Но произошло невероятное! Кони вдруг перестали биться, затихли, а потом медленно повалились на землю, закатив глаза. Эркатога величественно прошагала между телами лошадей и приблизилась ко мне. Я помню только её глаза - огромные, пронзительно-зелёные. Раньше мне доводилось заглядывать в глаза наших стариков, и я видел в них лишь усталость и мутную пелену, подёрнувшую далёкую-далёкую юность. Глаза Эркатоги были другими. Она не просто смотрела - она ВИДЕЛА! Для моего несмышлёного разума её взгляд показался сказочным...
- Тебе больно? - спросила она, и меня поразил её голос: тёплый, ласковый, он мгновенно усыпил и убаюкал тупую давящую боль в груди.
В ответ я с трудом сказал одно слово:
- Нет...
Эркатога медленно кивнула головой. В этот момент к нам подбежали люди. Они кричали, шумели, суетились, а я видел перед собой только изумрудную зелень глаз Эркатоги, и ни на что больше смотреть не мог.
Прибежала моя мать. Она стала громко причитать, обвиняя Эркатогу в случившемся. Я пытался сказать, что старушка не только не виновата, а что именно она спасла меня от смерти. Но слов моих никто слушать не захотел. Скоро меня унесли в дом.
Эркатога, не сказав в своё оправдание ни слова, величественной походкой удалилась через главные ворота.
Болел я долго - около года. Ведун Антип - мой дедушка - перепробовал все средства, но поставить меня на ноги не мог. Я слабел с каждым днём...
Из этой тяжёлой поры мне запомнился один разговор.
Отца дома не было. Разговаривали дед Антип и моя мать.
- Это всё колдунья проклятая, Эркатога, виновата! - мать прижимала маленькие кулачки к груди и с тоской смотрела на меня. Слёзы катились по её ввалившимся от горя щекам.
- Пустое говоришь! - укоризненно покачал головой Антип. - Эркатога так же виновата в болезни Церапа как я или ты!
- Ты защищаешь колдунью?! - от удивления мать перестала плакать.
Дед Антип пожал плечами.
- Раздавленные пальцы давным-давно зажили, - сказал он. - Ушибы тоже. Но болезнь осталась внутри...
- Ну, так сделай же что-нибудь! Ведь ты ведун - знахарь!..
- Ведун от слова "ведать", то есть знать, - скорбно покачал головой старик, - а я не знаю, что с нашим мальчиком. Вот если бы Эркатога...
- Нет! - мать вскинулась и заметалась по комнате точно птица. - Только не она!.. Только не она!..
Дед Антип ушёл, не сказав ни слова.
С каждым днём мне становилось всё хуже. Тело во многих местах покрылось язвами и гнойниками. Я уже не вставал и внутренне приготовился к встрече со своим старшим братом, погибшим год назад на Южной заставе.
Однажды ко мне подошла мать. Она встала на колени и, уткнувшись в подушку, зарыдала. Потом подняла на меня глаза, полные слёз и обречённо проговорила:
- Я не хочу, чтобы ты умер, но, позволив Эркатоге прийти, я навсегда потеряю тебя!..
Тогда я не понимал, о чём она говорит.
На следующий день я увидел у своей кровати Эркатогу. Мне до сих пор не понятно, каким образом она узнала о решении матери, ведь никто в поселении не знал, где живёт старуха...
Эркатога разглядывала меня очень долго. Уже начали слезиться глаза, но я не мог моргнуть, пока она что-то искала на дне моих глаз. А потом я услышал её голос. Он звучал иначе, чем при нашей первой встрече: сейчас в нём чувствовались и боль и душевная надорванность.
- Я вылечу вашего сына, - заговорила она, не глядя на мою мать. - Но я должна его взять с собой.
- Я знаю... - голос матери сделался тусклым и мёртвым.
- Он пробудет у меня долго.
- Я знаю...
- Но потом он вернётся к вам.
- Я знаю...
Больше я ничего не запомнил из того далёкого дня.
Следующее моё яркое воспоминание - это необычное коническое строение со свисающими со стропил пучками сухой травы; стены, сложенные из толстых жердей и сплошь завешанные неизвестными мне предметами; открытый очаг, горящий ярким фиолетовым пламенем. Возле очага фигура Эркатоги, склонившейся над закопчённым котлом. Она стоит ко мне спиной и не может видеть, что я очнулся. Но едва мои веки дрогнули, она спросила:
- Жжение в груди есть?
Я прислушался к себе - никаких болей!
- Я уже здоров?..
Мой голос вырвался из горла и зримой бабочкой затрепетал над пламенем очага. Мне стало не по себе.
- Ты можешь ходить, но до выздоровления ещё далеко. Встань и отведай моего отвара.
Она перестала помешивать содержимое котла. Медленно повернулась ко мне. Я не узнал её! Быть может, если бы я проспал лет двадцать или тридцать, то за этот срок Эркатога могла состариться и выглядеть именно таким образом. Но едва ли я спал больше двух дней!
Эркатога заметила моё изумление и сказала:
- Не смотри на то, к а к я выглажу, смотри на то, что в н у т р и меня!..
Её слова были для меня загадкой, но я послушно поднялся и пошёл к костру.
- Сядь здесь. - Эркатога указала на место возле очага. - Пусть огонь познакомится с тобой.
Я послушно сел на округлый камень. В тот же миг пламя костра, словно услышав слова Эркатоги, потянулось ко мне. Я вздрогнул и попытался вскочить.
- Не бойся огня... - голос Эркатоги остановил меня, заставив послушно вернуться на место.
Огонь осторожно лизнул мой живот, и... я ничего не почувствовал! Было немного щекотно и необыкновенно приятно. Я протянул руки навстречу огню - он принялся осторожно лизать их, словно маленький ласковый щенок.
Мне показалось, что я задремал. Когда вновь открыл глаза, то увидел ужасную, отвратительную картину: всё моё тело сочилось гнойной кровью. Я раскрыл рот, чтобы закричать, но захлебнулся не родившимся криком, потому что Эркатога, поливая моё тело пахучей бурой жидкостью из котла, медленно нараспев произносила одну-единственную фразу:
- Угорь - на угорье, фурункул - до фурии, чирей - к чиркам очарованным!.."
46.
Зодчий неожиданно для себя захлопнул книгу.
- Зачем!.. - Вопрос девочки взорвал тишину библиотеки. - Зачем ты это сделал?!
Зодчий в растерянности молчал, с удивлением посматривая на свои руки, только что совершившие непоправимое. Закрыв книгу - сейчас это стало совершенно ясно - он уже не мог вернуться к недочитанным страницам!
Зодчий продолжал глядеть перед собой, чувствуя спиной приближение девочки.
- Теперь ты никогда не узнаешь, что случилось с Эркатогой... - Немым укором Арина замерла рядом с ним.
Зодчий дёрнул плечом, неуверенно произнёс:
- Но ведь я могу снова раскрыть книгу и прочитать...
Девочка печально вздохнула.
Зодчий долго ждал её слов, но вместо них услышал скрипучий голос Лекария.
- Ты внимательный человек, - сказал старик громко. - Разве ты не заметил, что первая половина книги имеет более истёртые страницы?
- Заметил, - ответил Зодчий, ещё не понимая, куда клонит библиотекарь.
- Истёрты они по той причине, что их чаще открывали.
- Этот факт в пояснении не нуждается, - пожал плечами Зодчий.
Лекарий подошёл к столу, остановился.
- В пояснении нуждается другое, - сказал он с горечью. - На этих страницах когда-то была написана исповедь Церапа.
- Как понимать фразу "когда-то была написана"?
- Так и понимай - теперь её там нет...
- Что же, по-вашему, я читал?!
- Сегодня исповедь называлась: "Написано по воспоминаниям Церапа в память о благословенной Эркатоге"...
