Курдюмов предложил информировать об успехах в научных исследованиях по вопросам экономики строительства, которые, как ему известно, находятся под непосредственным руководством начальника отдела.

— Да, к ним я имею более близкое отношение, — подтвердил Маков.

— Ну и расскажите о них, Вячеслав Николаевич. Вы же недавно разработали, например, дельта-метод решения по открытой модели транспортной задачи оптимизации развития и размещения производства сборного железобетона. На конференции же докладывали, одобрили все… Интересно товарищам будет послушать. За вашей же подписью записка была представлена руководству. Очень перспективное исследование…

— Интересное исследование, — согласился Маков и беспомощно оглянулся по сторонам. Он помнил и записку руководству за собственной подписью и научную конференцию в зале министерства, но рассказать сейчас членам комиссии о перспективной работе по дельта-методу был не в состоянии. Напрягая память, он пытался вспомнить суть этого метода, но в голове всплывала мешанина всяких непонятных слов: матрицы, убывающие функции, рябые от множества латинских и греческих букв формулы эквивалентных затрат, алгоритмы, критические периоды, корреляционные зависимости и прочие разные хитрые штуковины, которые толком объяснить он не мог не только членам комиссии, но и самому себе.

Вячеслав Николаевич невнятно пробормотал, что не хотел бы злоупотреблять временем членов комиссии, излагая столь специфический и узкий научный вопрос.

— Ну насчет бесклинкерного вяжущего расскажите, — предложил Курдюмов.

Хотя в голове Макова клинкер все время путался с клинкетом, запорным приспособлением для трубопроводов, которое когда-то поставляла руководимая им контора, ему удалось в настороженном молчании членов комиссии кратко изложить суть данного научного открытия.

Задали еще несколько вопросов. Вячеслав Николаевич снова ощутил беспомощность, которая теперь все чаще и чаще наваливалась на него в служебном кабинете при получении очередной бумажки из подведомственных институтов с просьбой решить вопрос, о котором, он, начальник отдела, имел весьма смутное представление. Жизнь явно обгоняла его, а практика работы убедительно показывала, что не во всем можно доверяться подчиненным, даже если они носят ученые звания и ходят в должностях заместителей директора по научной работе…

Маков перепутал стоимость и себестоимость, а стендовое производство назвал стеновым. С каждым его ответом лица членов комиссии твердели, как уложенный в тело плотины бетон.

— Скажите, пожалуйста, Вячеслав Николаевич, как сейчас обстоит вопрос применения сборного железобетона? — спросил председатель комиссии.

Этот вопрос Маков знал. Знал даже с излишними подробностями. Но и здесь ему было трудно отвечать. Рухнула, как глыба снега, подточенная вешними водами, былая уверенность в правильности линии повсеместного и безоговорочного применения сборного железобетона, основанная на решении коллегии министерства и научных разработках, проводимых Лаштиным.

Что мог сказать комиссии начальник отдела Маков, если совещание по обмену опытом дружно настояло на оговорке, а первый заместитель министра заявил на заседании ученого совета, что нужно отменить ограничения в применении металлических конструкций?

Конечно, Иван Лукич и по должности и по опыту мог поставить вопрос о пересмотре решения коллегии, мог критически оценить развитие научных исследований.

А Вячеслав Николаевич разве был в состоянии предусмотреть такой поворот событий? Он же верил, что все здесь развивается правильно. Науке верил, авторитетному документу верил еще больше.

Маков вспомнил контору снабжения, где любой вопрос был ему ясен, как задачка по арифметике. Он поглядел на ожидающие лица членов комиссии и сказал, что ответить на заданный вопрос не может.

— Простите, Вячеслав Николаевич, какое у вас образование?

Маков выкатил на бритых скулах тугие желваки и сказал, что он заочно окончил Высшую кооперативную школу.

— Факультет товароведения, — беспощадно уточнил он.

Члены комиссии переглянулись друг с другом. Курдюмов опустил голову, подавленный губительным и прямолинейным признанием Вячеслава Николаевича.

— Но вы же курируете технические институты? — недоуменно спросил председатель.

— Вот именно, — подтвердил Маков, — технические… Я же себя на должность не назначал. Разве думалось, что так обернется?..

В подготовленной справке комиссия отвергла как необоснованное обвинение Макова в аморальном поведении, но сочла необходимым довести до сведения руководства дополнительные обстоятельства, выявленные в ходе проверки.

Приятель из управления кадров был не бог и не взялся вытащить Вячеслава Николаевича из пучины, куда он нырял с головой, выпустив вдобавок весьма крупные пузыри.

В институте провожали на пенсию одного из старейших работников, кандидата экономических наук, старшего научного сотрудника Петра Петровича Восьмакова.

После краткого вступительного слова Бортнева на трибуну, заполнив ее пышным телом, взобралась Розалия Строкина. Нервно прошелестев речью, отпечатанной на машинке, она пронзительно стала перечислять научные заслуги Петра Петровича Восьмакова.

В переднем ряду сидела Инна Замараева с букетом георгинов. Букет она должна была вручить Восьмакову после речи Строкиной. Рядом с Инной примостился Славка Курочкин, истинный виновник торжества, о чем он не догадывался. Славка поджимал тонкие, подвижные губы и шепотом комментировал речь Розалии.

— …Особенно много давал Петр Петрович нам, молодым специалистам, — говорила Строкина. — Собранная им в результате многолетнего труда цитатная картотека была открыта для нас в любое время.

— …Дорогой Петр Петрович не просто давал нам нужные карточки, он сопровождал это необходимыми объяснениями… Удивительная научная одухотворенность Петра Петровича сочеталась с поразительной силой воли. Особенно хорошо это видно на примере производственной гимнастики…

— В здоровом теле здоровый дух, — саркастически шептал Славка.

— …Наш местный комитет должен развить этот опыт по укреплению здоровья сотрудников, широко распространить его в коллективе…

— Чтобы быть красивой, надо страдать, — Славка уставился на пышный бюст Розалии.

— …Нам жаль расставаться с вами, дорогой Петр Петрович, — с надрывом в голосе выкрикнула Строкина. — Но мы надеемся, что никогда не порвутся незримые нити, которые связывают нас друг с другом. Мы хотим видеть вас, получать вашу неоценимую помощь!

Славка вдруг перепугался.

— Слушай, Инка, — ерзнув на стуле, сказал он, — как бы Розалия не перестаралась. Поверит Восьмаков и будет нас через день навещать.

— Отвадим, — решительно ответила старший инженер Замараева и заботливо оправила букет пламенеющих георгинов.

Под аплодисменты, раздавшиеся после речи Строкиной, она грациозно выпорхнула к столу, за которым под охраной администрации и профактива сидел Восьмаков. Инна искусно ткнулась подбородком в сухую щеку Петра Петровича, изобразив трогательный поцелуй. Оцарапала брошкой шею пенсионера и сунула ему в руки букет.

— Отдыхайте, Петр Петрович, — с чувством сказала она. — Отдыхайте и о нас не тревожьтесь.

Затем Восьмакову был преподнесен сверкающий транзистор. Вручая подарок, кадровик довольно прозрачно намекнул, что в коллективе есть еще много товарищей, имеющих право на заслуженный отдых. Если они надумают использовать это право, он вручит им не только транзистор, но и кое-что посущественнее.

Иван Михайлович Казеннов голосом диктора всесоюзного радио зачитал адрес. В нем были так умело переплетены стандартные слова новогодних поздравлений и торжественные обороты некрологов, что Петр Петрович расчувствовался и украдкой раздавил слезинку в правом глазу. Только теперь, слушая величественные адреса, он осознал, какую огромную и плодотворную работу он совершил за свою тридцатипятилетнюю научную, преподавательскую и общую сорокапятилетнюю деятельность, без остатка отданную людям.