- Ну что скажешь, рыжая? Как тебе концерт? – Она медленно вошла в комнату, расслабленная после контрастного душа.

С кончиков ее волос стремительно падали капли, разбиваясь о пол, на нее лице застыла удовлетворенная улыбка, а глаза не выдавали ничего, кроме усталости. И я ее понимаю. Очнувшись, я открыла глаза и бегло пробежалась по ней взглядом, восхищенно вздохнув.

- Хорошо, все было круто. – Ответила я, устало откинувшись на кровать. – Впрочем, почти как всегда.

Я готова была расплакаться от негодования. Что-то разрывает меня изнутри. И мне кажется, что терпеть это невыносимо. Разве нужно терпеть головную боль? Нет, поэтому, вы пьете таблетку. Но тут было только одно лекарство – рассказать ей. Хотя и ядом это вполне могло оказаться, но я почти ничего не боялась. Что суждено, того не избежать. Только мои пугливо дрожащие лопатки сжимались от страха, только мое небо пересыхало, а язык прилипал к нему, только мои руки непослушно дрожали, а глаза время от времени наполнялись слезами. Этого разговора было не избежать. Неизбежное – всегда страшно.

- Чего ты какая-то невеселая? – Юля подошла ближе и села на край кровати, мягко опустив руку на мои волосы. – У тебя что-то случилось? Милая моя, ты выглядишь такой взволнованной...

Она грустно смотрела на меня, тихо и блаженно скользя взглядом по моему лицу, буксовала на пересохших от волнения губах, и еще долго оставалась там, а затем скользила дальше, перебираясь на шею, отчего по мне пробегал холодок. Затем ее взгляд, с томным вдохновением скользил вниз, огибая грудь. Она всегда восхищалась ею, не то, чтобы завидовала, просто любила ее, и как только у нее был шанс – непременно тискала ее, сжимая в своих маленьких аккуратных ладошках. Она, как маленький ребенок, который изучает что-то новое вокруг него. Но моя грудь давно перестала быть новым предметом роскоши в ее окружении, она любовалась ею еще с самого начала. Она никогда не скрывала, что самая красивая часть тела у человека – грудь. И только женская. Своим размером она тоже была довольна, и никогда не комплексовала по этому поводу, да и я не раз говорила ей, что размер «что надо», маленькая, аккуратная, я бы даже сказала концептуальная и сексуальная. Она всегда могла контролировать ситуацию только своей грудью. Другое дело – я. Я никогда не занималась подобным, мне хватало восторженных, притихший взглядов Юльки, которая никогда не отказывала себе в удовольствии наблюдать за моей грудью, а потом самым соблазнительным образом улыбаться, видя, как от ее взглядов, мои соски серьезно твердели и возбужденно выпирали сквозь ткань какой-нибудь футболки. Она никогда не отказывала себе в удовольствии схватить меня, ласково обхватив своими пальцами. И совсем не важно, где это происходило: в машине, в номере, в ванной, в постели или даже на концерте. Ее это ничуть не смущало. Вряд ли была хотя одна вещь в ее жизни, которая бы смогла смутить мою девочку.

- Да устала просто. – Отмахнулась я. – День такой выдался, что толком не выспались, и тут же на площадку побежали. Короче, как обычно. Кстати, сколько уже время? Наверное, поздно…

- Не знаю, около двух, наверное. – Она пожала плечами, и огляделась в поисках часов. – Чем займешься? Спать будешь?

- Нет. Я не хочу. – Неожиданно я открыла глаза и уставилась на Волкову. – Поговори со мной просто, мы так редко с тобой разговариваем не о работе. – Я грустно выдохнула и снова прикрыла глаза.

Она все еще сидела рядом, перебирая своими пальчиками мои волосы, затем аккуратно нагнулась и поцеловала меня в закрытые глаза. Я засмеялась, и она тут же подхватила мой смех. Странно, но ведь для счастья действительно так мало надо! Я чувствую себя самой счастливой и самой несчастной одновременно. Вот хрень, ведь может же быть такое? Плюс ко всему я не могу думать ни о чем, кроме как о своей «болезни» под названием Юля. Вот хрень, а я и правда, сумасшедшая. От этого я начинаю смеяться еще сильней. Благо, что Волкова так и не знает этой причины. Она беззаботно щекочет меня, дурачится, и заявляет, что мы как обычно. Как обычно, Юлёк, только я теперь люблю тебя, – думаю я, и, открыв глаза, пронзительно смотрю в ее голубые глаза, теряясь там без конца. Ну что, принадлежат ли твои глаза кому-то? А твои спекшиеся губы? А твои руки? Нет, руки только мои! Я только крепче сжимаю их, будто подтверждаю свои мысли, и она даже не сопротивляется меня, только наваливается на меня всем телом и почти невесомо целует в шею, будто боится, что нас заметят. Так мы и лежим, она придавливает меня, мирно и ровно дыша где-то в районе уха. От умиления я прикрываю глаза, и, не удержавшись, обхватываю ее спину двумя руками.

- Как же я счастлива, что у меня есть ты… – Тихо-тихо бормочу я себе.

- А как я рада, что у меня есть ты! – Так же тихо шепчет она мне на ухо, едва касаясь мочки губами.

- Юлек, ты можешь мне кое-что пообещать? – Спустя мучительную минуту счастья, спрашиваю я, дрожа от нетерпения.

- Конечно, что? – Ее подбородок тоже дрожит от нетерпения.

Теперь мне становится по-настоящему страшно. Взяв с нее обещание, я буду думать об этом всегда. Но Юля это Юля, дав обещание, совсем не факт, что так будет. И ничего с этим не поделаешь. Таким нежным и одновременно дерзким, как она, таким строптивым, таким голубоглазым, таким черноволосым, – прощают все. А я простила ей уже все давным-давно, даже то, чего она не делала. Я прощаю ей все, держа ее за руку, вдыхая запах ее тела, от которого у меня кружится голова. И знаете что?

Я не боюсь быть брошенной. Я знаю, что она всегда со мной…

- Обещай, что ты никогда не оставишь меня.

- Никогда не говори никогда, – улыбается она, приподнявшись и склонившись надо мной, – но я обещаю тебе! А ты можешь мне кое-что пообещать?

- Что? – Растеряно спрашиваю я, затаив дыхание, любуясь ее свисающими смольными волосами, которые вот-вот набьют мой рот, и устроятся вместе с моим языком под пересохшим небом. – Что, Юлёк?

- Обещай, что ты всегда будешь только моей…

Она рассеяно улыбается. И только собственницы могут сказать такое, взять обещание. Но я всегда была только ее, с кем бы я не находилась физически рядом, о ком бы я не думала, с кем бы не целовалась, с кем бы не флиртовала, о ком бы не говорила, – я всегда была только ее. Тотально. И это такое сумасшествие принадлежать тому, кто никогда и никому не принадлежит.

- Обещаю. – Я продаю ей это обещание с потрохами, и даже мое сердце тоскливо-сладко сжимается, продавая это слово.

От нахлынувших эмоций я зажмуриваюсь, ослабив хватку рук на ее спине. Но она и не думает отступать. Ее волосы мягко касаются моих сухих от волнения губ, я чувствую, как они сладко пахнут шампунем, я чувствую, как капельки, скатывающиеся вниз, даруют мне необходимую влагу. Я приоткрываю глаза и вижу ее губы в такой близости, что невольно облизываюсь, но выражение ее лица ничуть не меняется. Она продолжает смотреть на меня с переполняющей нежностью, заботой, и тогда меня посещает мысль: «Почему бы тебе не поцеловать меня, Юлёк?», но она не спешит это делать. И вряд ли вообще собирается.

- Может, ты поцелуешь меня? – Самым трусливым образом спрашиваю я, не выдержав напряжения.

- Чего??? – Она, кажется, совсем не ожидала этого вопроса, и даже на какое-то расстояние отпрянула от меня, взмахнув непослушными волосами.

- Я говорю… почему бы тебе не поцеловать меня, Юлек? – Пугливо повторяю я, будто я не я.

Зачем я это делаю?

- Ну… это… ладно. – Совсем растеряно бормочет моя девочка и, опустившись ниже, осторожно целует меня в уголок губ.

Затем снова отстраняется. Совсем разочарованная я, не показываю виду, безразлично наблюдая за всем вокруг.

- Может, ты хочешь перекусить что-нибудь? Ты какая-то бледная совсем…

- Не отказалась бы! – Я грустно улыбнулась ей, перевернувшись на другой бок. – На твой вкус закажи, пожалуйста…

На самом деле даже кушать мне не особо хочется. Разве меня может волновать чувства голода в такой момент? Даже глупые и блондинистые овцы не думают об этом, особенно в таких ситуациях. Ну и черт с ним! Неужели она и в правду думает, что моя бледность от не набитого желудка? Или она попросту не хочет думать о настоящей причине. Или она не догадывается.