Занимаясь благоустройством жизни, Никита споткнулся о церковь. Он давно за собой заметил, что задумавшись о высоком, непременно вспомнит о низком, и наоборот. Людям негде уединиться для перепихона, а рядом такие хоромы пропадают! Можно клуб сделать... с номерами. Если кто-то хочет зарабатывать свои телом, то почему бы и нет? Вполне социальный сервис. Кресты снять? Шарм пропадёт. Пожалуй, оставить. Бар под иконами. Коктейли с благочестивыми названиями. Танцуют все! Клуб Попа-висельника.
***
Николай с Детиной, Иванычем и Петром в штабной палатке обсуждали донесения разведчиков о гарнизонах крестов.
- И хочется и колется. - сказал Николай о своём намерении нанести упреждающие удары по вражеским гарнизонам: - Но это армия, регулярная армия. Судя по всему, до нас им пока дела нет. Будем наблюдать.
Мать прорвалась к Николаю, отпихнув дежурного бойца, который пытался её остановить. Кого другого уже давно бы застрелили: не первый раз так ломится, но командир запретил применять к ней силу.
- Ты что творишь?! - заорала Мать. - Это надо же такое удумать!
Прежде сути Мать всегда начинала с упрёка, который мог относиться к чему угодно, а упрекать всегда есть за что. К этому привыкли, и вступление пропускали мимо ушей.
- Твой Никита... - у Матери язык не поворачивался. - Твой... Он в церкви блудилище хочет устроить! В храме божьем. Блудилище!
- Если хочет, значит устроит. - спокойно ответил Николай.
- Вот так, значит! - лицо Матери стало горестным. - Что творят! Что творят!
Мать опустила своё грузное тело сначала на одно колено, потом на другое, молитвенно сложила руки, в её глазах стояли слезы, а злости не было:
- Христом богом прошу, не трогай церковь. Молиться на тебя буду...
- Нет. - холодно ответил Николай.
Закрыв лицо ладонями, Мать медленно покачивалась на коленях, замерла, оперлась одной рукой на землю и неловко села. Она беззвучно плакала. Старая, усталая, несчастная женщина.
- Собиратель... -- Мать утёрла слезы рукой. - Что за людей ты соберёшь? Без бога в сердце? Без души? С каменным сердцем, как у тебя? - Мать тяжело вздохнула: - Думаешь, я не знаю... Я для вас городская сумасшедшая. А я великая грешница. Господи, почему я не умерла? Правление зверей воскресло...
Мать тяжело поднялась с земли и пошла к выходу, не оборачиваясь, воздела к небесам руку с указующим перстом и своим обычным зычно разящим голосом сказала, как прокляла:
- Божий суд! Божий суд!
Петру до церкви дела не было. О своём вероисповедании он знал наверняка - не мусульманин, не иудей, короче, не обрезанный. Церковные праздники не соблюдал, но завсегда был готов отметить их за столом с хорошей закусью и водочкой. Детина в бога верил, говорить на эту тему не любил, ни с попами, ни с церковью свою веру не связывал. Иваныч называл себя закоренелым атеистом, но считал, что чувства верующих следует уважать, только вот не мог припомнить, чтобы верующие уважали его атеистическое мировоззрение. Бордель в церкви - это неправильно, но и несущественно. Лучше бы склад, конечно.
Сельчане, к затее Никиты открыть публичный дом в церкви, отнеслись, как к несерьёзной: и так все перетрахались, зачем ещё деньги платить? Вопли Матери про храм божий мало кого трогали. Бог в церкви не живёт, а вот попы там вешаются. Бог у крестов живёт за пайку бесовской крови. Собиралась время от времени кучка верующих под крышей одной из общин, чтобы помолиться вместе, да рассорились: считать ли Правителей детьми Антихриста, или только слугами? А может, Собиратель и есть Антихрист? Или Хранитель? Библейские приметы до конца ни на ком из них не сходились. Выискались среди богобоязненных еретики: Никита и Николай - Ангелы божьи! И в довершение, как обычно, по содомскому греху разосрались. Единобожие без единоначалия почему-то не сплачивало. Без пастуха овцы не стадо.
Один из носителей слова божьего попытался увлечь детей типа в воскресную школу. Обломился жёстко. Вспоминая о своём общении с отроками, их речи и фокусы, он истово крестился. Вот, воистину, дьявольские отродья!
- Дети! Зачем вы так? Он к вам от чистого сердца! - огорчился Самуилович.
- А мысли грязные. - ответил мальчик, для которого мысли окружающих большим секретом не были.
Для осуществления своих задумок Никите требовались строительные материалы. Покупать их у старателей - разорение. И он создал лесозаготовительную бригаду, опять же из новичков, чья беда лишь в том, что в крестьянском труде они ничего не понимают. Места для вырубки выделил далеко от Села. Со временем там образуется крупное лесное хозяйство. А пока древесина складировалась. Никита договорился с Иванычем, что тот за свой счёт поставит лесопилку, но не такую, чтобы загадить окрестности. Как лучше обработать отходы, предложил Николай.
Рыбу ловили каждая община для себя, "на поесть". Никита создал рыболовецкую артель. Отдельно организовал коптильню, которая быстро переросла в цех по переработке различных продуктов. Технологию с учётом местных особенностей и стеснённых промышленных обстоятельств под давлением Никиты придумал Николай. В итоге, от рыбы и копчёной курятины сельчан начало подташнивать, а старатели не успевали с вывозом продукции.
Село богатело, росло как на дрожжах. Новички, вчерашние изгои, становились на ноги. Они в основном городские жители малоспособные выживать в природной среде, но сметливые и не бездельники, а в большинстве даже работоголики. Сельские старожилы оглянуться не успели, как стали всего лишь аграрным сектором общественного производства. Появилась швейная, пусть пока и жуть как кустарная, мастерская на привозном материале, которого, оказалось, хоть завались. Бывший в прежнем миру менеджер и старатель задумали предприятие по прокату сельскохозяйственной, строительной и другой техники, покупку которой, содержание и ремонт общины никогда себе не смогут позволить. А пока они открыли пункт проката DVD-дисков. Появились мороженицы на ножном приводе, простая карамель. Раньше пропадало много молока, стали варить сгущёнку, не такую как прежде продавалась, но всё же! Неправильно заложенный на хранение картофель сгнил бы, но ему нашлось применение. И такие примеры на каждом шагу.
Курс Никиты на капитализм, помимо очевидной в этом потребности, бил по общинам. Что они такое - колхозы, кооперативы, батрацкие хозяйства? Никита не понимал. В результате его ненасильственной деятельности общины утратили свою роль в общественном мнении и в решении насущных задач. На первый план уверенно выходили новые капиталисты, безоговорочно поддерживая Собирателя и Хранителя. Но этого мало. Общинный уклад сродни крепостничеству. Это не только тормоз, но и угроза. Никита чувствовал, как в общинах копится агрессивность. Не были секретом пятиминутки ненависти к нововведениям Правителей. Их практиковали в общинах свободных от волонтёров и бойцов, иначе бы ненавистникам несдобровать. Так поддерживалась сомнительная внутренняя сплочённость перед внешней угрозой впасть в полную неконкурентоспособность. Неважно, что жизнь стала безопасней, удобней, веселее, в конце концов.
Извести общины под корень - не время, они сами себе могилу копают. Но упреждающий удар Никита всё же нанёс. Пожелавшим уйти из общины предоставлялось временное бесплатное жильё и гарантированная занятость на выбор с надбавкой от Хранителя. Если есть идея личного бизнеса, то и поддержка обеспечена. Иногда нужно помочь человеку почувствовать себя свободным. Бойцы и волонтёры покинули общины по приказу. Они числились в них в основном уже формально, неизбежно обособленно, так что обошлось без душевных травм. Проверку на прочность общины выдержали с трудом, но устояли, потому что Никита не рискнул потребовать раздела собственности между общинцами, опасаясь, что это приведёт к перестрелке: имущественные вопросы там в крайне запутанном состоянии. Те, кого жаль было бы потерять, выбрали свободу. По оставшимся пуля плачет, в этом Никита не сомневался.
Николай больше не ломал голову, где взять средства на достойное содержание бойцов. Хватало и на комендатуру, и на небольшую больницу. Правители были и самыми богатыми, и самыми бедными, потому что всё тратили. В этом секрет сельского чуда, его уязвимое место и его неправильность. Альтруизм? Ой ли! Так выглядело, но, по сути, Правители обустраивали свою жизнь, неизбежно связанную с сельчанами. Либо бороться с убогостью и нищетой, либо снести Село к чёртовой матери, чтобы оно унылым видом каждодневно не обращало к мысли о мировой скорби. Вот выбор. Снести было бы проще, но уже не просто. Люди, искренне стремящиеся найти своё место в новой жизни, бойцы и волонтёры, неразрывно связанные с Селом, дети... Всё это исключало силовое решение. Сельчане не виноваты, что Правители торопятся в светлое будущее и ради этого не жалеют своих денег.
