Кораблев подал ключ от квартиры Синцову, прося открыть дверь, и только сейчас до Николая дошло, что старик держит пакет с продуктами и ему нужно помочь, взять их.

- Нет, нет, - отмахнулся Александр Иванович, - я еще сильный, а вот глаза уже не те. Открывайте дверь.

В кухне и зале было убрано, чистота, - отметил про себя Синцов, но вопроса, кто помогает ему следить за порядком, задавать Кораблеву не стал.

- А я от Вертиловых.

- Ой, то, - удивился Кораблев. - Как, жив ли этот прохиндей?

- Да, непонятная у него история. Дочка жалуется, что Сергей Петрович постоянно где-то пропадает. А потом, когда появляется, ничего не помнит.

- А-а-а, старая история, я вам, Николушка, скажу. Так все и тогда было. Что на заводе произойдет, так он пропадает от "меча" директора и партийцев. Мы его ищем там, сям, а потом узнаем от его дочки, что слег он, сильно болел. А директор тут же и слезу пускал, мол, он - настоящий коммунист, нервически все это через себя пропускает. А потом на заводе вихрем Вертилов проводил следствие, находил виновных, и готовое дело передавал нам, мол, вот, кто враг социализма. А их у меня знаешь, сколько этих врагов, про всех них, вон, сколько написано, - указал рукой Кораблев на два книжных шкафа. - А, вон, посередке красная тетрадь. А почему она красная, потому что кровью погибших пропитана. А кто в этом виноват? Сам Вертилов.

Если бы Андропов еще пожил чуток, я бы его с корнями наружу вытащил. Вертилов - это еще та колючка. Чуть что - все виноваты, а только не он с директором. Я их пытался поймать, ан нет. Недолго Андропов у власти стоял. Потом такой же прохиндей на смену ему пришел, как и Вертилов. Помнишь Горбачева, все мутил народ. А-а, видно у самого рыльце было в пушку, боялся дисциплины, оттого и сам быстро сковырнулся, поднял вокруг себя народный мятеж, отдал нас с потрохами капиталистам и сбег себе у Германию, спрятался там.

А я вам скажу, Синцов, за все отвечать нужно. За все! И пусть Вертилов мучается, так как знает, что тетрадь у меня.

- Да вроде не знает он, что эта тетрадь у вас.

- Во, и тебе про нее рассказал?

- Он думал, что она у Порошенко.

- И пусть думает. Наверное, все там в доме в поисках ее изрыл, а не нашел, - растирая друг о друга ладони, сказал Кораблев. - Хотя, дочка то его наведывалась ко мне, от отца привет пришла передавать, да с днем рождения меня поздравить. А он у меня не осенью, а весной, якобы, она ошиблась. Тоже прохиндейка, как и отец ее, пришла, носом туда-сюда водит, все разнюхивает. Как бы привет от него мне передает, интересуется, как живу, чем болею. Нахалка! А, как увидела мои "Дела", так совсем довольная стала, согласилась чаю попить, достала из пакета пирожные.

Видно, из-за этих "Дел" она сюда ко мне и приходила. Стала то да се расспрашивать о них, нет ли там чего написанного про ее отца. Так я ей и показал ту тетрадь, вот она, мол, все в ней про твоего отца здесь собрано. Все про него написано, и документы на то имеются, что он виноват в смерти многих людей, потому что вместо того, чтобы следить в каких условиях они работают, красивые отчеты в Министерство писал. А, как приедет оттуда комиссия, так им такие подарки несет, как шубы, золотые украшения, что те после этого на все в розовых очках смотрят. Говорю это ей, Коленька, а она улыбается, радостно ей это слушать, видно, руки у нее на отца чешутся. И просит, дай, мол, дедушка посмотреть на них, на записи о нем в красной тетрадке. А я, мол, нет, с прокурором приходи, тогда и дам. Фууу, дышать трудно, открой-ка форточку, - попросил Александр Иванович.

Николай, отдернув занавеску, открыл форточку. Что-то с подоконника упало, как будто бумага скомканная. Посмотрел под ноги, не ошибся, на полу лежит кулек газетный, и сухая травка из него рассыпалась. Потянулся к ней рукой, поднял, аромат от сена идет приятный.

- Александр Иванович, что это? - приподнял на ладони кулек Синцов.

- А, что там? Ой, впервые вижу такое, - и, приблизившись к нему, тут же начал с большим трудом дышать. - Убери, выкинь эту гадость! - закричал он, хватаясь за горло и тут же начал оседать на пол и, теряя сознание, заваливаться на спину.

Скорая помощь, нужно отдать ей должное, приехала быстро. Врач, старый прилизанный мужчина с большой лысиной на затылке, вытерев пот со лба, внимательно осмотрев кулек с сухой травой, понюхал сено и тихо сказал:

- Смойте все это в унитаз. От нее, амброзии, у него и одышка началась. Бронхиальная астма у Кораблева. Поэтому некоторые запахи, как в том числе и от этой травы, он не переносит. Если бы вовремя не приехали, то могли бы его и не спасти.

Второй кулек с такой же травкой Николай нашел в хлебнице. Лежала она в углу, сразу и не приметишь.

Укол, сделанный врачом, сбил одышку у Кораблева, он успокоился и с улыбкой посмотрел на Синцова.

- Вот такие вот дела, говорил же вам, что лиса она.

- Кто? - не понял Синцов.

- О, молодой человек, да у вас видно мысли о другом думают.

- Я еще такой пакет с этой же травой в хлебнице нашел, - прошептал Синцов. - А почему вы думаете, что это ее работа?

- А больше некому это сделать. Никто не ходит к старику.

- Понятно. Где еще ее можно посмотреть?

- А там в ванной. Там тоже сразу одышка берет.

- Понял, - и Николай отправился в ванную комнату. Под ванной ничего не нашел, кроме ржавых слесарных ключей и тряпок. Травка оказалась рассыпанной на полке, прибитой к стене.

Собрав ее до капельки, спустил в унитаз.

- А, что вас, Николай, ко мне привело? - услышал он вопрос Кораблева.

- Да, нашли сегодня во времянке Вертилова человека задушенного, как две капли похожего на Сергея Петровича. Но следователь говорит, что это не он, а его дочка - что он.

- Я же вам говорю, что это - настоящая плутовка. Да, был у Вертилова брат, но не близнец, хотя очень похож на Вертилова, - упершись локтем в диван, Кораблев с помощью Синцова, поднялся и сел, облокотившись спиной в стену. - Он в тюрьме сидел, попал туда за какое-то мошенничество. Потом вышел, приехал в город, что-то поссорились они между собой, и он уехал на Север. Я так слышал. Как его зовут, не помню. Хотя погоди, чего не помню. Потом прошли слухи, что умер он, и все.

- Они похожи, говорите?

- Может, это его сын? - предположил Кораблев.

- Как это, Александр Иванович?

- А, что, как? Он-то наплодил до своей Верки двух детей. Один из них сын был, в театре работал, в нашем.

- Артистом?

- Не-ет. Плотником вроде. Да, да. Я про Вертилова много информации собирал, много. Хотел его прижучить, да не дали. А парень был ничего, жинка ему двойню и родила, так с армии его сразу отпустили.

- (?)

- Так, закон был, двое детей рождается у тебя, так сразу демобилизовывают.

Слушая рассказ Кораблева, Николай невольно удивлялся четкой речи Александра Ивановича. Ни одного искаженного слова в произношении не делает, говорит, как диктор, даже не верится, что ему столько лет.

- А больше о нем ничего не знаете?

- Как, не знаю?! - удивился Кораблев. - Там ключ торчит, - показывает в сторону книжного шкафа, - а посередине видишь красную папку?

- Папку? Да.

- Неси ее сюда. Это я ее тетрадью называю.

Папка была толстой, сантиметра в четыре-пять. Развязав пожелтевшие тесемки, и, раскрыв папку, Николай от удивления чуть не присвистнул, все листы - газетные вырезки, печатные листы были аккуратно подшиты между собой, и к каждому из них приклеен узкий листик с надписью, сделанной каллиграфическим почерком, о чем эта заметка или статья.

- Это Ваши надписи? - поинтересовался Синцов.

- Нас так учили писать.

- вы - настоящий художник, - улыбнулся Синцов, протягивая Кораблеву открытую папку.

- Откройте восемнадцатую страницу, - сказал Александр Иванович. - Кажется, не ошибаюсь.

- Да, да, - найдя указанную страницу, Николай снова чуть не присвистнул, узнав вырезку из газеты "Городские ведомости", в которой работал много лет, и, более того, был автором этой публикации "Вертиловские саженцы".