- Последний раз мы открывали эту книгу, - заговорил Лекарий с благоговением в голосе, - когда Легонту исполнилось десять лет. А для чужаков её страницы не раскрывались никогда!

  Зодчего неприятно задела последняя фраза старика.

  - Выходцы не чужаки!

  - Может быть... - поспешно согласился Лекарий и развернул книгу примерно на середине. - Ты прочтёшь только эти страницы.

  - А остальное? - Зодчий покосился на внушительную толщину закрытых листов.

  - Об этом Амвросий ничего не говорил. Да и не к чему они тебе... - добавил он после недолгого молчания.

  Зодчий возражать не стал.

  - Текст заново переписан всего несколько лет назад. Тебе будет несложно понять содержание...

  Зодчий снизу вверх глянул на Лекария.

  - А почему его переписали? - спросил он.

  Библиотекарь похлопал седыми ресницами, скорбно вздохнул и отвернулся. Установив по одной керосиновой лампе справа и слева от массивного фолианта, он незаметно исчез. Зодчий огляделся. Полумрак большой комнаты, наполненной особой атмосферой запечатлённой на бумаге вечности, принёс ощущение покоя и долгожданного умиротворения для мятущейся в поисках ответов души.

  Секунду Зодчий вслушивался в слабые, едва уловимые звуки, доносившиеся с залитой рассеянным светом улицы, потом опустил взор на раскрытую книгу и прочитал заголовок: "Написано по воспоминаниям Церапа в память о благословенной Эркатоге". Кончиками пальцев Зодчий погладил страницу, в которой сразу заметил несоответствие: страницы были почти новыми, а слог письма говорил о противоположном...

   "...Зачем люди говорят неправду?..

  С самого детства я слышал одно и то же - Эркатога ведьма и чёрная колдунья. С чего они это взяли? Только потому, что одна старуха, плюнувшая вслед Эркатоге, на следующий день сломала ногу? Или потому, что Рэкьяр - сын главы рода - отказался поклониться старушке, и через неделю его заломал медведь? Но неужели все забыли о том, что именно Эркатога за неделю поставила вредную старуху на ноги, и почти два месяца выхаживала строптивого Рэкьяра! Сын главы рода навсегда остался хромым и слепым на один глаз, но с тех пор никогда не позволял своей гордыне неуважительно относиться к старости, в каком бы обличии эта старость перед ним не предстала.

  Эркатогу я помню столько же, сколько себя. Потому что, едва осознав себя Божьим творением, я слышал это имя, и в начале воспринимал его, как нечто потустороннее, ибо приход Эркатоги в поселение всегда обставлялся, словно приход страшного Морока - повсюду закрывались ставни, матери прятали детей по погребам, опасаясь, что даже бревенчатые стены не смогут уберечь их дитяток от страшного сглаза.

  Вначале я так же, как и все, боялся Эркатоги до спазмов в груди и онемения в ногах. Не один раз, после того как Эркатога проходила мимо нашего дома, я замечал, что стою в луже. Сейчас мне стыдно об этом говорить, но правда такова, какова она есть. И, собравшись написать о последних минутах жизни благословенной Эркатоги, я поклялся говорить только правду, какой бы постыдной, горькой или страшной она не казалась.

  До восьми лет я воспринимал Эркатогу как все, - то есть посланцем Люцифера на нашу погибель. Но однажды на меня снизошло прозрение.

  Случилось это следующим образом.

  В тот раз о приходе Эркатоги никто не знал, потому что пришла она не от главных ворот, а со стороны северной охранной стены, где плотники меняли сгнившие брёвна. Неожиданное появление старухи на улице как громом поразило всех: дети с визгом бросились по домам. Выбежавшие на крики матери торопливо подгоняли детей. Даже степенные старики не захотели оставаться на улице, когда по ней шла в своём обычном тёмном облачении Эркатога.

  Суматоха, крики, визг взбудоражили лошадей, привязанных недалеко от моего дома. Лошади встали на дыбы, и двум из них удалось оборвать уздечки. Стремглав кони понеслись вдоль пыльной улицы. Но не в сторону открытых главных ворот, а в направлении невозмутимо шагавшей Эркатоги. Приблизившись к ней на расстояние десяти саженей, лошади словно обезумели - они страшно вытаращили глаза, захрипели, пена появилась на их влажных, вздрагивающих губах. В этот миг Эркатога заметила меня.

  Я не стал убегать как все дети, а - не знаю, почему так вышло - остался стоять посреди улицы как вкопанный. В тот миг я был уверен, что обязательно погибну под копытами беснующихся лошадей..."

  45.

  ...Зодчий вздрогнул - кто-то коснулся его плеча. Он торопливо обернулся - Арина стояла возле стола.

  - Ты читаешь о пророчестве Эркатоги? - спросила она, склонив голову набок.

  - Откуда ты знаешь? - удивился Зодчий.

  Девочка улыбнулась.

  - Твои мысленные образы нельзя спутать с другими.

  - Всё так плохо?

  - Совсем нет. - Девочка подошла к столу, нащупала лежащую книгу, словно играя, провела по ней тонким пальчиком. - Ты представляешь написанное по особенному.

  - Хуже или лучше?

  - В твоём восприятии Эркатога не выглядит злобной страшной колдуньей.

  - Я ещё не всё прочитал... - напомнил Зодчий.

  - Знаю, - махнула рукой девочка и неожиданно спросила: - Можно я посижу рядом?

  - А ты не будешь мешать?

  Арина покачала головой и, шагнув за спинку стула, растворилась в голубоватом сумраке большой комнаты.

  Зодчий вернулся к прерванному чтению.

  Едва он опустил глаза, из темноты раздался задорный голос:

  - Я больше не буду тебя отвлекать.

  - Это хорошо, - кивнул головой Зодчий.

  - Я больше не буду тебя отвлекать, потому что... - девочка неожиданно замолчала.

  Удивлённый Зодчий быстро обернулся.

  - Продолжай... - попросил он.

  В полумраке что-то шевельнулось. Арина, понизив голос до шёпота, сказала:

  - Нельзя прерываться, читая пророчество Эркатоги!

  - Почему? - не понял Зодчий.

  - Потому что... Ой! Да читай скорее, а то ничего не поймёшь!..

  Зодчий пожал плечами и вновь склонился над рукописью.

  Попытавшись отыскать место, на котором остановился несколько минут назад, он долго водил взглядом по раскрытой странице, но нужного абзаца не нашёл! Он решил заново перечитать текст, надеясь в процессе неторопливого последовательного чтения обнаружить потерянные строчки.

  Зодчий испытал настоящее потрясение, когда понял, что читает совсем другую историю! Нет, смысл повествования, фабула, герои оставались прежними, но слова, стиль, атмосфера письма оказались совершенно другими...

   "...я не мог об этом знать, потому что глаза перестали воспринимать мир в обычной плоскости. Это было тем более странно, что боли я не чувствовал. В теле росло ощущение тепла, струившегося от раскалённой головы к ледяным ступням. Подсознательно я был готов к своему уходу. Но очень скоро пришла радостная уверенность - я жив! Вслед за этим мир вновь распахнулся передо мной, и я увидел...

  Обезумевшие от страха лошади сбили меня с ног, но ни одно копыто не коснулось моей головы. Лишь немного помяло грудь и раздавило три пальца на левой руке. Боли не было. Вместо неё в меня вошло бесконечное удивление при виде Эркатоги, замершей в двух шагах от меня.

  Только теперь я до конца сознаю, что произошло в тот день. Тогда же я видел перед собой только немощную старуху и двух беснующихся жеребцов, которых она удерживала вытянутыми вперёд руками. Я видел, как бешено хрипели кони, как вздымались и опадали их взмыленные бока. Не было сомнения в том, что необузданная первобытная сила рвётся из них наружу, и что сила эта вот-вот выплеснется, сея вокруг смерть и разрушение.