робы, чтобы, значит, выбрасывать не жалко было. Так что поехали, переодеваться будем.

Но с переодеванием поначалу произошла заминка. Начальник склада, ветеран войны, уехал на похороны своего однополчанина, ключ впопыхах захватил с собой, так что попасть в хранилище одежды не удалось. На вопрос, долго ли ждать кладовщика, сотрудник тюремной администрации оптимистически ответил, что, возможно, и долго. Мол, похороны, потом наверняка поминки, глядишь, к вечеру и вернется. Впрочем, тут же выход был и найден. Из какой-то камеры извлекли подследственного вора-форточника, он через окошко под потолком проник на склад, открыл изнутри английский замок и нам был выдан полный набор – брюки с курткой и кепкой, белье, носки и ботинки. Свою одежду мы упаковали в специально выданные толстенные целлофановые пакеты, которые на специальной машинке заклеили.

Эта процедура повторялась в последствии ежедневно и неукоснительно. Выезжая из так называемой «черной зоне» мы на КПП «Иванково», что в десяти километров от АЭС, переодевались в свое цивильное и возвращались в Киев. Но как-то раз, на выезде из Чернобыля, нас остановил патруль и велел следовать в санитарный пункт. Там у нас с Николаем забрали дозиметры, часа два с половиной что-то там проверяли. Потом сообщили, что был недавно очередной выброс, но нам повезло, дозу мы схватили пустяковую. Сделали соответствующую запись в «Карточке доз радиоактивного облучения», вручили по бутылке красного вина и посоветовали по прибытии в Киев немедленно принять горячий душ, так как на санпункте горячей воды сегодня нет, как, собственно, не было вчера и не предвидется завтра. Мой неизменный сопровождающий Николай пытался по поводу экстремального случая разжиться спиртяшкой пытался, но майор медслужбы хмуро ему заявил, что спирт снимает стресс, а красное вино – радиацию. После этого он порылся в каких-то коробках, выудил оттуда два коричневых пузырька с плотно притертыми резиновыми пробками и без наклеек и еще раз предупредил: Сначала вино, а потом уж, если не свалитесь, можете и этого хлебнуть».

Через КПП мы промчались с ветерком, единодушно решив, что с профилактикой затягивать нельзя, а зэковскую робу можно и дома скинуть. Коля оставил меня возле гостиницы и я направился к освещенному подъезду, где, несмотря на поздний уже час, дежурил неизменный швейцар в расшитой золотыми галунами ливрее. Он преградил мне дорогу и потребовал: «Пропуск». Я показал ему целлофановый пакет с одеждой и стал объяснять, что все мои документы, в том числе и визитная карточка гостиницы «Центральная», находятся внутри, но швейцар был непреклонен и твердил одно-единственное «Пропуск».

– Да я уже двенадцать Дей как здесь живу.

– Знаю, – подтвердил швейцар, – в 312-м номере.

– Ну так?..

– Пропуск.

– Ты же видишь, я из Чернобыля приехал, мне в душ побыстрее надо.

– Вижу, что из Чернобыля, в таких шматах только из Чернобыля приезжают. Пропуск.

– Ну, хорошо, отец, дай мне тогда бритвочку какую-нибудь или нож, там, перочинный, а то как же я пакет открою, – попросил я его.

– Не имею права пост покидать, – оставался неумолимым швейцар.

Поняв всю тщетность своих попыток, я вцепился зубами в целлофановый край пакета и стал терзать его. Кое-как надорвав край, я извлек из кармана куртки гостиничный пропуск и протянул его швейцару. Он изучал его так долго, словно видел впервые. Потом вернул мне и сделал широкий приглашающий жест. И тут я схватил его крепко-накрепко, прижал и зашептал в самое ухо: «А вот теперь за безупречную службу я подарю тебе наш чернобыльский поцелуй, чтобы и тебе, бюрократ проклятый от моей дозы тоже перепало». Он рвался из моих рук птицей, попавшей в силки, но я не ослаблял усилий, стараясь смотреть ему прямо в глаза, и выпустив только тогда, когда насладился всласть его животным страхом.

Моя чернобыльская командировка затянулась до сентября, Я мотался с солдатами на эвакуацию жителей пораженных радиацией сел, довелось мне побывать в опустевшем и омертвевшем городе Припять, на искореженном пожаром и разрушениями Четвертом энергоблоке, да и многое другое пережить во время той командировки. Я не очень-то охотно о ней вспоминаю, но вот иезуита-швейцара почему-то запомнил.

ЗАРАЗНЫЙ КЕФИР

Чернобыльская командировка завершилась для меня больничной палатой. Здесь, в госпитале, познакомился я с легендарным командиром пожарных, тушивших в то страшное утро 26 апреля 1986 года огонь на крыше Четвертого энергоблока, Героем Советского Союза Леонидом Телятниковым. Как Леня выжил при такой невероятной дозе облучения, не понимали даже врачи. Не понимали и оттого, еще больше радовались, что сумели спасти жизнь этого удивительно мужественного человека. Человека немногословного, но очень доброго, Леню все очень любили, навещали его часто и всякий раз друзья извинялись, что пришли в палату с пустыми руками. Врачи строго следили, чтобы никаких продуктов в отделение, где лежали чернобыльцы, не приносили – питание было строго ограничено специально разработанным рационом.

Но как-то раз один из друзей Телятникова все же умудрился пронести с собой бутылку водки. Дождавшись «тихого часа», мы с Леней выскользнули из палаты и направились было в больничный парк. Но по дороге вспомнили, что закуски-то у нас с собой никакой нет, а на ослабевший организм поллитровка может подействовать, ну скажем, неадекватно. Я вызвался «чего-нибудь сообразить». Больница была огромная, отделений множество и я отправился в свой вороватый поиск. Забрел, должно быть, в какое-то желудочное отделение – когда украдкой открыл холодильник, то обнаружил там одни только молочные продукты. Особенно много было кефира. Бутылки просто в штабеля выстроились. Успокоив свою совесть тем, что от нехватки одной бутылки никто тут не пострадает, я быстренько припрятал кефир в карман просторного больничного халата и был таков. В укромном уголке сада мы устроились под ветвями огромного дерева с максимальным комфортом. Насмешив Леню высказыванием, что газета – скатерть журналиста, мы выставили на «Известия» обе бутылки и, не спеша, приступили к «обильной» трапезе. Стояла тихая золотая осень, листья уже были багряными, источая непередаваемый аромат. Мы были живы, беседовали не спеша, хмель приятно будоражил, одним словом, пир удавался на славу. Как вдруг все разом изменилось. В сад, словно буря, ворвался наш палатный врач, за которым, смешно семеня, едва поспевала медсестра. Уж как они прознали о нашей вылазке, и по сей день не ведаю. Да только прознали. Доктор несся на нас стремительно и полы его расстегнутого белого халата развевались на бегу. Как и все мужики, застигнутые за пьянкой врасплох, мы произвели мгновенное и вполне, казалось, правильное действие – одним движением спрятали за толстый ствол дерева бутылку водки, другим движением подвинули ближе к середине газетного листа бутылку кефира и приняли самый безобидный вид. Дескать, что страшного-то случилось? Ну, вышли в сад в неурочное время, эка беда. Врач, подлетев к нам завелся с ходу: