"Кто в воду глядел, мальчики? - спросила она. И не дождавшись ответа, добавила. - Сейчас в чай будете глядеть с моим тортом".

Чарнота усмехнулся и наигранно радостно захлопал в ладоши:

"Согласен в чай смотреть, только не торопись - подождём Ивана".

Людмила кивнула и скрылась за дверью.

Чарнота помолчал, но скоро заговорил тихо и уверенно:

"Какие фортеля история выкидывает. Ворочаются, наверное, те революционеры в своих гробах, которые искренне положили свои жизни за дело народное, за счастье для народа. Да, хорошее счастьице они обеспечили народу, приведя к власти Сталина и его подручных. Ленин 77тоже, наверное, там ворочается. Читал его и обратил внимание, что очень уж он боялся реставрации монархии. А сталинщина и стала чистой воды реставрацией. И получается, что революционеры родили новый вид абсолютизма - наследственная монархия сменилась преемственной. Царь Никита сменил царя Иосифа. Теперь вот Никиту заменили Брежневым - тоже царём под названием Главный секретарь ЦК КПСС".

"Генеральный секретарь",- последовала дружеская поправка.

В прихожей зазвонил звонок.

"Это Иван, пойду открою", - заторопился Пётр Александрович и быстро вышел.

Чарнота остался в комнате. Сидя в старинном кресле, сделанном ещё до революции и принявшим за свою жизнь не один десяток дворянских задниц, Григорий Лукьянович размышлял о судьбе своей родины:

"Как же так - не смогли договориться между собой русские люди? Одним потребовалось физически уничтожить других для того, чтобы жить дальше. Это в России-то, где такое огромное, ещё совсем неосвоенное жизненное пространство. Гнусна человеческая натура, которой важно не абсолютное богатство, не богатство всех, а богатство одного относительно другого - такого же как он. В 1861 году не захотели справедливо распределить землю - и пошло, поехало накапливаться озлобление друг на друга, как нарыв. Вот нарывало, нарывало и прорвалось в 1917. Сколько же это потребовалось лет-то? - Чарнота в уме подсчитал. - Тридцать девять лет до окончания века и после ещё семнадцать, итого: пятьдесят шесть лет. Вот родился мальчик в 1861 году. Подрос и отец ему рассказал, что когда отменили крепостное право, то его с семьёй отпустили на свободу ни с чем. Остались они с женой: с младенец на руках, ещё шесть детей по лавкам, да изба старая соломой крытая. Какая тут свобода! 78Земли - разве что огород садить, но только огородом не проживёшь. Вот и пошёл опять к барину на поклон. А тот куражится: всех не берёт, а с разбором. Кто слишком вольнолюбивый - гуляй, работы для такого нет. А остальным: сделай ему то, сделай это, а денег не платит, а чуть что не по нему - выбирай: или на конюшню под кнут, или на все четыре стороны. Не забыл, мерзавец, как его отец своих холопов на конюшне сёк, вот и ему захотелось. Конечно, теперь от мерзавца-барина можно было уйти. А куда пойдёшь от дома и от детей. Вот и терпел отец, а потом детям его терпеть пришлось. В семнадцатом году терпение кончилось. Дети того, что в 1861 родился, встали на сторону тех, кто из бедняков - таких же как они - голодранцев. А их так много оказалось, что никакая Антанта не смогла с ними справиться. Ведь бились-то бедные с богатыми. Совестливых богатых, которые встали на сторону бедных, совсем мизер был. Так что, виною всему и причиной победы голытьбы стало массовое обнищание населения к 1917 году. Меньшинство зажралось, а большинство им этого не простило..."

Отворилась дверь из кухни и в комнату по очереди вошли Пётр Александрович с подносом, на котором он нёс чайную посуду, Иван с большим чайником в одной руке и маленьким заварным - в другой и Людмила Вениаминовна замыкавшая процессию, несла на большом блюде витиевато украшенный торт.

Сели пить чай с тортом. Иван сразу обратил внимание на женскую красоту Людмилы Вениаминовны и удивился тому, что такая огромная разница в возрасте не мешает, не гасит влечение. Он хотел Людмилу Вениаминовну, и ему было стыдно перед дедом.

А Чарнота, будто почувствовав, что внук думает сею секунду именно о 79нём, попросил:

"Расскажи-ка Ваня, как тебе служится".

"Да ничего хорошего там нет, - обрадованно заговорил Иван. А обрадовался он тому, что подумал: разговор с дедом отвлечёт его от крамольных мыслей. - Гнусностей там много. Я, не преувеличивая, скажу, что если сейчас начнётся война, то на флоте мы сначала друг друга перебьём, а уж потом против врагов начнём воевать; точнее начнут воевать те, кто останется".

Пётр Александрович и Чарнота переглянулись. Отец попросил рассказать подробней. И Иван, как умел, рассказал всё - ничего не утаивая.

Про чай с тортом забыли. Людмила Вениаминовна так разволновалась, слушая рассказ Ивана, что у неё поплыли глаза и она ушла на кухню смывать тушь для ресниц, которая чёрными струйками слёз полилась по щекам.

"А что балетмейстер? Как он себя сейчас чувствует?" - спросил Чарнота.

"Да вроде оправился. Но вот только не знаю: может такое с ним ещё до службы было. Ну, вобщем, на вахту его, бывает, не добудишься. Трясёшь его, толкаешь так, что голова мотается словно подсолнух на стебле - спит как убитый. Или, лучше сказать, не спит, а в обмороке находится. Иногда с койки его приходится стаскивать и будить лежащего на палубе кубрика".

Иван умолк. Все тоже молчали. Чарнота через некоторое время сказал:

"У меня на работе есть знакомый психиатр. Гений в своём деле. Я с ним посоветуюсь. Нужно попробовать помочь парню".

"Что же это творится у нас в государстве рабочих и крестьян, дед? 80Может ты мне это объяснишь? Ведь ты же умный!" - Это Иван сказал голосом с каким-то надрывом. Чувствовалось, что молодой человек вот-вот заплачет прямо здесь - за чайным столом и при всех. Пётр Александрович это понял и, чтобы не допустить психического срыва сына, нарочито грубым голосом громко произнёс:

"Ваня, Ваня, учись не поддаваться собственным настроениям. Человек, не способный собой управлять, может такого в своей голове накрутить, что сам в петлю полезет. Не поддавайся настроениям!" - внушение явно помогло Ивану. Он взял себя в руки и откусил большой кусок торта.

"Молодец, - похвалил его дед, - слёту все понимаешь! А что касается твоей службы, то вот что я думаю: военное дело и дисциплина - понятия неразделимые. Дисциплина и единоначалие нужны ради победы над врагом, чтобы была возможность всю мощь собрать в один кулак. А когда врага нет, то военная дисциплина и принцип единоначалия превращаются в свою противоположность, то есть начинают вредить людям. Ну вот, представь себе, - не знаю даже с чем сравнить. - Чарнота задумался, - Ну вот группа людей тушит пожар: они делают одно дело вместе и подчиняются одному человеку. Тот определяет в каком месте лучше тушить, куда лить воду и направить больше людей и воды. Пожар затушили, а люди продолжают его как будто тушить: льют воду, командир командует ими, они бегают с места на место. Все силы брошены на тушение уже потушенного. Идиотизм. И люди это, если не понимают, то чувствуют и начинают творить всякие глупости. Ну вот, примерно то же самое происходит и в армии, когда нет войны. Врага нет, а люди объединены, как будто идёт война. Глупость? Да! Вот отсюда и перекосы всякие - годочество на флоте, дедовщина в армии, издевательства, самодурство".

81 Иван молчал. Видно было, что он интенсивно обдумывает, сказанное дедом.

"А что же делать?" - наконец спросил внук, так не до чего конкретного и не додумавшись.

Дед тоже не сразу ответил.

"Тебе пока остаётся только терпеть и служить. Отслужишь, вернёшься - вот тогда и будем вместе думать: как сделать так, чтобы советская армия перестала быть тем, чем она является сейчас".

Видно было, что Иван не удовлетворён ответом. Воцарилось тягостное молчание. Разрядил обстановку Пётр Александрович.

"Изменить психологическую атмосферу внутри такой костной структуры, как армия, очень сложно, - начал он. - Даже главнокомандующему одному это не под силу. Нужно, чтобы бойцы и командиры начали как-то иначе мыслить. В мирное время армия должна стать учебным центром по подготовке молодых бойцов к отражению возможных атак внешних врагов. Любой учебный процесс предполагает наличие учителей и учеников. Ведь атмосфера в школе и в техникуме тебя так не угнетала?"