Вокруг него собралась масса людей в синей спецодежде, у которых на груди и на рукавах были приклеены знаки химического комбината. На часах четыре дня. Значит, вторая смена собирается на работу. В подъехавший заводской автобус зашла только небольшая часть людей.
- А вы к управлению комбината едете? - поинтересовался Николай у водителя автобуса.
- Нет, - ответил тот. - Следующий автобус ждите с номером семьсот четыре, он у заводского управления останавливается.
- 3 -
- Что-то он у тебя какой-то гладкий получается, - отложив в сторону первую страницу текста, рассказывающего о токаре Столярове, редактор, не поднимая глаз на Синцова, продолжил читать. - Опачки, опачки, а вот этого, может, и не нужно, - ткнул пальцем в пятый абзац сверху. Ну, ладно, дочитаю, потом решим.
Николай посмотрел на копию текста, лежавшую перед ним, и подумал; "Иван Викторович, сколько лет прошло после конца Советского Союза, а вы все остаетесь редактором тех времен..."
Здесь то и была та самая важная часть рассказа о смелости Максима Максимовича. Как рассказывал Довненко Николай Степанович, бывший начальник механического цеха, в котором тогда работал токарь Столяров, происшествие о смерти его сына на заводе спустили по-тихому. Мол, аппаратчик Алексей Максимович Столяров без разрешения начальника цеха полез на цистерну с кислотой, на которой еще не были установлены специальная лестничная площадка с перилами. Он полез наверх по приставленной и шатающейся шестиметровой деревянной лестнице, которую никто из рабочих цеха в тот момент не поддерживал. А после открытия крышки люка-лаза, отшатнулся от газа, скопившегося в цистерне, так как работал без противогаза и упал вниз, на рельсы, сломав шейный позвонок.
Вот и все. Никому не хотелось тогда садиться в тюрьму, ни начальнику цеха с мастером, ни главному химику завода с главным инженером, допустившим работу персонала в цехе со многими нарушениями охраны труда и промышленной безопасности. И, как не пытался отец погибшего Столярова этот вопрос "вынести" на партийную и профсоюзную конференции, при поддержке секретаря парткома, им этого сделать не дали.
Тогда и решил Максим Максимович сам наказать начальника цеха Яценюка Генриха Генриховича. В ночную смену заставил его залезть на эту же емкость, на которой, как обещали, так и не приварили лестницу с перилами, и оставил его там на ночь. Утром приставил деревянную лестницу к цистерне и разрешил начальнику цеха спускаться вниз, но тот просил Максима Максимовича ее держать, так как она шаталась. Но Столяров этого не сделал, и поэтому Яценюк дождался начала рабочего дня и под смех рабочих, державших эту злополучную лестницу, спустился вниз.
Тогда и этой истории на комбинате хода не дали, тоже спустили ее на тормозах, предупредив Столярова, что они в любую секунду могут дать огласку его насильственному издевательству над человеком и передать это дело в суд. А это - несколько лет тюрьмы с психбольницей.
Но на этом Столяров не остановился. Через полгода, когда под руководством начальника отдела по охране труда С.П. Вертилова комиссия работала на цехе, где погиб его сын, он попробовал восстановить правду. Прибежал в цех и попытался заставить Вертилова также залезть на эту цистерну по уже сваренной стальной лестнице. Но тот испугался и не стал этого делать, а чтобы отбиться от Столярова, звал к себе на помощь членов комиссии, обступивших его со всех сторон. Но, только вышеизвестные начальник цеха с мастером "спасли" начальника отдела охраны труда, вытолкав Максима Максимовича из цеха.
После этого Максим Максимович ушел с завода по льготной пенсии, не доработав оставшихся трех лет до пятидесяти пяти. И никто его тогда не уговаривал остаться на производстве, понимая, что следующий его шаг мог привести к более серьезной ситуации.
- Вот эта история, - улыбнулся Николаю редактор. - Так красиво начал рассказывать, уже думал, что на второй странице зевать начну, а тут на тебе. И подзаголовки такие подбираешь, что читателя они сразу притягивают к себе. Молодец, Коля, молодец. Давай так, с тех времен прошло уже тринадцать лет...
- Семнадцать, - поправил Семакова Синцов.
- Вот-вот, и ворошить прошлое, оно, как-то некрасиво.
- Ну, - развел руками Николай. - Извините меня, Иван Викторович. Сам же Максим Максимович мне отказал в интервью, вот я и попробовал пойти по другому пути, взял интервью о нем у тех, с кем он работал.
- Ладно, Николай, оставь текст, подумаю. Да, и давай договоримся, чтобы этот материал никуда не отдавал, то есть, на сторону, в газеты и журналы, а также в интернетовские издания. Договорились?
- Все, все, согласен, - поднял вверх руки Синцов. - Извините, Иван Викторович, вы мне не сказали, какая цель у этого материала. Если зарисовка о ветеране, то вот такой материал, - и Синцов протянул редактору два листка с текстом. А тот, что вы только что читали, это - одна из его версий. Так что, как выберите, какой из них, или если еще нужно его доработать, то буду ждать вашего звонка. Разрешите? - и, кивнув головой Семакову, вышел из кабинета.
Впереди целый день, и нехорошо, когда он начинается с плохого настроения, плюс половину ночи не спал, сочинял эти статьи, одна из которых редактору не понравилась.
Синцов зашел в столовую редакции, включил чайник и, сев за стол, вернулся к мысли, не дающей ему в последнее время покоя:
"Вертилов, Вертилов, что-то знакомая фамилия. Вертилов, Вертилов? Кто он такой? - и, достав из портфеля свой ноутбук, положил его на стол. - Так, так, быстрее, быстрее включайся, мой дорогой. "Вертилов", "Вертилов". Нет такого, ну, и ладно, - успокоился Синцов, просматривая столбик из пяти файлов, набранных им вчера с этой фамилией. - А один файл набран несколько месяцев назад, и это, скорее всего, однофамилец, тот самый старичок, который вечно пропадает, - вздохнул Синцов. - Нужно об этом Дятлову сказать, вот посмеемся. А если это одно и то же лицо? И что дальше? А не того ли самого Вертилова имела в виду жена Столярова, когда кого-то назвала легавым? А дед ее еще поправил, сказал "послать (Синцова) не к легавому, а к питбулю"..."
Глава 8. Оборотень
Очерк о Столярове, опубликованный в "Красном знамени", прошел спокойно, без звонков в редакцию от самого героя материала, его родственников и знакомых, и тех, кто не давал этому человеку в свое время не только говорить, а даже и рта раскрыть о гибели его сына на заводе. А все потому, что вышедший материал рассказывал только о том, за что он, простой рабочий, был награжден орденом "Дружбы народов".
"И правильно, - в очередной раз успокаивал себя Синцов, просматривая редакционную почту, адресованную ему, - горю Столярова никак не поможешь. А злость на тех людей, виновных в гибели его сына, сколько ее не расти в себе, а толку не будет, ведь сердце - не машина, которую всегда можно отремонтировать. Единственное, на что можно надеяться Столярову, это на то, что у тех "убийц", еще осталась какая-то доля совести...".
В этот день от читателей Николаю было адресовано семь писем, их авторы - старики. И все они очень рады, что в газете стали рассказывать о преступниках, которые понесли заслуженную кару. А в следующей половине каждого своего письма, они просят написать о тех "плохих" людях, которые живут рядом с ними. В одном письме рассказывалось про продавца "соседнего магазина", который обвешивает покупателей и продает им залежавшийся товар. В другом письме женщина ругает своего зятя, в третьем - невестку, в четвертом - соседку, в пятом - о непомерно растущих ценах за квартплату...
Николай на эти письма не отвечал, так как хорошо знал, к чему это может привести. К массовым приходам этих авторов в редакцию с мольбами защитить их от кого-то, написать про кого-то статью в газету, рассказать в газете об их проблемах мэру города, припугнуть кого-то, он был готов и знал, что нужно просто выслушать человека.
