После первого "чая" выздоровление Никиты пошло быстро, так быстро, что Самойлович не знал, что и подумать. Отвлекаясь на бытовые дела, Николай доверял ему свой пост. Значительные иссечения пулевых ранений, глубокие ожоги, заживали совсем не так, как им полагалось бы. Тело и кожа восстанавливались. Следуя логике этого процесса, можно предположить, что если отрубить, не дай бог, конечно, Никите палец, то он отрастёт вновь, как хвост у ящерицы. Странное, отчасти похожее, но не столь явное заживание ран происходило и у бойцов.

- Ну-с... Всё замечательно. - осмотрев в своё дежурство больного, сказал Самуилович.

- А может укольчик? - с надеждой спросил Никита.

- Нет. Обезболивающие только на ночь. Вам и так с ними переусердствовали. - отказал Самуилович.

- Застрелю! - угрожающе прошипел Никита.

- Молодой человек! - возмутился Самуилович!

- А кто вам сказал, что я человек? - издевательски спросил Никита.

В свете рассказов о знаменитой парочке и по собственным наблюдениям Самуиловича - это резонный вопрос. Николай свою рану перенёс на ногах, тогда как обычный человек лежал бы месяц пластом. А Никита выжил чудом, медицина тут не при чём.

- Я шучу... - пошёл на попятную Никита, увидев округлившиеся глаза доктора. - Головой сильно ударился, знаете ли... - прикинув в уме что-то своё, Никита вдруг крикнул: - Рыжий!

Рыжего в доме не оказалось. Пока нашли, пока прибежал...

- Долго тебя ждать. - недовольно сказал Никита. - Одежда у меня есть?

- Не-а... - ответил, отдышавшись Рыжий. - И не положено. Командир запретил.

- А я кто? - сердито удивился Никита.

- Командир... - раздумчиво ответил Рыжий. Ведь и в правду командир!

- Выполняй, боец! - приказал Никита.

Какая одежда на такие раны? Рыжий, когда первый раз это увидел, полночи не спал, так Никиту жалко было. Сейчас уже поджили, но всё равно. Николай допускал к Никитке только несколько человек, чтоб меньше сил на болтовню тратил, но в основном из-за эстетически тяжёлого зрелища открытых ран: не хотел бинтовать, чтобы потом не слушать перевязочные вопли. Накладывал промокающие повязки, каждый день менял простыни и два раза в день тщательно обследовал каждый сантиметр раненой плоти.

Рыжий убежал, но не за одеждой, откуда бы её взять? А за Николаем. Никита последнее время капризничал.

- Что опять бузишь? - Николай не сердился, у раненых после отмены обезболивающих появляется сварливость.

- Не знаю. - успокоившись, ответил Никита.

- Болит, понимаю. - Николай жестом выгнал Самуиловича и Рыжего из комнаты. - Но чуть-чуть. Это хорошая боль.

- Пусть меня Детина поносит. - попросил Никита. - Мне самому неудобно спрашивать...

- Бинтовать придётся. - напомнил Николай.

- Потерплю. - согласился Никита.

С перебинтованными руками и ногами, завёрнутый в одеяло, на руках Детины Никита совершал маленькое путешествие в конюшню. Детина сам это придумал, ему только намекни, а он носить будет, пока не упадёт.

Только в плохой конюшне у плохого хозяина запах мочи и навоза сшибает с ног. И в хорошей пахнет, от этого не куда не денешься, но естественно и не противно. А ухоженные лошади на этом фоне, только что терпкими пряностями не благоухают. Без взбучки Петру не обошлось, и он исправил непорядок, теперь в конюшне работал боец, который сам вызвался: у него здорово получалось, он любит лошадей.

Парня в комнату к Никите Николай не пускал. Птицу это раздражало, но ничего не поделаешь: Николай - тупица. Появление Никиты на улице Парень встречал радостным клёкотом, своим шаманским танцем и воздушными пируэтами. А лошади будто начинали говорить: хрум-хрум, хрум-хрум. И как-то особенно вздыхали, возбуждено всхрапывали. Рядом с ними Никита успокаивался, мучительное тревожное состояние улетучивалось, и боль утихала.

Николай так и спал "на коврике" у кровати.

- Ты бы матрас постелил. - ворчал Никита. - А то я на тебя смотрю и мне жёстко.

- Нет. Так - хорошая примета. - не соглашался Николай.

Когда болезненность перевязок и повреждений от них перестала угрожать, Николай открыл умеренный доступ к Никите и то, грязи наносили столько, что снова пришлось ввести ограничения. Да и Петра жалко: дом в проходной двор превратили. В числе беспрепятственных посетителей были дети. Ванюшка, так тот почти поселился: приходил утром, уходил вечером. Так как Никита ничего не мог делать руками, его руками был Николай. С появлением Ванюшки возник спор - кому кормить Никиту с ложки? Николай отступал. Иногда они делали это в две ложки, и Ванюшка возмущался:

- Что ты мне всё время мешаешь?

Никита с Ванюшкой целыми днями сочиняли комикс о войне между расой галпов и расой разумных кристаллов. Герои - два любящих друг друга воплощённых, трёхметровые гиганты, крушащие врагов направо и налево.

- Они любят друг друга как ты и Собиратель? - сразу уточнил Ванюшка и, получив утвердительный ответ, сказал: - Понятно.

Что уж ему понятно в его возрасте, это непонятно. Никиту то и дело заносило на взрослый контент. Ванюшка сердился:

- Причём тут это? Ты как наши мальчишки. Катя говорит, что у них одна "параграфия" на уме.

Ванюшка говорил "порнография" через "а", понимая под этим секс, а под сексом понимая, что люди спят вместе, обнявшись, и трутся письками. Что в этом интересного? А любовь это другое. Это когда люди ухаживают друг за другом, заботятся друг о друге и жить без друг друга не могут.

Когда обсуждали, как нарисовать мир кристаллов, Ванюшка неожиданно для Никиты сказал:

- Я знаю. Они светом дышат и у них грани на месте не стоят, и переливаются.

- Откуда ты знаешь? - удивился Никита.

- Я видел. - ответил Ванюшка как о чём-то само собой разумеющемся. - Я нарисую их квадратиками и треугольниками. И небо цветное.

Когда отпала необходимость в приборном контроле, Никиту, для меньшего ажиотажа, поздно вечером перевезли в избу, где уже было натоплено и даже уютно. Николай отпустил часовых, но они не ушли: во-первых, с поста может снять только разводящий; во-вторых, это пост номер один. Что тут возразить? Николай не стал употреблять свою власть, отложив разбор караульного усердия до утра.

Дома Никита высидел два дня: Рыжий в больших дозах - наказание, а за Ванюшкой глаз да глаз нужен - то от чрезмерной старательности чуть кипятком не ошпарился, то посуду побил.

Повязки на ранах мешали, но уже позволяли одеться, поэтому Никиту стали выносить на инвалидном кресле из избы. Что бы можно было катить, в разные стороны положили на землю доски и, хотя маршрут получился ограниченный, это всё же лучше больничной койки. Насколько это возможно в его положении Никита старался быть рядом с Николаем, тот не возражал, несмотря на то, что кресло приходилось больше перетаскивать с места на место, чем катить: оно застревало в слякоти.

Ванюшка обижался, что стали меньше времени проводить вместе.

- Ты же знаешь, когда люди любят, они не могут жить друг без друга. - объяснил Никита.

- Ладно. - нехотя согласился Ванюшка. - Я тебя тоже люблю!

***

Вместо старой маленькой палатки Николай поставил большую штабную палатку, понимая, что частной жизнью ему пожить не дадут. Дел свалилось много, но в первую очередь - бойцы. Николай проверил, как живёт каждый. Только в одной общине он столкнулся вопиющим фактом: боец спал в кладовке в окружении хозяйственной мелочовки, а вместо матраса у него были застеленные мешки.

- Это не твоё дело! - ответил на немой вопрос старший общины, крайне раздражённый незваным визитом высокого гостя. - Я в твою палатку не лезу, и ты в мой дом не лезь.

- Да я привык, я тут только сплю. - вступился боец, он понимал, как плохо для старшего может всё обернутся, и не хотел скандала, как не хотел его и раньше, поэтому не спорил с выделенным ему углом.

Николай промолчал и вышел во двор, где уже виновато собрались общинцы: и сами знали, что стыдоба, места полно, дело в другом.