- И всё-таки, если бы это было ограбление, преступник бы взял все деньги, - заметил Ковальский. Мэлоун пожал плечами.

- Может быть. А может быть, и не взял бы. Кто их знает, этих грабителей.

Сыщик погрузился в чтение протокола. Убийца проник в дом священника через сад и не был дальше гостиной - на полу остались отпечатки рабочих ботинок с землёй из сада. Судя по следам, тем же путём он покинул дом. По-видимому, он был знаком отцу Гринфильду, так как в гостиной на столе стояли два стакана с остатками пива - один с отпечатками пальцев убитого, второй с отпечатками, которые, по-видимому, и принадлежали убийце. На столе, ящиках секретера и стеклянной двери, ведущей в сад, остались оба набора отпечатков. К сожалению, отпечатки неизвестного не проходили ни по каким базам данных, что неудивительно, если раньше он не подвергался аресту.

Внимание полиции привлекла довольно свежая зола в камине. Поскольку жара установилась ещё за неделю до убийства, было справедливо заметить в этом странность. Логично было предположить, что камин затопили для того, чтобы избавиться от какой-то улики. Но при обследовании золы в камине не оказалось ничего, кроме закопчённых маникюрных ножниц.

- Это самое нелепое из всего, - сказал Мэлоун. - Из-за этих ножниц я иногда думаю, что мы имеем дело с психопатом. Не мог же он рассчитывать, что ножницы сгорят?

- Нет, конечно, - серьёзно ответил Ковальский. - Но это хороший способ уничтожить отпечатки пальцев.

- Чушь собачья, - оборвал Мэлоун. - Уничтожать отпечатки пальцев на ножницах, которыми он взломал секретер, и оставлять кучу отпечатков на самом секретере? Не говоря уже о стаканах?

- В состоянии паники люди ведут себя алогично, - сказал Ковальский. - А секретер был взломан этими ножницами?

- Да, на лезвии зазубрина.

- Взломал секретер и не взял деньги... - как бы сам себе проговорил поляк. - Или не все деньги. Это не менее странно, чем бросать ножницы в камин. Но есть вариант, при котором эти действия не бессмысленны.

- И?.. - нетерпеливо спросил старший инспектор. Ковальский не спеша полировал шёлковым синим носовым платком запонку у себя на левом манжете.

- Не торопитесь, душа моя. Вот если бы вы неофициально пришли в чей-то дом и увидели, что хозяин лежит в виде явного трупа, что бы вы стали делать?

- Ну... - задумался Мэлоун. Епископ повернулся к Ковальскому.

- Господи Иисусе! Вы хотите сказать, что в доме был кто-то третий?

- Я не исключаю такой возможности, - уклончиво ответил Ковальский. Переносица инспектора собралась складками.

- Кто-то третий, чьи отпечатки были на ножницах? Он мог обернуть вторую руку тряпкой и таким образом не оставить отпечатков на секретере... Но что он искал?

- Во всяком случае, не деньги, - сказал Ковальский. Инспектор с грохотом отодвинул своё кресло от стола.

- Фантазии, - отрезал он. - В любом случае, у нас нет ни малейших указаний на то, кто вообще был в доме.

- Даже несмотря на то, что убитый был с ним знаком?

- Мы сняли отпечатки пальцев у всех прихожан и у всех выпускников семинарии, которые хотя бы изредка общались с Гринфильдом. Кстати, он был довольно нелюдимым парнем. Ни одного совпадения. А ваш таинственный Номер три, если он и существует, не убивал его. Не доказано даже, что он взял что-то из секретера.

- Пожалуй что, - сказал Ковальский. - Могу ли я посмотреть на отца Гринфильда, э-ээ, фактически?

- В морг я вас допустить не могу, - твёрдо сказал Мэлоун. - Я и так уделил вам, на мой взгляд, слишком много времени. Благодарите вашего приятеля Солгрейва, что я вообще показал вам материалы дела.

- Я благодарю вас, дражайший инспектор, - Ковальский эффектным жестом приложил ладонь к сердцу. - Не буду вас дольше задерживать. Пойдёмте, ваше преосвященство.

3.

- Упрямый рыжий лис! - раздосадованно произнёс епископ в коридоре. - Всё-таки выставил нас за порог. У меня нет никакого желания видеть бедного Джеффри после того, как он двое суток пролежал на солнце в саду, но вам, наверное, без этого придётся труднее. Что вы намерены делать?

- Действовать своими методами, ваше преосвященство, - тихо сказал Ковальский и надел шляпу.

- Мысленно реконструировать ход преступления?

- Нет, мой друг, - проникнуть в морг.

Фримен неодобрительно приподнял седые брови.

- Каким образом?

На лице Ковальского заиграла лукавая ухмылка.

- С помощью одной ма-а-аленькой штучки.

- Отмычки?! - в ужасе прошептал епископ. - Помилуйте, Ковальский, о взломе мы не договаривались!

- Ну зачем же, - непринуждённо ответил сыщик и запустил руку в карман жилета. - Я имел в виду совсем другую маленькую штучку.

Он разжал ладонь. Перед глазами Фримена сверкнул золотой соверен.

- Всё равно я в этом участвовать не буду, - несколько успокоившись, сказал епископ. Ковальский спрятал монету.

- А от вас это и не требуется. Возвращайтесь в Лондон, я с вами свяжусь. Но вначале, пока вы не уехали, я бы хотел ещё кое о чём вас спросить.

Они вышли во двор полицейского участка. Ковальский потянул епископа за рукав и отвёл его в сторону за гараж.

- Не хочу, чтобы за нами наблюдал этот зануда, - пояснил он. - Мне нужно, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов.

- Боюсь, я рассказал всё, что мне известно, - озадаченно ответил Фримен. - Я, как и вы, знаю обо всём из третьих рук. Вам-то хоть дело показали.

- Вы меня не поняли, ваше преосвященство. Я хотел спросить вас не об убийстве, а о самом отце Гринфильде. Вы знали его гораздо больше, чем здешние прихожане. Что он был за человек?

- Не знаю, - вдруг сказал Фримен, опустив глаза. - Вы спросили меня, и я понял, что совершенно его не знал.

- Я так понимаю, у него не было близких родственников? Иначе бы их вызвали сюда?

- Джеффри был сирота из иезуитского приюта, - сказал Фримен. - Говорят, из бедной рабочей семьи - родители спились и умерли, когда он был чуть ли не младенцем. По крайней мере, мне так сказал его бывший учитель. Не знаю; когда он поступил к нам, на рабочего он был совершенно непохож. У него было необычайно одухотворённое лицо, оно как бы светилось изнутри. Я видел такие лица на средневековых фресках. Учился он превосходно, всё схватывал на лету. Очень интересовался древней историей и всё свободное время пропадал в библиотеке. Я сам давал ему книги по англосаксонской эпохе. Думаю, он мог бы стать блестящим историком, если бы остался жив. В последний год перед выпуском он даже участвовал добровольцем в археологической экспедиции. Раскапывал какую-то древнеанглийскую церковь в Сассексе.

- Интересно, - произнёс Ковальский, оттянув на себе цепочку часов и захлестнув её вокруг пальца. - А кто руководил экспедицией?

- Сейчас не вспомню. Могу посмотреть, в семинарии должны были остаться какие-то данные. Вы считаете, это может иметь значение?

- Может иметь, а может и не иметь, - равнодушно заметил Ковальский. - Вы только что походя указали, что круг общения нашего покойника был несколько шире, чем думал Мэлоун.

- Ведь меня об этом не спрашивали, - изумился епископ, - да и никому из выпускников в голову не могло прийти вспомнить про это, когда им мазали пальцы краской.

- Память - странная штука, - согласился Ковальский. - А теперь прощайте до завтрашнего дня; и не забудьте прислать мне имя руководителя экспедиции.

Ровно через пятнадцать минут после этого разговора сторож морга, щурясь похмельными зелёно-голубыми глазами на Ковальского, отпер дверь. Сыщик шагнул в сумрачный холод.

- Свет зажги, дорогуша, - потребовал он. Сторож замялся.

- Сэр, прибавить бы надо.

- Шут с тобой, - обронил Ковальский и порылся в кармане. - Держи.

- Благодарствую, - пробубнил сторож, пряча деньги. - Вам, значит, попа удавленного поглядеть охота?

Вспыхнули ослепительно белые лампы. Сторож выдвинул одну из холодильных ячеек, и наружу выехало заиндевевшее тело молодого мужчины со свёрнутой набок шеей. Ковальский брезгливо сморщил носик. Морозильник остановил разложение, но запах всё же ощущался; потемневшее обезображенное лицо выглядело тошнотворно. Всё же Ковальский приблизился и устремил пристальный взгляд на труп.