— Юра, — шепотом окликнула Нина мужа. — Ты слышишь?

Кустарник зловеще затрещал под чьими-то огромными хищными лапами.

— Ну и что, — Юра и отозвался спокойным, ровным голосом, не потрудившись перейти хотя бы на полушепот.

— Как «ну и что?»???

Юра прислонился к вековому дубу и притянул к себе жену:

— Стой тихо и ничего не бойся. Здесь может быть какой угодно зверь.

— И медведь? — испугалась Нина.

— И медведь, — кивнул Юра, — но ты пойми что…

— И ты так спокойно об этом говоришь! — перебила Нина, начиная выходить из себя. Усталость и страх неожиданно обернулись раздражением.

Но Юра, обычно вспыльчивый, оставался на сей раз невозмутимым и спокойно продолжал.

— … здесь никто ни на кого не нападет.

— Почему не нападет?

— Да потому что здесь у нас один общий враг — вода.

Нина не переставала удивляться уму мужа. Знаний в его голове, наверняка, не меньше, чем в самой большой энциклопедии, но в книге, чтобы найти ответ, нужно время, а Юра моментально извлекает из ячеек памяти любую информацию.

Успокоившись, Нина плотнее прижалась к мужу. Время от времени Юра спускался проверить, не ушла ли вода. Ближе к утру он принес добрую весть: в низине сквозь осевшую муть уже проглядывает трава. Но ещё радостнее было другое известие…

— Я точно не разобрал, но мне показалось, избушка наша уцелела.

По счастливым огонькам в глазах мужа Нина поняла, как он сроднился за эти годы со своим таёжным пристанищем.

Когда стало совсем светло, Нина и Юра покинули свой временный ковчег.

Внизу простиралось огромное кладбище кедров, но избушку почему-то не снесло.

Как чудо, она ждала возвращения хозяев, спешащих к ней по колено в воде. Нина толкнула дверь, Фингал завертелся на нарах волчком, завилял хвостом и принялся рассказывать на своем повизгивающе- лающем языке, как напугала его гроза.

— Ах ты, хитрец, сидел под крышей, пока мы мёрзли на горе, — Нина быстро переоделась и нырнула вместе с Фингалом под одеяло.

— Дрова, конечно, мокрые, — покачал Юра головой. — И спичек тоже нет.

Взгляд его упал на подоконник, где ждал ещё один сюрприз — почти целый коробок спичек.

Юра оторвал от стола доску, соединявшую внизу ножки для красоты и прочности, и буржуйка провозгласила потрескиванием: быть теплу и уюту.

Через день вода ушла совсем, но на поляне теперь покоились вымытые с корнем деревья. Место гибели зелёных великанов затянуло уже песком вперемешку с мелкими камешками.

… Только ручеёк, кажется, и проник в планы стихии: не иначе как для него одного затевалась вся эта гроза, ведь теперь от него ответвлялись два таких же чистейших потока, и он мог чувствовать себя полноправной, хотя и мало кому известной рекой, с истоком, устьем и даже двумя притоками.

На следующий день, в субботу, как обычно Юра с Ниной возвращались в посёлок. Стихия оставила и здесь следы своего пребывания.

— Вас никак гроза в тайге застала? Слава Богу, живы! — всплеснула руками соседка Люся, жившая с Игнатом через дорогу, увидев их с собакой и ружьями на мосту.

(Теперь не нужно было переплывать реку на лодке, на обоих берегах трактора держали закреплённые на тросах доски-горбули, по которым мог пройти даже конь с телегой).

Во взгляде Люси было столько удивления, радости и испуга, как будто соседи возвращались не из лесу, а с того света. — Я всю ночь не спала, думала: вот если какой охотник на ночь в тайге остался: ужас-то какой!

И тут же вспомнила о собственных бедах, сокрушенно обернулась на огороды, над которыми успела поглумиться стихия, — всю картошку вымыло и в речку унесло…

— Что там картошка, — покачал головой Юра. — В тайге столько кедров с корнем повырывало! Вся поляна ими завалена!

Люся удивленно распахнула глаза, а Игнат даже специально пошел к избушке проверить, не врет ли Белов.

Вернулся под сильным впечатлением.

— Что там у них творилось! Чудом только живы остались, — рассказывал потом в посёлке. — Если б работали десять бульдозеров, не собрали бы столько деревьев в кучу.

29

… Пожалуй, если и есть кто в тайге страшнее мишки косолапого, то это мошка. Никакого тепла не захочешь и короткое лето не в радость, когда облепляют живые тучи. Одно спасение — противомоскитная сетка.

Детям такое приспособление особенно неудобно, а там более непоседам…

У Людочки сетка то и дело соскакивала со шляпки — на радость мошкаре. Не спасала и Валерика. Изгрызанный докучливой мелюзгой, лоб чесался днём и ночью, зато его можно было демонстрировать другим мальчишкам, которые больше беспокоились о том, чтобы сетка была всегда на своём месте.

У Людочки с Валериком была совершенно другая забота. Собака.

Да, лаек, дворняжек в Сибири много. А такой — ни у кого! Маленькая тявка с длинной белой шерстью!

Честно говоря, собака была не совсем их, вернее, совсем не их, а соседки через несколько домов — чопорной Клавдии Петровны или, попросту, тёти Клавы.

Собачку ей привезли родственники из Смоленска, и она её выгуливала по утрам, а когда те же родственники пригласили её на чью-то свадьбу в Смоленск, собачку нужно было на время пристроить. В Сибири близких у неё не было.

Время это для Валерика и Людочки пролетело очень быстро. Собаку забрали, и оставалось только надеяться и ждать, что тёть Клаву снова позовут куда-нибудь родственники, и желательно, чтобы надолго.

Правда, вместо собаки соседка оставила литровую банку вишнёвого варенья.

— Будем вечером пить чай! — обрадовалась Нина.

Но до вечера банка на столе не достояла.

Вычислить виновника оказалось несложно. Растерянная, перемазанная вареньем, прямо с орудием преступления в руках, с которого стекали ещё последние капли лакомства, Людочка бросилась навстречу вошедшей в комнату матери и разрыдалась:

«Простите меня!»

Нина покачала головой: дело ли это, обычная вишня стала детям в диковинку. И даже яблоки, не говоря уже о сливах. Фрукты вообще в магазине редкие гости, а дома Людочка слив испугалась сначала даже, испуганно косилась на невидаль: «Что это!» А попробовав, облизывалась: «Вкусно!»

Но вишнёвое варенье стало последней каплей. Через пару недель детей отвезли в Горький, к родне мужа.

За Фингалом смотреть наказали Николаю с Балалайкой.

— А живите у нас вообще, — предложил им Юра. — Мы всё равно всё время в тайге, только на выходные приходим. Сейчас детей отвезём — вообще места много.

И Николай с Балалайкой остались…

30

На месте раздора Катя с Андреем посадили капусту.

Качаны, огромные, как маленькие планеты, притягивали удивленные взгляды.

«Ох, и хороша капуста», «Такой большой ни у кого ещё не было», — говорили вокруг.

Только Катю урожай не радовал, вообще ничего не радовало. С каждым днем она становилась желтее и желтее.

— Кать, что с тобой? Болеешь что ли? — спросила Нина.

С Катей и Андреем они давно помирились, и вообще забыли о ссоре. Соседи как-никак, не век же теперь злобу друг на друга держать.

— Ой, Нин, молчи! — подняла и опустила руку Катя. — Сделала аборт сама, неудачно, кровь идёт и идёт без остановки.

— Так тебе ж в больницу надо! — забеспокоилась Нина.

— Какая, Нин, больница! Ребенок грудной у меня. И так пройдет.

… Земля, обмякшая от дождей, ждала, когда декабрь забинтует раны чистым, белым. По реке сплавляли последние деревья, когда поселок встревожил Рупор, почти живая и сакральная фигура в округе.

— Андрей! Переплывай на этот берег!

— А что такое?

— Крепись, Андрей, у тебя беда, — провозгласил Рупор.

… Катю похоронили на второй день. Андрей вскоре с детьми куда-то уехал, говорили, вернулся на родину.

А капуста осталась. Сочную, уже припорошенную первым снегом, срезали все, кто хотел, и второй снег прикрыл капустные пеньки, похожие на останки молодых берез, хотя и без годичных колец…