Несмотря на ряд различий, идентичность этих историй очевидна. Возникает вопрос: не связан ли интерес Сервантеса к Библии и Талмуду с его происхождением от марранов по материнской линии? Большинство исследователей это категорически отрицают, ссылаясь на то, что еврейская тема почти отсутствует в творчестве писателя. Появляется она лишь на закате жизни Сервантеса, в последних его произведениях. Вот какой монолог автор вкладывает в уста одного из героев пьесы «Великая султанша госпожа Каталина де Овьедо»: «О всеразрушающая нация! О бесчестные! О противная раса, до какой низости довели вас ваши пустые надежды, ваше безумие и несравненное упрямство. Вы, вызывающие жестокость и закоснелость вопреки доводам справедливости и разума».

Это вроде бы явное свидетельство враждебного отношения Сервантеса к евреям. Но мы ведь знаем, что демонстративный антисемитизм нельзя расценивать как доказательство отсутствия в жилах еврейской крови. Ненависть к своему происхождению и, как следствие, к своему племени среди евреев, в особенности среди крещеных евреев, отнюдь не редкость на протяжении всей еврейской истории. Возможно, что в конце жизни Сервантесу, добившемуся с огромным трудом всенародной славы, захотелось полностью идентифицировать себя с испанским национальным духом, в котором враждебное отношение к гонимому племени занимает далеко не последнее место.

В 1614 году литературные враги Сервантеса нанесли хорошо рассчитанный удар, поразивший его в самое сердце.

В Мадриде вышло в свет сочинение под названием: «Вторая часть изобретательного идальго Дон Кихота Ламанчского, содержащая рассказ о его третьем выезде и пятую книгу его приключений». При беглом взгляде эту книгу можно было принять за сочинение Сервантеса, если бы внизу не значилось мелким шрифтом: «Сочинено лиценциатом Алонсо Фернандес де Авеллянеда, уроженцем города Тордесильяс. Напечатано Филиппе Роберто. 1614 год».

Сервантес был потрясен. С изумлением и гневом смотрел он на ложного «Дон Кихота» и чувствовал себя как мать, у которой украли ребенка.

Кто же он такой, Алонсо Фернандес де Авеллянеда? Откуда взялся этот подлый и коварный враг? Его имя Сервантесу ничего не говорило. А между тем он был хорошо осведомлен не только о многих обстоятельствах жизни Сервантеса, но даже о его литературных планах. Пролог к ложному «Дон Кихоту» являет собой целый ряд грубых оскорблений и недостойных намеков на старость Сервантеса, на его бедность и увечье. Авеллянеда идет так далеко, что уподобляет Сервантеса разрушенному замку Сан-Сервантес.

Что заставило автора этой фальшивки прибегнуть к такому средству? Желание разбогатеть за чужой счет? Нет, не только. Слишком уж пристрастен насыщенный злобой тон повествования. Личная обида? Да, скорее всего именно это. К тому же Авеллянеда сам признал, что одна из причин написания книги — оскорбление, которое ему якобы нанес Сервантес. Как ни напрягает Сервантес память, она ничего ему не подсказывает. Впрочем, Авеллянеда дал ему еще одну нить. Оказалось, что он мстит не только за свою, но и за чужую обиду. Сервантес, видите ли, обидел человека, «кого справедливо превозносят самые отдаленные народы и кому столь многим обязана наша нация»… Ясно, что Авеллянеда имеет в виду Лопе де Вега. Значит, автора фальшивки следует искать в его окружении.

Но хуже и больнее всего то, что Авеллянеда надругался над Рыцарем печального образа, превратив его в злобную и пошлую карикатуру. Его Дон Кихот — бессовестный болтун, жалкий хвастунишка. Он только то и делает, что произносит напыщенные речи, занимается мелкими дрязгами, а однажды затевает нелепую ссору с актерами, которая заканчивается для него очередным позором. Актеры издеваются над ним, повергают его на землю и в качестве наказания разыгрывают перед ним пьесу Лопе де Вега.

Дон Кихот Авеллянеды — это завистливый, сварливый и жалкий дурак, не имеющий ничего общего с умным и благородным героем Сервантеса. В конце фальшивого романа его сажают в дом умалишенных. Но и это кажется недостаточным для тайного врага Сервантеса. Полагая, что еще мало унизил его, он заставляет своего Дон Кихота выздороветь и пойти на улицу с протянутой рукой.

Сервантес узнал о наглом покушении на своего «Дон Кихота», когда уже весьма значительно продвинулся в написании второго тома. Он работал в это время над 59-й главой и, начиная с нее, до самого конца романа не переставал порицать и обличать Авеллянеду.

Мы же опять получили возможность убедится в том, как текст влияет на реальность. Влияние ложного «Дон Кихота» на подлинного не подлежит сомнению. Начиная с 59-й главы книги Сервантес не упускает своего врага из виду и строит повествование как полемику с ним. Он усиливает свои идейные позиции. Точно обозначает, чего хочет. Рассказывает о своих упованиях, раздумьях и надеждах. Еще глубже раскрывает трогательную человечность своих любимых героев. Более того, Сервантес исцеляет своего героя от безумия и решается даже на такой нелегкий для себя шаг, как смерть Дон Кихота. Трагический финал романа должен оградить героя от новых посягательств литературных негодяев. В ноябре 1615 года подлинный второй том романа вышел в свет.

И все же кто же был автором ложного «Дон Кихота»? Чтобы выяснить это, Сервантес встретился с Лопе де Вега. Он пришел в театр, где шла репетиция новой его пьесы. Мэтр выглядел гораздо моложе своих пятидесяти двух лет. Смуглое лицо Лопе с медальным профилем показалось Сервантесу нервно напряженным, чему способствовала быстрота его речи и движений. Как и в былые времена, Сервантес восхитился его окрыленным вдохновением.

«Нет, — подумал Сервантес, — не может быть, чтобы такой человек был причастен к подобной мерзости». Лопе де Вега уже заметил его своими бархатно-темными глазами и любезно приветствовал.

— Рад вас видеть, дон Мигель, — сказал он. — Чем могу быть полезен?

Его взгляд упал на книгу Авеллянеде, которую Сервантес держал в руках.

— Неужели, дон Мигель, вы думаете, что я имею какое-то отношение к этой гнусности? — спросил он холодно.

— Нет, — сказал Сервантес, — я так не считаю, но, может быть, вам известно что-нибудь о том, кто этот негодяй?

— Ходят разные слухи, — усмехнулся Лопе. — Я слышал, что автором является некий монах Хуан Бласко. Впрочем, это всего лишь предположение.

— Вонючий, как я сразу не догадался, — произнес Сервантес.

Он сразу успокоился. Этот подонок был настолько мерзок и жалок, что на него нельзя было сердиться. Не сердятся ведь на крыс или гадюк.

Смерть Дон Кихота навевает на душу щемящее чувство печали и умиления. В последние мгновения земного существования все величие этого удивительного человека становится доступным каждому. Когда Санчо Панса, желая утешить своего бывшего господина, говорит ему, что скоро они снова отправятся на поиски рыцарских приключений, умирающий отвечает: «Нет, все это навсегда прошло, и я прошу у всех прощения: я уже не Дон Кихот, я снова Алонсо Добрый, как меня некогда называли». Да, добрый. И это единственно верное слово, найденное в смертный час, потрясает читателя…

Манча… Бесконечная равнина с чахлыми растениями. Порывистый ветер и огромные крылья мельниц, маячащих на горизонте. Необыкновенно мягкие сумерки и влажная теплота земли. Здесь нашел последнее упокоение великий мечтатель Алонсо Добрый. В последний год жизни сюда часто наезжал из Мадрида старый и больной писатель. Здесь, в Эскивиасе, в низенькой ветхой хате на убогой деревенской улице, где по ночам тоскливо и протяжно воет бесприютный ветер, он написал свой второй и последний роман «Странствия Персилеса и Сихисмунды», который закончил печальными словами: «Простите, радости, простите, забавы. Простите, веселые друзья. Я умираю с желанием увидеть вас счастливыми в мире ином».

Сервантес полагал, что этому роману суждено стать либо самой худшей, либо самой лучшей книгой на испанском языке. Роман этот, вышедший уже после смерти писателя, не стал ни тем ни другим. Основная сюжетная линия его связана с нелегкой судьбой Персилеса, сына короля Исландии, и Сихисмунды, дочери фрисландского короля. Этот роман, создававшийся на протяжении многих лет, отличается неровностью стиля, но одновременно удивительной чистотой мысли и чувства.