- Вы не верите, что мы и кресты можем жить в мире, вместе... - перевела реакцию гостей Королева. - А напрасно. Я верю.

- Они дети. Иллюзии приведут их к трагедии. - не согласился Николай.

- Как будто это не от нас зависит! - с досадой возразила Королева.

- Нам пора, сестрёнка. - решил закончить встречу Никита.

- Понимаю, братец. - слова Королевы прозвучали многозначительно, улыбка промелькнула лукавая: - Теперь мы знаем друг о друге и что с этим делать, я тоже не знаю. А по праву старшей сестры, позволь совет. - Королева смотрела на Николая. - Учись отпускать, чтобы не потерять.

- Мы заедем на обратном пути. - пообещал Николай и показал пальцем на карту: - Нам есть о чём поговорить.

Никита к совету остался равнодушен: отпускай сама, если есть кого отпускать! А непрошенный совет - всё равно, что грубость.

На улицу Королева вышла вместе с гостями. Бойцы сделали вид, что не вздохнули облегчённо, а Парень взлетел над посёлком.

До места добрались без неожиданностей по дороге и на ночь глядя. Бойцам не терпелось проверить сохранность заначки, но в потёмках один угодил в ловушку, о которой забыли, и не остался без ноги только потому что капкан не сработал. Отложили проникновение в сокровищницу до утра. Устраиваясь спать, Николай не удержался от замечания:

- Всё-таки, сестра, отцовская кровь...

- Ты моя родная кровь. Остальное ерунда. - отбился Никита и упрекнул: - Губищу он раскатил!

- Чуть-чуть. - не стал отпираться Николай.

- И дети у вас будут красивые... - начал говорить Никита и вдруг сообразил: - И мне племянники. Ужас!

Утром ловушки обезвредили только благодаря Никите: его кольцо действовало как миноискатель.

- Как на себя ставили. - усмехнулся Николай.

В подвале, который в прошлые времена гордо числился бомбоубежищем, хозяйничали крысы, и даже от огня факелов они не разбежались, а только отступили в темноту. Бойцам не сладко пришлось, вытаскивая без спецкостюмов награбленное и нестерпимо загаженное добро, предусмотрительно упакованное в металлическую тару. В бидонах для молока лежали целлофановые пакеты с беловатым порошком.

- Герыч! - гордо ответил Детина на немой вопрос Николая.

Героин и ювелирный в основном ширпотреб распределили по машинам. В освободившиеся бидоны и прочую тару накидали строительный мусор и загрузили обманки в мини-грузовичок. Вид у бойцов был такой, будто они выкупались в выгребной яме. Где богатство, там и дерьмо. Поделом им!

Чистой воды в мёртвых городах нет. На обратном пути задержались у ручья, чтобы в опрятном виде нанести визит Королеве. Николай, внеурочно для полевых условий и даже без ритуального понукания Никиты, побрился, чем заслужил язвительный комментарий друга:

- Ты лучше бороду отпусти, тогда я точно тебя брошу, а для неё сойдёшь.

Увы, королевским гостеприимством воспользоваться не пришлось. Грозный блокпост выглядел по-детски беспомощно: или защитники сдались без боя и были тут же расстреляны, или стали жертвами предательства. О сопротивлении в посёлке остаётся только гадать: даже если оно и было, то успеха не имело. Нападающие явно ставили своей целью истребление, а не захват и грабёж. Посёлок выгорел дотла ещё ночью: руины дымились, гореть уже было нечему. Это сделали не бандиты, и не кресты. Это сделали свои и вряд ли они возьмут на себя сомнительную честь объявить об этом, раз поторопились убраться с места преступления. Николай не сомневался - это властная, междоусобная разборка.

На как бы старинные пики красивого, с элементами фигурной ковки, забора, победители насадили избранные головы побеждённых, как послание, тем, кто его поймёт. Это головы - Королевы, Старухи, двух юных крестов и, судя по слуге Серёжке, челяди.

***

По своим внутренним меркам Директор запил. Окружающие заметили, что он стал выпивать во время работы сам с собой, чего раньше никогда не случалось, но только и всего. Пьяный Директор? Это невозможно представить. Рюмка-другая - это для здоровья. И для работы полезно: придираться стал меньше, не загружался подробностями, оставляя их на откуп исполнителей. Кто осмелится сказать, что Директор потерял интерес к работе? А именно так, но с уточнением - потерял интерес к своему образу жизни, в которой последнее время ничего кроме работы не было. Какой-то другой образ жизни Директор представить уже не мог.

Усталость? Одиночество? Пожалуй... Но, память! Как из небытия возвращались образы прошлого. Иногда из очень далёкого и в мельчайших деталях, словно только стали нестираемым фактом судьбы. Реальность уступала яркости, многогранности и физической ощутимости воспоминаний, в сравнении с ними выглядела серой, стёртой. Участники пустяковых эпизодов прошлого теперь вряд ли даже вспомнят, если их об этом спросить. Возможно, у них свои "пустяки", о которых Директор не вспомнит, хоть убей.

Всё, на что не обратил внимания когда-то, или понял, как понял, а на самом деле ошибался, мельчайшие нюансы по прошествии многих лет проступали с беспощадной отчётливостью. Мучительное эхо прошлого. Однажды в юности Директор очень обидел отца, наговорил ему разные глупости жестоко уверенный в своей правоте. Но только теперь увидел то, чего не увидел тогда - глаза. Отец плакал без слез. Он очень любил сына. Тогда эта любовь казалась Директору тиранической, но это не так. В семейной копилке историй рассказ о том, как отец повёл первоклассника сына к зубному врачу, и сам чуть не умер у дверей кабинета, переживая на себе лечебную процедуру. Он никогда не поднял руку на сына, хотя необходимость выпороть бывала. За дело бралась мама, но не больно и почему-то совсем не унизительно. Вечная хлопотунья, она и отца называла ребёнком. Директор вырос в атмосфере любви и в уважения к своей формировавшейся личности, но тогда нисколько не ценил это. Так мы не ценим воздух, которым дышим, до тех пока не начнём задыхаться из-за его недостатка.

Отец болезненно переживал ломку иллюзий сына, когда тот поступил в военное училище, как быстро выяснилось, из романтических побуждений, и готов был пойти на попятную из-за царящей там несправедливости, презрения к личной индивидуальности ради торжества коллективной морали.

- Если общественность потребует, чтобы я ел дерьмо, потому что это правильно, я буду есть. - сказал отец впавшему в состояние чрезмерной рефлексии сыну: - Общественность - это безжалостное чудовище. А у меня есть ты и мама. Вы мои принципы. Остальное чепуха. Если ты думаешь, что есть другие занятия, которые избавят тебя от такого выбора, то ты ошибаешься.

Через много лет, уже в броне всепобеждающего цинизма, вооружённый государственными полномочиями уничтожать препятствия на пути в светлое патриотическое будущее, Директор по службе пересёкся с незабываемым человеком. Максим Степанович Круглов - мировое светило психиатрии, живая легенда из времён эпохально вялотекущей шизофрении. Он уже был крепко в возрасте, имел пристрастие к лёгким наркотикам и совершенно от этого не страдал.

В руках государства карательным может стать что угодно: Конституция, право, общественное мнение, а уж о психиатрии и говорить нечего - вот уж где чёрт ногу сломает! В Несчастной стране объявлять инакомыслящих сумасшедшими - это стародавняя традиция. "Если б не моя семья, жена да шестеро детей, я бы им показал, кто на самом деле сумасшедший" - это по легенде слова врача, призванного наблюдать блистательного ума царскоуказного безумца, который смотрел на родину с открытыми глазами, и пророчески считал, что она, увы, существуют лишь для того, чтобы преподать миру великий урок бессмысленного пути в никуда.

- Некоторым людям достаточно быть самими собой, чтобы выглядеть как сумасшедшие. - сказал Максим Степанович о пациенте, к которому его пригласили от имени службы, что само по себе достаточный намёк для умного, умудрённого жизнью человека: - Все мы немного не в себе. К его фантазиям можно относиться по-разному - вопрос вкуса. Нервная система крайне истощена. Это плохо. Но психически он здоров. Безумие не в словах, оно оставляет много других следов. В данном случае, ничего это нет. Ничего! Ему отдохнуть немого и можно в космос запускать.