– Оставьте в прошлом вашего бывшего парня, Ева. Он вам больше не нужен. Пусть преследует во снах и не более. Встретьтесь с Фрэнком. Вы не пожалеете.

– Отстаньте, Вархуил, – немного завелась девушка. – Вы не были на моем месте. Вы дьявол: откуда вам знать о людских чувствах?

– Я еще не был на вашем месте, Ева – зато я уже был на месте тысяч других людей. Поверьте, я видел и не такое.

– Верю, – коротко и язвительно ответила она.

– Поверили в это – поверьте и в завтрашнюю встречу. Вы должны побыть с Фрэнком.

– Я никому ничего не должна. Отстаньте. Уходите.

– Скоро уйду, – ответил я.

– Пожалуйста, Вархуил, – умоляла она.

– Хорошо. – Я засобирался и направился в коридор.

– Перед тем, как выйти за дверь, – словами догнала Ева, – пожалуйста, погладьте лисёнка. Мягкая игрушка сразу же у зеркальца.

– Обязательно, – заверил я, после чего отправив последнее послание, летящее уже из коридора, где в ярком освещении стояла моя фигура, к окну, у которого замерла девушка: – Напрасно вы прячете внешность. Она у вас вправду красивая. И если вас кто-то кинул, Ева, то внешность это самая последняя на то причина. Лучше подумайте над принципами… подумайте над ними.

В левой части Цайтгарденбурга, как только переезжаешь безымянную реку, город меняется фундаментально и на глазах. Нет больше высотных доходных домов и гигантских комплексов с офисами, а вместо бесконечных витрин с продовольственными разностями приходят одинокие ларьки, монополистически заведующие от улицы к улице.

Сами же улицы были небольшой длины, создавая образ части города, как наскоро построенного лагеря: все они были похожих размеров и ответвлялись на девяносто градусов друг от друга, образовывая квадратные и прямоугольные блоки домов. Весь левый Цайтгарденбург был огромным частным сектором, где жили, по меньшей мере, сто тысяч человек. Среди них колосился и Фрэнк, проживавший в частном ухоженном домике на улице Винодельщиков. Это была самая длинная улица. Не удивительно, если ее название было присвоено по ремеслу, когда-то обитавших там винокуров.

Разбитые дороги, ведшие меня то влево, то вправо, постепенно привели к месту назначения: угловой домик, подъезд к которому по обе стороны оплетала виноградная лоза. Я заехал прям меж них, не побоявшись схватить пулю: Фрэнк был малышом неаккуратным и дорожил частной собственностью, держа при себе (где-то в доме) отцовский табельный револьвер, доставшийся как посмертная награда за службу того.

Я заглушил двигатель, открыл дверь авто, тут же попав под жгучие капли серого дождя, и двинулся к дому, перебирая прыжками, чтобы вновь не вступить в глубокую лужу. Забравшись на крыльцо под навес, постучался и, наострив уши, принялся ждать.

– Телефона, чтобы позвонить нет, – послышалось по другую сторону железной двери, – сходите к соседке, она вас еще и чаем напоит. Вина нет, я же писатель, денег тоже нет, всё по той же причине. Наркотики? Это тоже к соседке. Если вы из полиции, заранее требую награду за предоставленную помощь. Почему? Потому что я писатель и у меня нет денег.

Забавный монотонный голос вызвал на моем лице недолгий оскал, получившийся из стыка между рефлексивной улыбкой, задумчивостью и вожделением съязвить, позже подавленной моим беспечным характером.

– Я по поводу ошибки в статье, которую вы по невнимательности своей допустили, – сказал я привычным наработанным по выслуге лет представительским голосом.

– Вы видели, чтобы возле моего дома наливали невкусный кофе и кормили конфетами? – не без скрытого смысла спросил Фрэнк.

– Нет, – попросту и в ожидании ответил я.

– Именно, это не офис. Приходите завтра ко мне на работу, там и поговорим. – За дверью послышались отдаляющиеся шаги.

– Я тот, кто задержал вас на работе. Жалоба на ошибку – моих рук дело. – Пришлось сознаться, чтобы вернуть парня в диалог.

В доме зажегся свет. Сначала в одной из трех комнат, а затем в коридоре и на крыльце. Добрый знак, – подумал я. А спустя еще какое-то время, щелкнул замок.

– Розовый халат? Вы серьезно, Фрэнк? – рассмеялся я, только-только попав в коридор и увидев парня в непривычном для мужчины одеянии и с дымящейся сигаретой в зубах.

– Друзья подарили на прошлый день рождения. Мило, не правда ли? И карманы глубокие, – он закинул руку в карман и, удивившись, как много всячины там накопилось, вытянул оттуда клочок, состоявший из ваты, коробки спичек, двух зубочисток и пары валют, которые, по его же озарившемуся взгляду, Фрэнк когда-то искал. – О, – добавил он, – будет, на что сходить в бар.

– Завтра никакого бара. У вас встреча, – напоминал я, вешая верхнюю одежду.

– Надо будет еще в салатовый халат залезть, – продолжал он на своей волне, щупая себя и пропуская мимо ушей всё, что я говорил. Та, если честно, и я поначалу не понял, о чем он.

– Какой еще халат? – переспросил я, полагая под словом халат олицетворение чего-то значимого в нашем разговоре.

– Ну, халат, – посмотрел он на меня, – такой, салатовый, с пёсиком Скрэппи из детского мультика.

– Тьфу, Фрэнк! – одумался я. – Вы меня запутали. Послушайте меня внимательно…

– Сначала я покажу свою холостяцкую берлогу, – перебил меня Фрэнк и повел в комнату.

Тогда-то и стало ясно, что к чему. Фрэнк пил. Нет, он не был пьян, но, видимо, бутылка, которая вот-вот должна была закончиться, размотала душевные нити терзаний, отправив парня в мир полетов и фантазий.

В доме было минимум мебели. Кругом валялась раскиданная одежда и прочие бытовые вещи. Казалось, тут никогда не прибирались, хоть до уровня бомжатника было еще далеко. По всем комнатам приторно чувствовался неприятный запах – он исходил от стен, которые пропитались частыми попойками и постоянным курением.

– Выпить хочешь? – предложил он, стоя ко мне спиной и протягивая открытую бутылку куда-то в сторону, предполагая, что я нахожусь именно там.

– Нет, я на работе, – отказался я, присаживаясь в кресло.

– Ужасная работа, – прокомментировал он. – Ужаснее может быть только отсутствие работы.

– И куда пропадают эти мозги? – Я бросил в потолок риторический вопрос, чтобы подождать, что будет. Ответ последовал необдуманно и незамедлительно.

– Не куда, а где. В чашке этилового спирта и в дымке проклятого никотина.

Забавный парень. Мне он понравился в тот вечер. Думаю, тогда я его и полюбил. Скажу честно, немногим сильнее, чем Еву. Та была девушкой со сложным нравом, а этот просто балван, который не мог совладать со своими чувствами, отчего постоянно метался в себе и искал выход, но вместо чего лишь делал пробоины, через которые убитыми нервными клетками вытекала жизнь.

– Почему вы пьете, Фрэнк?

– Единственная радость, – ответил он. – Но сегодня просто потому, что не могу уснуть. Сейчас еще пару капель, усну, и можешь смело выносить вещи из моего дома. Только халаты не тронь, оставь мне хоть что-то.

– Фрэнк, вы забавный, – из моего рта вырвался уморительный смех. – Я не собираюсь вас грабить.

– Ох, давай без этих ласк; считай, я уже потёк, – скривился он, всерьез рассуждая об ограблении. – Кстати, телевизор хороший. Если поставить повыше, покажет девять каналов. На одном из них точно транслируют мультик про пёсика Скрэппи.

– Стоп! – прекратил я эту пустую беседу. – Забудьте про ограбление. Никто ничего не похитит. Я лишь должен объяснить вам некоторые вещи.

– Я ж шучу, – оперся о столик Фрэнк. – Ведь всё равно мне вот-вот наступит двадцать, и я заживу, как следует.

– Вот об этом я и хотел поговорить, Фрэнк. Пред вам всепокорнейший слуга, раб чужих желаний, хранитель выторгованного времени Вархуил Бенкендорф.

– Почему не звенит будильник? Кульминация же. Сейчас сон должен закончиться, а я проснуться в холодном поту.

– Нет, Фрэнк. Это реальность.

– Так ты хочешь проинструктировать меня, показать мастер-класс в торговле или просто принес подарок в виде исполнения желания на безвозмездной основе?