Вырвавшегося из бутылки джина обратно силком не засунешь. То, что теперь есть у Никиты, не отберёшь. Как уж он распорядится этим, так и распорядиться. Больше Николаю не давало покоя другое. Ещё во время болезни Никиты он не смог определить его группу крови, а после выяснилась совсем странное - у Никиты загадочная ДНК. Николаю не хватало квалификации, чтобы разобраться, да и оборудование не способствовало прояснению вопроса. Звёздный мальчик, не иначе!

Чтобы как-то разнообразить подземную жизнь, Никита играл в героев комиксов. По-французски рисованные сказки называются la bande dessinee. В детстве почти каждое лето Никита проводил среди своих четвероюродных, а может и сорокоюродных родственников на юге Франции. Там он и пристрастился к весёлым картинкам, особенно налегая на adult content.

Сначала Никита воображал сюжет поглупее, потом издевательски разыгрывал сцены, а некоторые эпизоды зарисовывал. Жаль, что Николай в этом ничего не понимал, а даже если бы и понимал, то всё равно натура у него не артистическая, подыгрывать отказывался. Спасибо и на том, что с ролью зрителя справлялся.

Никита не страдал от безделья, какое-нибудь занятие себе находил всегда, он страдал от рутины. Какой толк от супергероя, если тот никого не спасает, а свои сверхвозможности использует лишь для быстрого приготовления пищи, соревнуясь с электроплиткой и микроволновкой? Это не означает, что Никиту тянуло в люди. Совсем не тянуло. Задумываясь над этим вопросом, он оказывался на краю разверзающейся в его душе пропасти мизантропии. Только одного человека Никита готов был спасать хоть сто раз на дню. Николая этому не радовался - вот психоза ещё и не хватало!

Вспоминать о своих недавних злоключениях Никита не хотел. Николай однажды попытался расспросить, но увидев реакцию, отстал и больше разговор об этом не заводил. У Никиты трудное время. Он должен переболеть случившимся с ним. Загадочной оставалась роль Алексея, казалось бы, напрямую не связанная с кошмаром госпиталя.

- Со мной был Алексей. - напомнил Николай.

- Я знаю. - коротко ответил Никита, и собирался этим ограничиться, но, встретив вопросительный взгляд Николая, дополнил: - Он друг семьи... Дальний родственник.

Хорошая семья, хорошие родственники - как будто это что-то объясняет. Никита явно не договаривал. Конечно, у Николая тоже есть свои секреты, но они не касаются их обоих.

- Не обижайся, пожалуйста. - Никита почувствовал состояние друга. Теперь они чувствовали друг дружку так, что иногда хотелось спрятаться. - Давай в другой раз, пожалуйста...

Никита мог бы рассказать, но у него язык не поворачивался: он сам не верил в то, что узнал. Бабушкина тетрадь оказалась шокирующим чтением. Раньше Никита откладывал бабушкины записи на потом, чтобы не будить воспоминания о прошлом, тем более что переживал медовый месяц с Николаем. Лишь теперь он решился посентиментальничать, подозревая, что большая часть записей посвящена ему.

Читать бабушкина творчество Никита начал наугад, открыв тетрадь на случайной странице. И ничего не понял! Дело не в языке, с французским у Никиты проблем нет. Ему показалось, что он читает рукопись фантастического романа, герои которого его отец, Алексей и он сам. Бабушка писала о хранителях, о том, как тяжело проходило воплощение отца Никиты. Алексея называла стражем-хранителем, упрекала за то, что он не уберёг Гришу, хотя через страницу сообщала, что у Алексея совсем другая задача - он страж Никиты. Пронзительным был рассказ о том, как она пережила безумие после рождения внука: хотела украсть Никиту и спрятать его от хранителей... Как это всё понимать?

Алексея Никита помнит столько же, сколько и себя. Как многих близких взрослых с детства и его он называл просто по имени, часто на французский манер - Алексис. Алексей мог пропасть на месяцы, впрочем, Никита за этим и не следил. В подростковом возрасте почти каждое лето с отчимом или с мамой, или вместе, проводили во Франции. Тут уж Алексей нарисовывался непременно. Лет в шестнадцать Никита даже был слегка влюблён в него.

В ту пору однажды родители уехали на несколько дней в Париж, оставив Никиту на Алексея. Дело было в Лангедоке, под Тулузой. Жили в старинном, но просторном и комфортном доме, разумеется, во французском стиле, который Никита называл "с рюшечками". Дом действительно выглядел нарядным. Хозяйством управлял пожилой, казалось, вечный в этом доме, трудновозмутимый консьерж Лео. Обращаясь к Алексею, он всегда называл его "милорд", а Никиту - "сир". "Месье" - это все остальные. Такая причуда.

Доказывая свою взрослость, Никита в первый же вечер напился, поехал развлекаться, побил машину, попал в полицейский участок. На другой день сбежал из-под "домашнего ареста", объявленного Алексеем. По ходу "странствий" Никиту обворовали собратья геи и, чтобы поправить своё положение, он вышел на панель, откуда благополучно снова был доставлен в полицейский участок. Алексей всё уладил, на это он мастер. Родителям жаловаться не стал, лишь сказал отчиму:

- Я бы наградил тебя медалью "Мать-героиня", клянусь!

И в дальнейшем отношение Алексея к Никите, как к маленькому, приводило к противоборству между ними. Со временем это вошло в привычку и выродилось во взаимную словесную колкость.

Странностей за Алексеем числилось столько, что они переставали вызывать вопросы и воспринимались как безответная данность. Взять хотя бы его ну очень несовременный французский и как родной - провансальский. Такого быть не может, если ты там не вырос. К слову, обидное Никиток и красивое Лангедок - это из одной бочки. А, например, угадывание билета, который Никита вытянет на экзамене - это для Алексея пустяк. Правда, за этот пустяк всегда приходилось отрабатывать примерным поведением, только что не монашеским послушничеством. Что поделаешь, уговор дороже денег. Кстати о деньгах, судя по всему, Алексей живёт при коммунизме, а занимать у него - сплошное удовольствие: Никита даже бросил записывать, сколько задолжал ему, раз отдача не требуется.

Вот такая бытовая дребедень, которая, как оказывается, по бабушкиным записям, покоится на бездне времён. Не поверить - всё равно, что признать бабушку сумасшедшей, а это не так, но и поверить трудно: это значит оказаться в новом мире, по сравнению с которым недавно случившийся безумный мир - сущие пустяки.

Бабушкина правда нашла подтверждение в воспоминаниях, которых раньше у Никиты не было. Словно включился свет в комнате, которая оказалась библиотекой. Никита узнавал историю хранителей! Узнавал себя другого, чувствовал свою двойственную природу, но не находил слов, чтобы объяснить свои новые знания и своё состояние. Никита боялся, что Николай расценит это как сумасшествие. Опыт расы говорил - не доверяйся людям! Сердце было во власти любви. Интуиция предостерегала от доверия к хранителям. Стойка на раскоряку!

Внимательно наблюдая за Никитой, Николай почувствовал не характерную раньше для Никиты нарочитость в поведении: не гармоничная дурашливость, напускная безалаберность.

- Не пытайся стать прежним. Не получиться. - предупредил Николай.

Состояние здоровья Никиты опасений не вызывало - хоть в космос запускай! Что касается психологических затруднений, то их нет только у мёртвых и сумасшедших. Ничего не предвещало проблем, но вдруг Никите стали сниться странные сны. Внешняя среда, как блуждающими токами, полна остатками психических импульсов, которые в человеческом сознании могут трансформироваться в голоса покойников, в видения наяву, в явление призраков, в кошмарные или пророческие сны. Но это не загробная жизнь, а продолжение реальности, которая к счастью недоступна большинству людей, потому что может свести с ума.

Пугала перспектива лечения, подобного тому, через которое прошёл сам Николай. Он с тревогой наблюдал за Никитой, но всё обошлось. Сны снами, жизнь жизнью, одно другому не мешало. Собственно, это был сон об одном и том же в разных вариантах. Они то ехали, то шли, то летели на воздушном шаре, то неведомым образом оказывались всегда в одном месте - в огромной пещере, освещённой озером голубой, прозрачной жидкости, не похожей на воду.