– Какую еще «дополнительную работу»? – съязвила я.

– Ну, знаешь… – Шерил отпила воды, пряча улыбку.

– Я не… – Я задохнулась от этой наглости.

Откуда знать этой ухоженной дряни, каково весь день носиться туда-сюда, таскать тяжелые подносы, выслушивать пафосные заказы клиентов, которые ведут себя так, словно пришли не в дешевую забегаловку, а во французский ресторан? Каково пахнуть маслом и луком так сильно, что не спасают ни два принятия душа, ни литры лосьона для тела? Каково плакать от унижения в подсобке лишь потому, что какие-то шестнадцатилетние сопляки намекнули тебе на оказание этих самых услуг?

Глаза застилала красная пелена. В голове щелкнул переключатель: не успев даже подумать, я замахнулась. Рука со звоном врезалась в щеку Шерил, в ладони вспыхнул обжигающий фейерверк. Она изумленно прижала пальцы к лицу. На кухне повисла тишина, краем уха я услышала щелчок замка входной двери.

– Умница, – тихо усмехнулась Шерил, а потом вдруг взвизгнула так, что зазвенели оконные стекла: – Ты больная шлюха!

В холодных, как голубые топазы, глазах заблестели слезы, но губы все еще смеялись. Я поняла, что спектакль рассчитан на Джейкоба, и в голове опять вспыхнуло. Рука взметнулась, чтобы ударить еще раз, но ее остановил дрожащий от злости голос:

– Что тут происходит?

Мы обе обернулись. Растерянный Джейкоб стоял в дверях кухни, держа кожаный дипломат, подаренный мной на его день рождения. Галстук был развязан – знак официального окончания рабочего дня. Глаза Джейка скользнули по моей взъерошенной голове, по бусинкам слез на ресницах жены, по алому следу на ее щеке – отпечаток пятерни уже начал наливаться кровью и выглядел как клеймо.

– Оливия, на пару слов, – сухо сказал он.

Я покорно поплелась за ним, бросив последний взгляд на Шерил. Та с издевкой помахала мне кончиками пальцев и послала воздушный поцелуй. Мы вышли в прохладный холл, и Джейкоб обернулся ко мне. Карие глаза полыхнули гневом:

– Сначала ты устраиваешь на дне рождения моей дочери черт-те что, теперь вот бьешь мою жену в нашем доме…

– Джейк, она назвала меня шлюхой! – воскликнула я, чувствуя, как теперь на моих глазах закипают неподдельные слезы от обиды. – Она сказала…

– Лив, – Джейк поднял руки, явно не желая ничего слышать. – Я долго терпел тебя. Убирайся. Достало. Ты достала.

Я попятилась, качая головой. Не вовремя ожили воспоминания: как я учила Джейка делать кораблики из бересты, как таскала на руках, пока он не стал слишком тяжелым. Мы играли в прятки и строили шалаш на дереве. Когда Джейку стукнуло восемнадцать, он впервые влюбился в девочку и пришел рассказать об этом мне. Он влюбился в ту, что заложила динамит под самый крепкий в мире мост – мост между мной и братом, и с каждым годом этого динамита становилось больше. Сегодня взрыв грянул – теперь между нами зияла непреодолимая пропасть.

Я облизала пересохшие губы и взглянула на лестницу. Между прутьями перил белело испуганное личико Холли.

Женевьева Фиоре терпеливо выслушала все-все-все, подавая салфетку за салфеткой, пока я плакала, уткнувшись в подушку. На полу скопилась приличная куча грязных бумажек. Джи отпихнула их ногой под кофейный столик.

– Ну и гадина эта Шерил, – произнесла она. – Если хочешь, я могу нанять бродяг, они нагадят ей в машину.

– Я не могу просить тебя об этом, – всхлипнула я, убирая подальше подушку и вытирая ладонью щеки. – К тому же это не ее личная машина.

– Беда, – вздохнула Джи. Она погладила меня по голове, заботливо заглянула в опухшее лицо. – Я сейчас дам тебе пижаму, тапки, резинку для волос. Ты сделаешь самую тупую и уродливую прическу на свете, мы сядем у телевизора и будем лопать все, что у меня есть в холодильнике.

Не успела я снова всхлипнуть, как на моих коленях оказались широкие тренировочные штаны и вытянутая толстовка, у ног – тапки с пальцами, а на кухне Джи загрохотала посудой. Она заказала три пиццы, нарезала сэндвичей и вытащила из тайника две бутылки красного вина. Все это она суетливо заносила в комнату и размещала прямо на полу. Передо мной как по волшебству появлялись простые, но спасительные блюда: под крышками коробок прели пиццы и подарочная фокачча с вялеными помидорами, на тарелках громоздились пирамидки из сэндвичей, а в вазе коварно подмигивали обертками Wagon wheels и Oreo. Джи плюхнулась на пол рядом со мной; на ней красовались огромная футболка, которую она заказала на «Ибее», мягкие легинсы и домашние угги; на голове возвышалась шишка из волос. Я завязала хвост не до конца, создав унылое подобие пучка, и, благодарно вытянув ноги, вздохнула.

– Ну что, Оливия Джейн Йеллоувуд, – Джи торжественно откупорила вино и разлила его по разнокалиберным стаканам. – Мы знаем друг друга уже двадцать лет, и у нас были и ссоры, и примирения. Я люблю тебя, Йеллоувуд. И если что-нибудь случится – ты всегда можешь прибежать вот так ко мне, а я достану бутылку, еду, и мы посмотрим какой-нибудь тупой фильм.

– О, Фиоре. – Я отпила вина и смущенно ковырнула пятнышко на штанах. – Ты же знаешь, я тоже тебя люблю. Спасибо, что ты со мной.

– Иначе и быть не может. – Джи схватила сэндвич и откусила сразу половину. – Болонья!

К восьми часам вечера мы лежали на полу, опьяневшие и сытые, перемазанные помидорами и соусом, облизывали пальцы и вспоминали ушедшие времена, пока по телевизору мелькали вампиры с томными лицами.

– Смотри на эту девчонку, – сонно произнесла Джи, жуя печенье. – Такое ощущение, что ей перерезали проводок, отвечающий за эмоции.

– О чем ты? – отозвалась я. – У нее его с рождения не было.

– О черт, точно. И кто только придумал таких вампиров? Они как будто сошли со страниц глянца. А помнишь, как было раньше? Вампиры все были уродливыми чудиками с длинными ушами. Но я все равно их боялась. А этого…

Я громко засмеялась и взяла последний кусок острой пиццы. Мне нравились современные книги о вампирах, в основном ориентированные на подростков: их было очень уютно читать, завернувшись в плед и держа в руках чашку какао с маршмеллоу.

– А что бы ты сделала, если бы встретила парня-вампира? – полюбопытствовала Джи, разливая последние капли вина.

– Огорчилась бы, наверное, – призналась я. – Представь себе, он живет уже, например, сотню лет. И я никогда не поверю, что он не влюблялся до меня, но каждой он наверняка говорил, что это навсегда. Этот фильм тупой. То, что надо. Джи, спасибо тебе большое. Мне так сложно в последнее время…

– Перестань. Я терпеть не могу слушать, как ты прибедняешься.

Джи постелила на диване, извинившись, что не может уложить меня спать на кровати. По ее словам, белье там не менялось уже целую вечность, и ей просто стыдно впускать в спальню гостей.

– Спокойной ночи, Лив. – Джи задержалась у выключателя. – Я рада, что ты пришла ко мне.

– Спасибо. – Я натянула плед до самого носа. – Я рада, что мне есть куда пойти.

Комната погрузилась во мрак. Я провалилась в сон и спала, наверное, добрых два часа, пока что-то не выдернуло меня из сладких сновидений. Перевернувшись на бок, я уставилась в темноту. Телевизор, книжный шкаф и кресла-мешки возвышались черными громадами, затаившимися чудовищами, готовыми напасть в любой момент. Я зажмурила глаза, совсем как в детстве, и под ложечкой вновь засосало. Чувство вернулось, тыча меня в плечо костлявым пальцем.

Тут, оно тут, чудовище съест тебя, проглотит одним махом!

Воздух стал вязким. Сев на диване, я убрала с лица влажные от пота волосы; плед с легким шорохом скользнул на пол. Кто-то был в комнате, но ведь это невозможно, так? У Джи на двери тысяча замков, включая цепочку, да и мы весь вечер никуда не выходили.

Я протянула руку и схватила тяжелый электронный будильник. Оружие из него так себе, но ударит больно. Сзади скрипнула дверь. Я обернулась и с замиранием сердца увидела высокую тень, мягко скользящую вдоль стены. Вот он, момент: замахнувшись, я броском, достойным профессионального бейсболиста, послала часы в полет. Однако вместо рычания чудовища раздались совершенно неожиданные звуки. Под аккомпанемент дикого вопля и грохота вспыхнул свет.