- Что ты сказал, собака? - гневно прервала она, в мгновенье ока выхватив из ножен меч. Отличная реакция, достойная похвал, но мне сейчас же стало не до восхищения ее выучкой, ибо сверкающее лезвие опасно прочертило круг перед моим лицом и уперлось напротив глаз. - Тебе пора привыкнуть к мысли, что ты больше не человек, а значит, и стесняться тебя глупо. Ты грязь, животное, свинья, а на свинью не стоит обращать внимания. Снимай с себя все до единой нитки, раб, мне некогда с тобой возиться!

- Не думал, что правой руке Павила вменяется в обязанность следить за переодеванием раба, - я знал, что играю с огнем, но дух противоречия упрямо толкал меня на дерзкие слова. Мне нравилось дразнить ее, эту ханайскую принцеску, забывшую свой дом и высокое положение ради постели кровавого наемника. - Или твое почетное положение в армии мясника Павила сильно преувеличено?

- С каким бы удовольствием я изуродовала твою наглую физиономию, Або! - снова поднимая смертоносное оружие, процедила она сквозь зубы. - Жаль, ты принадлежишь не мне. Однако урок тебе я преподать могу.

Она взмахнула мечом и в мгновение ока разрезала все тесемки на моей нательной рубахе, полностью обнажив грудь.

- Продолжить, располосовать тебе штаны? - зловеще пропела злобная фурия, - а заодно отсечь все, что болтается меж ног и превратить в евнуха? Рабу мужчиной оставаться ни к чему. Вил будет только рад, что ты не сможешь приставать к его служанкам.

Она сказала это “Вил” так ласково и одуряюще интимно, впервые выказав себя женщиной, что на мгновение я замер, не сдвигаясь с места. Похоже, слухи не наврали, и они действительно близки, а это значит, что я заимел не только господина, но и госпожу, то есть двойную порцию опасности и риска. Лучше не злить ее, иначе точно выполнит свою угрозу, моя мужская суть и без того висела на тонком волоске - рабов всегда предпочитают оскоплять, дабы избежать нежелательных интимных контактов и ненужных беременностей.

Я даже отворачиваться от нее не стал (смотри, паскуда, если нравится!) и быстро разделся, испытывая горечь от того, что навсегда прощался с привычной с детства одеждой, потом принял из рук слуги жалкие обноски - бурого цвета холщовые штаны и такую же рубаху. Бросив беглый взгляд в сторону Мальины, заметил, что она смотрит на меня во все глаза, и в них горит не только злоба и презрение, но и тщательно скрываемая животная похоть. Ну, сучка, ты, оказывается, жадна до плотских развлечений!

Закончил одеваться и стоял - в убогих тряпках, весь израненный, с распущенными по плечам длинными волосами. Они больше не были собраны в привычную прическу, их не удерживала золотая драгоценная заколка - та самая, которой я безмерно дорожил, как единственной оставшейся у меня памятью о матери…

- Ну вот, теперь ты выглядишь гораздо лучше, раб, - с удовлетворением оглядев меня с ног до головы, заявила она. - Осталось лишь надеть ошейник и ножные кандалы, и ты забудешь навсегда о том, что был наследным принцем.

- А это обязательно? - стараясь, чтобы голос не дрожал, спросил я. - Рабы в Таргасе никогда не носили ни цепей и ни ошейников…

- Будешь послушным, Вил, возможно, снимет, - ядовито фыркнула она, - мне же поручено сделать все так, как должно.

Ошейник охватил мне шею, с первых же мгновений причиняя неудобство, и я действительно почувствовал себя рабом. Кровь бросилась в лицо, мне показалось, что я задыхаюсь, пальцы схватились за холодный ободок, который вовсе не душил меня, лежал свободно, однако кожа под железом тут же загудела и зажглась невыносимым зудом, и я невольно застонал, не в силах примириться с тем, что с этих пор себе не принадлежу. Сзади на рабском ошейнике было кольцо, в него просунули тонкую, но прочную цепочку, такие же браслеты с цепью закрепили на ногах, и я обреченно вздохнул, словно ступил на эшафот. Сердце отчаянно и безнадежно сжалось, но уловив победный взгляд наемницы, я все-таки сумел сдержаться, неимоверным усилием воли сохранив остатки самообладания.

- Ну вот, Або, ты подготовлен для служения хозяину, - кивнула девка, оглядев меня, - остался лишь один последний важный штрих - тебе обреют голову. Рабам такие лохмы ни к чему, они не принимают ванну каждый день. Вшей расплодишь, возись с тобой. Где там цирюльник, пусть заходит!

Тупая бритва причиняла боль, но больше мучила униженная гордость. Конечно, зеркала мне не давали, но и без него я ясно представлял, в какого жалкого уродца превращался, поэтому сидел и равнодушно наблюдал, как мои длинные золотистые локоны печально падали на грязный пол прощальным листопадом прежней золотой поры, и этот унизительный обряд ломал во мне какой-то важный стержень, оставляя только безнадежность и тоску. Я знал, что если завтра Павил повелит кастрировать меня, я не смогу и в этом помешать ему, меня привяжут, словно жертвенного барана, сдерут штаны и изуродуют, безжалостно и равнодушно…

Бритый, в ошейнике и кандалах, одетый в жалкие обноски и босой - я стал рабом, в котором было трудно опознать вчерашнего наследника престола и командира элитного полка, кумира всех столичных знатных дочерей, мечтающих о том, чтобы добиться моего внимания. Но долго сетовать над жалкой участью мне не позволили и грубо дернули за цепь, заставив повернуться.

- О чем задумался, Або? - с издевкой глядя на меня, спросила Мальина. - Тебя одели и постригли, что же еще желаешь получить? О, да, конечно, ты, небось, голодный? Не обессудь, придется потерпеть. Ты не грусти, никто не собирается морить тебя голодом, сегодня вечером мы празднуем победу над Таргасой, ты тоже приглашен на пир. Осталось ждать недолго, а пока я провожу тебя в твои апартаменты.

Вскоре меня втолкнули в небольшую комнатку возле спальни короля. Я огляделся - в этом помещении я был впервые, хотя отлично знал расположение всех комнат во дворце. Какие-то зловещие станки, ремни и цепи, похожие на орудия пытки, довольно странно видеть подобные приспособления не в тюремных подземельях, а здесь, в личных апартаментах государя. Что мой отец здесь делал, для чего ему такая комната у самой спальни? Он что, имел пристрастие пытать рабов? Или (подумать страшно!) тайно развлекался с ними мужеложеством? Не может быть! Такие непотребные пристрастия встречались в нашем государстве редко и тщательно скрывались, за них виновные строго карались.

И вот теперь здесь, в этой комнате, я вижу доказательства того, что мой отец был… чудищем, совокуплявшимся с мужчинами, причем таким насильственным жестоким способом? Он связывал несчастных и терзал их души и тела, господствуя и подавляя? Но для чего меня доставили сюда? В нашем дворце есть две темницы и много комнат для прислуги. Может, Павил такой же мужеложец, как и мой отец, и вознамерился меня здесь…

Нет, я об этом даже думать не хочу! Это немыслимо, с чего я взял, что Павил мужеложец? Его жена и сын, которых он с таким упорством ищет, разве не лучшее свидетельство того, что он нормальный? Да и ханайская принцесса с ним… Нет, в этой тайной комнате я оказался по другой причине. Мне просто показали, что отец мой был распутником, его грехи во много раз утяжелились и отрабатывать их мне придется долго. Кольцо ошейника вонзилось в шею и я опомнился, сел и бессильно прислонился к стене, придавленный открывшейся мне правдой об отце. Зачем ему такие извращенные забавы, и разве мало было у него рабынь?

Измученное тело незаметно для меня сморил тяжелый сон, до вечера меня никто не потревожил.

***

- Вставай, Або, пора идти на пир! - я проснулся от того, что евнух деликатно тряс меня за плечо. - Простите, Ваше Высочество, но мне приказали называть вас Або, - наклонившись к самому моему уху, едва слышно добавил он, - мне очень жаль, мой господин…

- Что во дворце, Сувон? - я знал по именам почти всех слуг. - Где Сет и остальные воины, которых захватили в плен со мной?

- Они отправлены копать могилы. Жара стоит, а мертвецов полным полно. Я собирался тоже заколоть себя, но не сумел решиться, и вот теперь приходится служить… Мне очень стыдно, господин…