Вот и сейчас я ненавидела их, мне казалось, что Юлька снова принадлежала ему. А Мне всегда хотелось, чтобы она была моя. И только моя. Ни Пашина, ни Ванина и даже не ее случайных любовников, а только моя. Именно поэтому, пройдя в номер, я стремительно закрыла дверь на замок и настойчиво схватила Юлю. Благо, что дверь оказалась крепкой, и мы не вышибли ее. Волкова не вышибла ее, когда я пригвоздила ее к ней. Мне было все равно, что они курили. Мне было все равно. Сейчас – она моя. И я веду себя, как законченная эгоистка. Я нагло целую ее, настойчиво и дерзко раздвигая ее губы языком. Во рту вкус травки, но даже это меня не останавливает.

- Волкова, ты доиграешься, – задыхаясь от нахлынувшей страсти, говорю я.

Я не даю возможности ответить ей и в следующую секунду вновь целую ее. Жадно, ненасытно, давая ей понять, как я хочу ее. Она отвечает мне с не меньшей страстью. И уже ничего не может помешать мне. Мои руки ловко расстегивают ее джинсы, и я уже не могу ждать.

- Я хочу тебя прямо сейчас…

- Пойдем на кровать, – предлагает она.

- Она далеко, – упираюсь я и толкаю ее на стол, раздвигая ей ноги.

Трясущимися руками, я избавляю ее от джинс и запускаю свои пальцы между ее ног. С ее губ слетает продолжительный стон. Моя вторая рука уже орудует у нее под майкой, играя с ее грудью. Она тяжело дышит и пытается расстегнуть мне штаны.

- Нет уж, дорогуша, – улыбаюсь я ей. – Ты занималась сексом с кем-то из них целую ночь, а теперь пришел мой черед.

- Нет, я не…, – пытается сказать она, но я затыкаю ей рот своими губами, затем отрываюсь от нее и говорю сама.

- Прекрати врать мне, я слишком хорошо тебя знаю! – Немного начинаю злиться я, и мои движения становятся более резкими и быстрыми. Волкова цепляется за мою спину, начиная громче и громче стонать.

- Что же ты делаешь?- Спрашивает она, упираясь лбом в мое плечо.

- Будь хорошей девочкой. – Улыбаюсь я и целую ее в щеку. – Пора бы спать.

Так проходит очередной наш вечер в Поднебесной… все так просто.

Время стремительно и бесследно проходит, в то время, как мы сидим в Поднебесной очередные вечера вместе со всеми. Юля все так же приводит Пашу на студию, в которой ничего не записывают, Ваня все так же крутит свои самокрутки. А я все так же ничего не делаю, почти ничего. Иногда я просматриваю наброски песен, которые могут быть записаны в самых различных местах, даже на туалетной бумаге или, например, на пачке сигарет. И почти ничего не меняется, разве что нежелание Вани записывать альбом все больше раздражает нас.

Он доиграется, докурится своей травы… И его обещаниям уже никто не верит… И все хорошие люди уходят от Вани. Лучше никак, но не обратно…

====== 44 ======

Сложно жить в том городе, где тебя ненавидят. Ненавидят за твое существование, за твой плащ Прадо и джинсы Дольче энд Габана, за то, что утром ты хочешь насладится ярким, теплым солнцем, а не мчатся в подземку, где темно и сыро. Они ненавидят тебя за твои рыжие кудри и веснушки, за твою искреннюю улыбку и всемирную славу. Это всего лишь нюансы, их злит все, вплоть до безобидных цветочников, которые предлагают купить букет роз за 150 рублей. За какие-то жалкие 150 рублей, и мне бы показалось, что весь мир наполнен этими безжалостными идиотами, если бы не то окружение, которое было все эти года со мной. Сколько в моей жизни было этих людей? Гримеры, стилисты, водители, организаторы, корреспонденты, фанаты, инвесторы, дяди, тети (которые выглядят солидно только из-за ужасно дорогих вещей и громких имен их стилистов). Жаль, но я никак не могу привыкнуть ни к одному из них. Но они хотя бы не настолько злят меня и вовсе не ненавидят меня, а напротив – лижут задницу Ване и Ленчику, услуживаются мне, чтобы им заплатили больше. Но они не идиоты, нет. Просто жадность берет свое. Они научились хорошо врать, и теперь их лица выглядели максимум правдоподобно, так, что и не подберешься, что опытная ментовская собака не учует что-то неладное. Их холодное, безразличное поведение. Даже собака.

И даже моя, совсем не ментовская собака, не учуяла то, как Юлька мне врет. Или почти врет. И это было совсем неважно, факт в том, что она перешла все границы, и ей было наверняка наплевать на меня и на то, что я чувствую. Хотя это уже не важно. Совсем не важно. Она залетела – это выбило меня из колеи, заставило задыхаться от собственных эмоций, а потом стать такой же холодной и безразличной, как все эти люди, окружавшие меня на протяжении многих лет. Иначе бы – я умерла, а этого допустить никто не мог. Даже Юля.

Она пришла ко мне поздно вечером. В тот промежуток времени, когда вечер перетекает в ночь, когда я уже готовилась лечь спать. И даже мой пес не учуял того, что она придет. Наверняка к ее запаху привязывался запах ее страстных ночей с Пашей, запах ее будущего ребенка. Она позвонила мне в звонок, как обычно – один раз, как обычно она ненавязчиво проскользнула в мою квартиру, сняла сапоги и слабо улыбнулась.

- Привет. – Почти как всегда прозвучал ее голос. – Мне нужно тебе кое-что рассказать. – Почти как всегда сказала она и, не дождавшись меня, пошла в зал.

Я рассеяно повесила ее куртку и прошла за ней. Она уже сидела на диване и смотрела в одну точку. Почти все как обычно, но было что-то не так. Хотя это не чувствовал пес – это чувствовала я. Задним местом, наверное. Оно у меня очень чувствительное, хотя и не так притягивает неприятности, как Юлькина задница. Но это недоразумение можно было бы исправить, стоило только по-настоящему озаботится этим. Но этим я бы занялась потом.

- Что случилось? – Спросила я, усаживаясь с ней рядом по-турецки. – Ты выглядишь неважно.

- Да, хреново, – протянула она, ничуть не меняясь в лице, ничуть не смотря на меня.

- Так что случилось? – Вновь спросила ее я.

- Я беременна. – Сказала она, как отрезала.

Отрезала мое сердце, мою любовь, мои переживания, страдания. Отрезала все, что можно. Отрезала меня от себя. Она сама отгородила тем самым меня. Она и раньше делала оборот, но сейчас, я чувствовала, что она не захочет это сделать. Да и я бы не позволила ей сделать это… Она беременна. Это звучало, как приговор, как моя обреченность. Как итог нашей недолюбви, недомолвок, недозаработков и недосекса. Нашего чертового неправильного секса. Это рефлекс. Вот мы и доигрались.

Черт, черт, черт.

Не я – она.

Доигралась, допрыгалась. Допрыгалась в чужих кроватях, на чужих членах, с чужими мужчинами. И мне становится грустно, и противно, и так, как никогда не было. Я не знаю что говорить. А что вообще говорят в таких ситуациях? «Вау, я так рада за тебя!», «А что теперь ты будешь делать? Как же наша карьера?», «Надеюсь, это был не Ваня, ты же умная девочка. Это все Паша?», «Это будет наш с тобой ребенок! Юлё-ёнок, я так рада за тебя!», «Напрыгалась, идиотка? Ну, и кому ты теперь нужна?», и никакой из этих дурацких вариантов не подходил. А пока я обдумывала ответ, она снова дала о себе знать.

- Лен, ты слышишь? Я беременна.

- Я слышу. – Говорю я удивительно сухим голосом и хватаю со стола стакан воды. – И как ты умудрилась? – Глупее вопроса не придумаешь.

- Не знаю, так вышло. – Отвечает она, все еще рассматривая точку.

- Так вышло?

- Да. Мы не думали с Пашей о свадьбе, и он пока не знает об этом.

- Значит, отец ребенка Паша? – Спрашиваю я, хотя мне ничего не интересно.

- Угу, – кивает она. – Лен, я хочу рожать.

- Рожай, конечно.

- А как же наша карьера?

- А что теперь сделаешь? Почему ты думаешь о ней только когда попадаешь в передряги?

- Извини…

- Ничего, ты рожай, я очень рада за тебя. – Слабо улыбаюсь я и обнимаю ее.

По-дружески. И она чувствует это.

- Ты злишься? – Спрашивает она, хотя ее вопрос не имеет никакого значения.

- Нет, почему я должна злиться? – Отвечаю я, хотя мой ответ не имеет никакого значения.

- Не знаю, мало ли…

- Ты ведь понимаешь, что ничему бы не было продолжения. – Холодно, безразлично (почти), улыбаюсь я ей, – ну, поигрались мы, это бы все равно не могло продолжаться всегда. Этому рано или поздно пришел конец. Концом послужила твоя беременность. По-моему, неплохая причина прервать наши… как бы это выразиться… шалости!