Глава 9. Мистика

Бабушка Поля не была похожа ни на ведьму, ни на колдунью. Наоборот, в этой маленькой, сухонькой пожилой женщине было больше светлого и доброго, располагающего к себе, к спокойному разговору. А когда она тебе улыбается, то невольно и сам поддаешься этим чувствам, раскрепощаешься.

После выпитой второй чашки ароматного чая, она ждала, когда Синцов доест манный блинчик, обмазанный сверху малиновым вареньем и, спросив, а зачем ему нужна эта история про Анну, сказала:

- Хорошо, унучек, хорошо. Слушай.

И тут же ее лицо изменилось, исчезла с него доброта, оно стало грустным, и словно вторя этому изменившемуся настроению в лице старушки, в абажуре погасла единственная лампочка, и в комнату пробивался лишь тусклый свет в полуоткрытую дверь с коридора.

Незаметно включив диктофон на мобильном телефоне, Синцов его немножко выдвинул из-за блюдечка с вареньем, направив его на бабушку Полину.

- Ой, как было все то, и страшно вспомнить, унучек. Солнце зашло, мы с Аней повстречались у магазина. Он там, за углом, - махнула рукой куда-то за себя женщина. - Так вот, я хлеб несла, сахар, масло. Тяжело. Анка-то - помощница-а. Сколько помнится, всегда добра ко мне, не то, что ее родители, Петька со Светкой, - и тут же перекрестилась, что-то шепча про себя. - Сколько их знала, столько и не знала! Забор поставили, во(!), за ним ничаво не видать, - сложила губы и кивает головой, смотря куда-то сквозь Николая, бабушка Полина. - Ничаво! Скрытны люди, фу! Как так можно? А дом, у-у-у, какой у них большой! У всех голод, а они жируют, машину купили, дом построили, а старый сломали. Вот!

Как жили, не знаю, в гости не звали. Жадные они, говорят, - снова вздохнула тетя Полина. - На машине кругом ездили, и откуда стоко деньжищ, не знаю. Вот, и Аньке не повезло с ними, холостячка до сих пор.

"По возрасту - моя одногодка, эта Анна Петровна", - подумал Николай, не спуская своих глаз с дрожащих, уже давно потерявших свой девственный цвет, губ бабушки Поли.

- А как померли они, никто не знает. Машка с третьего дома говорит, сердце у них порвалось, а Катька с седьмого дому - со второго этажа гыкнулись, да шеи себе поломали. Не знаю. Их Анька тоды, у Москву ездила, горит, что их пугали. Вот как! А кому старики те нужны, а? - и вопросительно смотрит на Синцова. - Дом-то Аньке достался. Небось, это она их?

- Н-не знаю, - пожал Синцов плечами.

- Во-от, и как с магазина выхожу, так Анька идет-то. Вижу-то ее, "ой", схватилась за спину я, мол, тяжела, больно, моя сумка-то. Она, молодица-то, сильная, спасиба ей, взяла ее, мы и пошли, та-а. А на столбе то горит фонарь, то нет. Вот, и спрашиваю-то, у Аньки-то, а как померли твои папка с мамкой? А она в слезы-то. Горит, кто-то пугал их. Я спрашиваю: а кто? А она горит, приведенье-то, вот.

А я горю, а како оно? А она горит, юноса, вот. И тут тако началось, ой, - вздохнула бабушка. - Тако! Страшно говорить-то. Ой...

Николай вытпил из чашки остывший чай и смотрит на хозяйку дома, чувствуя, что и у него от ее рассказа начинают поджилки в руках трястись и не только с испугу.

А бабушка, словно специально, выждав какое-то время, всплеснула руками:

- Тако, ой, сердце вот-вот прыгнет.

Снова она начинает меняться прямо на глазах: вся съежилась, меньше стала, словно выпустили из нее воздух, которым она была напитана, как шар. На её морщинистом лице добавилось больше складок. Голос с сутью ею рассказываемого менялся: то шептала с шипением, как змея, то, как цикада, трещала, описывая ломающиеся ветки кустарника, то втягивала в себя, то надувала свои щеки, то выпучивала глаза, то закрывала их, продолжая шептать, до мельчайших подробностей описывая те произошедшие события.

- А на улице темно, унучик, света нет, - она резко толкнула воздух своим кулачком. - И, вот, как мы шли, так ктой-то как скажет громко-то! Я, аж, наделала. Ой, страшно было.

- А кто он?

- Так, голос Петра, унуче. Его нет, схоронили его с жинкой Светкой, - перекрестилась, - тока их Анька осталась. А он... ой-то, даже не знаю, у кустарнике, да как зашумит ветками, заломат их. Ой, наделала я промеж ног!

А Анька в дом свой не пошла, у меня осталась. А туалет у меня в огороде. Ночью она меня будит, идем вместе ту-дысь, - говорит, задыхаясь. - Ой! И только пошли, опять Петр, как скажет.

- А что он сказал, бабушка Полина? - невольно сорвался Синцов.

- Так, тетя я тебе! - резко посмотрела на Николая старушка.

- Извините.

- Так, он белый весь, приведение прямо. А я у дом, как влетела, и не знаю как. Анька бьется у дверь, а я не знаю, кто это, Петька иль Анька. А, может, жинка его. Страшно! Может, они душить меня хотят. Я и не открыла. А с петухами открыла, Анька под дверью. Вот-то.

- Мертвая?

- Не-а, дрожит вся и волосы белыя. Я ее домой вволокла, а она слова сказать не может, трясет ее. Говорю, что унучка, что с тобой? А она молчит, трясется. Так, и спать положила ее там, грязную, немытую. Весь день с дивана не вставала она, всю ночь. Обоссалась вся. Ой, напугалась вся она, унуча.

- Тетя Поля, а что он кричал? Ну, то, приведение?

- Ктой-то? - смотрит на Николая бабушка, словно не поняла, о ком ей говорит сейчас гость.

- Так, я же говорю, приведение-то, - прошептал Синцов.

- Ай, не помню-то, совсем страшно было. Петька то был.

- Так, может, все это вам показалось, тетя Паша? - шепчет Синцов.

- Ой, да што ты, унучик. Ой, как страшно было.

- И вы после этого у себя Аню оставили?

- Нет, нет, - закачала головой и затолкала руками в сторону Синцова старушка. - Зачем мне колдун нужен? А Петька, он колду-ун. Всю ночь, то там стукнет по стеклу и скребет когтями своими по нему, то по трубе стукнет. Ой, страх какой. Я всю ночь молилась. А утром сказала Аньке: уходи отселе, иди к соседям.

- И больше Петька к вам не приходил?

- Нет, он за Анькой ушел. Страх, ка-ко-ой.

- Бабушка, ой, извините, - приложил руку к сердцу Николай, - тетя Поля, а, может, это не Петр был, не отец Ани?

- Ой, он самый-то. Горят, у него на могиле собака его осталась. Анька ходила туда, а та яму там рыла. Вот это Машка мне с третьего дома говорила. Анька к ней потом ушла, а та ее тоже выгнала. Видно, она их убила.

- А что вы сказали по этому поводу следователю из полиции, тетя Полина?

- А што? Так они и меня будут заключать! Не-ет, я табе не говорила ничаго!

- Нет, не говорили, - согласился Синцов. - А знаете, где сейчас Аня?

- У психбольнице. Ведьма-то.

- Кто, теть Поля, ведьма-то?

- Анька-то...

И свет вспыхнул над столом, лампочка загорелась. Испугалась этого не только тетя Поля, но и сам Николай, вздрогнул, и перекрестился.

- Во-от! - подняла палец вверх тетя Поля.

- 2 -

Машке было тоже далеко за шестьдесят лет. Хотя, по сравнению с тетей Полей, она была другой, полноватой женщиной и скорой, что на слово, что на ногу. Бегает вокруг Николая и говорит, говорит.

- Ой, корреспондент. Ой, как это, что я натворила такого?

- А-а...- не успел Синцов и на этот вопрос ответить, как и на предыдущие, а она уже следующий задает:

- вы ко мне как к Польке, про Аньку Порошенко?

- Да, - наконец, успел ответить Николай.

А тетя Маша его и не услышала, так как задавала уже другой вопрос:

- А она призналась?

- В чем?

- Ой, я ж вам говорю, она такая. А Петр и с того света за ней пришел, а вы его спрашивали?

- Кого? - икнул Николай.

- А, вот, вы у него интервью возьмите. Он-то знаете, чего говорит доце своей?

- Я...

- А вы спросите ее, а то в психбольницу сбежала, так, он ее и там достанет.

- А кто? - пятясь назад от наступающей на него женщины, вот-вот начнет махать руками Синцов.