Наступило утро. То утро, когда просыпаться мне совсем не хотелось. И дело было вовсе не в лени или желании поспать. Нет, я отлично выспалась и совсем не ленилась. А все потому, что в это долбанное утро, Юли не было рядом. Она была за стеной, в соседнем номере на свой чертовой двуспальной кровати по соседству с Пашей! И эта мысль не давала мне покоя, хотя сама не знаю почему. Мне было неприятно, омерзительно думать об этом, что она лежит с ним, а он с ней и они нежатся под теплым одеялом. Я натянула свой плед по уши, накрывая им все тело. Но разве можно уйти от проблем таким образом? Было бы все так просто.

Ваня позвонил нам чуть раньше и сообщил, что нужно обсудить предстоящую акцию и выступление на канале. В прочем, план как всегда обычный. И концепция одна и та же: шокировать какой-нибудь выходкой, посмотреть на Юлю так, чтобы у всех завибрировало между ног, поцеловать ее так, чтобы все обкончались и неутомимо орали: «Тату! Тату! Я Вас люблю-ю-ю! Лена! Юля! Я сошла с ума». Схема простая.

В начале одиннадцатого утра, в соседней комнате, я услышала, как орет Юлька. Ненавижу эти тонкие стены, можно слышать все, что угодно. Она заказывала себе в номер завтрак на ломанном английском языке. Прошло уже столько времени, а она так и не научилась прилично говорить на нем? Да и зачем? Зачем? Если у нее была я, такая смышленая, неплохо говорящая на английском. Она без остановки могла говорить на русском и в этих дурацких интервью не давала и слова мне вставить. Так пусть уж на английском буду говорить я. От меня есть хоть какая-то польза. Из-за этих мыслей мне становится все хуже. Нужно что-то с этим делать… Позже, не сейчас.

И все происходит в точности, как в моих мыслях. Тот же план. Сидит Ваня, я и Юля. Ваня рассказывает нам про новую акцию, он так и обозвал ее «Хуй войне». Волкова ржет, я смеюсь тоже. На самом деле это забавно и самое абсурдное то, что эти америкашки ничего не поймут. Разве что единицы. Ну что нам эти единицы?

- Ну, правда же круто? – Смеется Шаповалов вместе с нами. – Все будут в шоке, я уверен! А нам нужно просто провоцировать!

- Вот провоцировать мы умеем, – утвердительно кивает головой Юлька и косится на меня.

- Еще бы, мы сделаем их!

- Я не сомневаюсь, девочки! – Улыбается мужчина и заключает нас в свои объятия.

Концерты, интервью, выходы в клубы, концерты, интервью, напиться до безумия, концерты, шоу, концерты, интервью. У меня от всгео этого кружится голова и я не могу с этим ничего поделать. К сожалению. Почему на нас столько всего свалилось? Я не представляю, как мне жить, как нам жить. Я не справляюсь, чувствую, что из моего тела постепенно уходит вся энергия. Блеска в моих глазах почти нет. А мы на вершине славы. Мы популярны везде. Мы – известны во всем мире. А мне так плохо, что я хочу умереть. И все так странно завертелось в последнее время, что чаще всего я думаю о том, что я сплю. И вот-вот я проснусь и все будет хорошо. Будет хорошо… Я успокаиваю себя этой мыслью уже несколько недель. Или месяцев? Я путаюсь во времени и боюсь чего-то. Юля живет и улыбается, а мне нужно просто тешить себя надеждой. Ваня обещает, что у нас будет еще больше, чем есть сейчас. А разве так бывает? Еще больше? Когда весь чертов мир в твоих руках! И я вроде стараюсь дышать… Стараюсь, но силы покидают мое тело… Глаза закрываются и кажется, что я куда-то падаю.

Страшно…

====== 41 ======

Манский, он снимал это шоу, потом сказал хорошую вещь: «Известных людей снимать в принципе проще: ты опираешься на то, что уже знакомо зрителю, и только наполняешь это знание нюансами. Предположим, что народ думает о „Тату“? Что они лесбиянки. Ну, кто задумается, понимает, что они, скорее всего, не лесбиянки. Меня это вообще не интересовало, и не надо было задавать им этот вопрос. Достаточно было ввести мотив прерывания беременности — и все становилось ясно».

К тому времени и стали почти развеиваться мнения о том, что мы лесбиянки. Нет, все-таки что-то не то, думали бы многие и меня это не очень огорчало. Юлю, думаю, тоже. Да было разве сомнения в том, что мы натуралки, ну, или как минимум бисексуалки? Все началось с того, что Волкова привела своего парня на это шоу. Пусть Паша повертится тут несколько раз перед камерами, не намного он станет богаче. Разве что Юлька. Все туда-сюда бегают с камерами и что-то пытаются снимать, интересного всего много, особенно с нами.

И вот мы собрались очередной раз у Вани перед выступлением на телешоу The Tonight Show with Jay Leno. Выдал нам белые кофты, а сам взял черный маркер. С довольной, на все лицо, улыбкой, он по очереди стал писать на нас «Х*й войне». Если хочешь быть заметным – нужно выделяться.

«Ведь это наша такая особая работа такая провокация», – как бы сказала Волкова. Она бы всегда нашла, как прокомментировать самую острую ситуацию, язык у нее что надо. Во всех смыслах этого слова.

И вот началось это телешоу. Такое независимое, крутое, одно из ведущих. И вышли мы – в майках «Хуй войне». И заиграла наша фонограмма «All the things she said», закрутились в голове слова и все движения. Правда сейчас это было не так наиграно, как на нашем первом выступлении, все стало свободней, сохранялись лишь некоторые правила. Одним из таких правил являлся наш поцелуй в проигрыше. Наигранный, терпкий, как вино из погреба. Терпкий и горький поцелуй. Были поцелуи, когда мне хотелось оттолкнуть ее, а были, когда наоборот не хотелось выпускать из рук ее черный короткостриженный затылок. И это такое странное чувство, когда ты стоишь на концертной площадке, перед тобой крутятся камеры, внизу стоят тысячи фанатов и плачут от умиления, а ты сжимаешь в руках ее затылок, прикасаешься губами к ее губам и понимаешь, что готов отдать этому человеку всего себя, остаться с ним на всю жизнь.

Навсегда.

Я так ненавидела и в то же время любила размышлять над этим. Над тем, как Юлька ворвалась в мою жизнь, и без спроса перевернула в ней все с ног на голову. Не давай мне не единой возможности отдышаться после очередного наводнения, цунами, урагана, – всего, что она устраивала. Иногда мне и в правду казалось, что я смогу остаться с ней всю свою жизнь, терпеть ее, любить, уважать и заботиться о ней. Только было бы все так просто. Со временем я полюбила ее как никого и я не могла объяснить, что это за чувство. Его нельзя описать никакими словами и сколько бы я не пыталась – у меня так и не вышло. Сложно было думать о том, что думает она по этому поводу, а еще сложнее – было признаться ей. В этом и была моя слабость. Но я знала точно, что на все ее больные идеи и выдумки, я соглашалась. Это пугало…

Я так любила ее, а она…

- Давай сделаем их! – Закричала Волкова громко и по-русски.

Я в ответ улыбнулась ей и протянула ей руку, чтобы она помогла мне встать. Мы начинаем петь, Юлька улыбается и то и дело смотрит на меня, я улыбаюсь ей в ответ. Улыбаюсь нашим фанатам и надписям на майках, которые никто не понимает. Может даже это к лучшему. Сколько уже у нас было этих выступлений? Страшно себе представить. И все так любят эту песню, и я даже я люблю, но скорее ненавижу. Раньше все это казалось мне запретным, а сейчас все это лежит на руках. Все так просто и легко, что это пугает. Меня многое пугает, особенно то, что достается легко. Нам досталось это слишком легко.

И снова запретный проигрыш, запретные взгляды фанатов, жаждущих только одно. А что им еще надо? И они стали такими же развратными и ненасытными, как мы. Юлькина улыбка не сходи с лица, она подходит ко мне и обнимает за плечи. Я неловко кладу свои руки на ее талию, становясь чуть ближе. Сегодня все немного иначе. Немного. Ее запретные губы легко отпечатываются на моих, словно зеркальное отражение. Все так просто, но это только осложняет многое. Ее губы настойчивы, но мягки и я поддаюсь им без сопротивления.

Без малейшего сопротивления.

Реакция зрителей и самого телеканала никого не удивляет. Ни нас, ни Ваню. Все в шоке, все под током. Таков наш ход, наш план и он очередной раз срабатывает. Все, что мы придумываем – срабатывает. Это получается по определению.