Семён Семёнович Петров жил с Олегом Павловичем в одном доме, в одном подъезде, но этажом ниже - на первом этаже. Прописан был один в двухкомнатной квартире, но жил значительно хуже, в материальном отношении, Олега Павловича. Квартира его походила на склад имущества бывшего в употреблении.

В тот момент, когда входная дверь задребезжала расслоенной фанерой под ударами ноги соседа, Семён Семёнович как раз выходил из туалета. И на этот раз он не забыл вымыть руки с мылом - пусть хозяйственным, но - с мылом. Он радостно это для себя отметил:

"Действует микстура-то, ай да Олежка!"

Повозившись некоторое время с замком, Семён Семёнович, наконец, открыл дверь и тут же радостно заулыбался:

87 "Заходи, сосед дорогой, долго жить будешь, только что тебя поминал добрым словом".

Взглянув на свой подопытный объект, Олег Павлович с удовольствием отметил позитивную динамику изменений его внешнего облика.

"Мужику 60 лет, а выглядит значительно моложе", - мысленно сделал вывод Олег Павлович. - И всего-то за шесть месяцев такая метаморфоза. Наверное и мне нужно начать пить мой КИП, а то в зеркало страшно смотреть".

Действительно, за пять лет изматывающей работы над психоаналептиком "катализатором исторической памяти (КИП)" Каретников заметно сдал и внешне, и внутренне. Он сам себе поставил диагноз - астения.

Все симптомы этого заболевания были налицо: повышенная утомляемость, быстрые смены настроения: то эйфория - восторженное предвидение признания своего открытия, то глубокая депрессия, вызванная тем же предвидением абсолютного непринятия научной средой его КИПа, его детища, его "ребёнка"; и только сон, глубокий, успокаивающий иногда со сновидениями, но чаще - без, выводил Каретникова из предпсихозного состояния... Особенно сладким был сон после секса со своей Машенькой.

Когда-то - в 20 лет - среднего роста, крепкого телосложения: широкие плечи, накаченные мышцы плечевого пояса (результат двухгодичного активного занятия гимнастикой в спортивной секции своего Института). Чёрные немного вьющиеся волосы, стриженные под "полубокс", но зачёсанные как у Элвиса Пресли, ярко контрастировали с бледной кожей лица, на котором выделялись, может немного близко поставленные, но большие чёрные глаза под аккуратными чёрными бровями. Тогда-то он и с Машенькой своей познакомился.

А вчера из зеркала смотрел на Каретникова пожилой, неопределённого возраста человек с большими залысинами на голове, с одутловатым, землистого 88цвета лицом, с синими мешочками под глазами.

Сейчас, переступая порог квартиры Петрова и любуясь внешним видом своего пациента, Каретников ещё раз мысленно отметил себе:

"Нужно и мне начинать пить КИП", - а вслух:

"Приветствую тебя, Семён Семёныч, как самочувствие?"

Хозяин квартиры заулыбался и отступил вглубь коридорчика, ведущего на кухню, чтобы освободить место в прихожей гостю. Двоим там было не развернуться.

"Самочувствие отменное, аппетит как у хищника, сон как у младенца", - весело доложил Петров. - Закрывай дверь и проходи на кухню".

Выполнив указание хозяина, Олег Павлович вошёл в "хрущёвскую" кухоньку и отметил для себя, что позитивные изменения коснулись только внешнего облика Семёна Семёновича, а в квартире как был бардак, так и остался. Вынув из кармана шкалик, он насилу уместил его на краешке, заваленного всякой всячиной, кухонного стола. Тут была и немытая посуда, и старый, видимо ещё довоенный, приёмник, и грязный хозяйский передник. Семёна Семёновича этот беспорядок явно не беспокоил. Он быстро достал из-за шкафа большой, с облупившейся краской поднос, и ловко очистил стол от лишнего.

"Да, - с завистью подумал Каретников, - оптимизм из него так и струится. Впрочем, он всегда был таким".

В памяти Олега Павловича всплыли первая встреча со своим соседом, а затем задушевные беседы на кухнях - то у него, то у фронтовика.

Семён Петров пришёл с войны старшим лейтенантом. И это была большая удача, ибо сын дворянина-помещика в Советской Стране имел больше шансов стать ЗЕКом где-нибудь в Воркуте, чем старшим лейтенантом запаса с 89постоянной пропиской в Ленинграде.

Войну Семён Семёнович не любил вспоминать. Каретников, как психиатр, понимал, что четыре года подряд в стрессовом состоянии прожить и не получить, как минимум, психического истощения, нельзя. В институте им давали элементы военной психиатрии и поэтому Олег никогда не приставал к соседу с вопросами о войне.

"Я даже представить себя не могу в положении, когда каждую секунду на протяжении четырёх лет осознаю, что жизнь моя висит на волоске, что вот сею секунду пуля прилетит и ага... "Вот пуля прилетела и ага..."- звучали в голове Каретникова мелодия и слова песни из какого-то художественного фильма про гражданскую войну в России. - Вот пуля пролетела и товарищ мой упал... Это я упал, ведь я чей-то товарищ - тревожно думалось Каретникову. - А сколько же секунд в четырёх годах? Пережить их все и остаться нормальным человеком - невозможно".

Однако, бывали случаи, когда Семён Семёнович сам заводил разговор о своей фронтовой жизни.

"Получили мы приказ выбить немцев из одной деревушки на Псковщине. Понадобилась нашему командованию высотка, на которой стояла эта злосчастная деревня. Весна уже. Снег набух, а под снегом вода, а мы - в валенках. Карабкаюсь по склону, ноги мокрые, валенки как гири висят на ногах. Забросали гранатами немецкую траншею. Я через бруствер тогда перевалился и упал нос к носу с Фрицем. Вскочил, а он на меня свой шмайсер наставляет. Я ему этим валенком - гирей и въехал в рыло. Вырубил сразу. О, как бывает. Сначала валенки мешали,- теперь выручили. Сухим валенком разве я бы его отключил?! Но нас скоро выбили из той деревни. Комбат вызывает меня и говорит: "Бери свой взвод, пять "дектярёвых" тебе даю, гранат - сколько унесёшь."

90Вызвал старшину. Приказал выдать нам кирзачи. Вобщем - в обход нас посылает. Вокруг озера нужно было пройти, а это километров пять вглубь наших расположений, да ещё пять - подойти к деревне с другой стороны. 10 километров по лесу с оружием; и на это - всего три часа. Пополнили мой взвод молодыми парнями из разведроты. Пошли. Иду, радуюсь, что слякоть кругом, а ноги сухие - кирзачи хорошие попались. Где-то на полпути отдых десятиминутный объявил. Лежим на своих плащ-палатках ноги вверх, кругом снег, а я как из бани. От волос на голове пар валит. Десять минут как секунда пролетели. Только стали подниматься, а по нам - из пулемёта. Били, правда, по верху: только шишки, да сучья на нас посыпались но, всё равно, - очень неприятно. "Что за чёрт, на немецкий десант что ли напоролись? - думаю. - Был у меня во взводе умелец. Все системы стрелкового оружия знал. И не просто знал, но в полевых условиях ухитрялся многое ремонтировать. И что интересно: умел на слух определять из чего стреляют. До войны на стрельбище испытателем работал. Он ко мне подполз и говорит: "Максим это бьет". "Какой максим?" - спрашиваю. - Ну, пулемёт максим; то есть это наши по нам колошматят".

Отлегло на душе. Если наши, - то сейчас договоримся. Я двух пулемётчиков всё-таки направил зайти с флангов этим мудакам, и сказал им:

"Займёте позицию, ждите моего сигнала - одиночный из моего "ТТ". Как только услышите мой выстрел - покажите этим сукам, что такое два "дектярёвых". Бейте тоже по верхушкам. После этого и поговорим с ними".

Всё так и получилось. Я как только пульнул - так наши ребята и "заговорили" с ними на их языке - минуты три крошили. Как стихло, я ору:

"Эй, вы кто такие!? Охуели что ли, - по своим бить?!"

А от туда, тоже звонкоголосый, отвечает:

"Нам дезертиры не свои!"

91 "Тут понял я, - на заградотряд напоролись. В 41-42 ещё понятно, а в 43-то зачем эти долбоёбы у нас в хвосте болтаются?... Вобщем, договорились. Командир их, тоже старлей, из НКВД (тогда только петлицы отменили, погоны ввели); вобщем - не плохой парень оказался.