– Если тебе нужна будет помощь, дай знать, – наконец, после бесконечной паузы, после бесконечных взглядов, после того, как и на его лице померкла улыбка, сказал Альбрих и – отключился.
Фабиан вздохнул с облегчением: кажется, они в расчете.
Он думал об этом и о многом другом, досматривая фильмы в компании коллег –четверых, пятого уже допрашивали. Велойч, скорее всего, вместе с руководителями отделов протоколов и связей с общественностью уже набросал обличительную речь, в которой пресс-секретарь должен был неявно, но недвусмысленно откреститься от Студта; жена Севастиану наверняка готовила праздничный ужин по случаю назначения Евангелины Балеану главой Банка Республики; хотелось надеяться, что Кронелис тоже подготовился к некоторым переменам, хотя в случае чего его отставка никому не помешает и не поможет. И Фабиану казалось: какие-то сверхважные для себя решения принимает Кронелис, потому что слишком уж эмоционально он терзал подлокотники кресла. Велойч же смотрел фильмы с мертвенным спокойствием. Он не вздрогнул даже, когда интервью давал чей-то племянник – не из высокопоставленных, простой парень, просто помогавший Аластеру, рассказывавший об отчиме, насиловавшем его добрых пять лет, пока он не сбежал. Фабиан не рискнул смотреть на Велойча – змей мог почувствовать взгляд; он предпочел изучать картину на стене рядом с экраном. Он бы сам почувствовал взгляд Велойча, посмотри тот на него. Но – не довелось. Очевидно, Фабиан и он прошли точку невозврата.
– Для передач, сделанных на основе совсем свежих сведений, эти представляются вполне цельными, – решил прервать молчание Севастиану.
– Очевидно, не настолько свежи эти сведения, – угрюмо заметил Кронелис.
Севастиану посмотрел на Фабиана, отрешенно глядевшего в окно.
– Мне интересно ваше молчание, Фабиан, – спокойно, почти любезно сказал он.
Фабиан перевел взгляд на него, пожал плечами.
– Сведения могут быть свежими. Темы стары как мир, – глухо произнес он наконец. – Словно вы никогда не учились в школе-интернате.
Севастиану вскинул голову, сжал губы, повернулся к Велойчу. Тот – молчал и внимательно смотрел на Фабиана.
– Так это личное? – поинтересовался Велойч. Фабиан перевел на него взгляд – тот улыбался. Как если бы знал, куда кусать, и был уверен, что Фабиан не увернется.
– Разумеется, – снисходительно ответил Фабиан. – Как и для каждого из нас.
Велойч предпочел промолчать, повернулся к Севастиану, предложил обсудить дальнейшие действия. Севастиану же попросил Фабиана поинтересоваться, как обстоят дела в Госканцелярии, в прокуратуре и вообще. Кронелис хмыкнул – он предпочитал молчать и сверлить взглядом стол. Велойч – тот делал вид, что происходившее забавляло его.
И вся республика с тревогой смотрела на самый верх. О том, что там творились странные дела, которые невозможно было достоверно проанализировать и предсказать, догадывалиь давно. Но чтобы так открыто сдать одного из своих – на памяти многих и многих такое случалось как бы не впервые. Когда консулы были у власти, о них ходили самые разные слухи – как без этого; ими могли восхищаться, их же могли и осуждать, но это были слухи, которые, даже если их распространяли инфоканалы самого разного толка, никто не удосуживался опровергать, тем самым подтверждая. После отставки консулов всплывали и сведения об их темных делишках. Об этом говорили чуть более открыто, но снова всего лишь на уровне слухов: о каждом ушедшем в отставку – или в отставку «уйденном» – могли рассказать очень много интересного. Отставленные всплывали в самых разных ипостасях – то ли как консультанты очень крупных компаний, то ли как зиц-председатели в самых разных фондах, то ли как внештатные представители правительства за рубежом. Можно было догадываться о степени недовольства отставленными и о том, насколько сами отставленные были недовольны, но связь со старыми приятелями была очевидна, и каждому было ясно: власть предержащие поддерживают своих давних приятелей, и: бывших государственных деятелей не бывает. Но чтобы в одночасье всплывало столько явных огрехов консула, да еще не лишенного пока своей мантии, – случай небывалый. И все ждали: кому это понадобилось и зачем?
Генпрокуратура республики объявила о расследовании по фактам, сообщенным в документальных фильмах, и о том, что люди, рассказывавшие о насилии над ними, приглашены для дачи показаний. Госканцелярия сообщила, что проводит проверку деятельности господина Студта, выполнявшего функции первого консула, причем не самостоятельную, а совместно с другими государственными службами. Пресс-секретарь консулата дал пресс-конференцию, которая побила рекорды неинформативности: консулат знает, что один из его членов привлек к себе внимание правоохранительных органов, и единогласно принято решение отстранить его от исполнения полномочий на время расследования. Более ничего вменяемого не было сказано. Эрик Велойч буквально на следующий день отправился на юго-восток республики, где должен был участвовать в заложении первого модуля новой космической станции, которая одновременно должна была исполнять ряд функций технологического центра. Естественно, его спросили о Студте.
– Все мы делаем ошибки, – пожал плечами Велойч. – Но не все мы прислушиваемся к нашему внутреннему компасу, который призван предостерегать нас от новых ошибок или от повторения старых. Я не думаю, что все, что делаете вы, может считаться приличным. Хм, думаю, за каждым из нас водится пара-тройка грешков.
Но журналист настаивал. А Велойч упрямо не хотел говорить на эту тему:
– Я полностью доверяю нашим правоохранительным органам и верю, что наша республика обладает очень развитым следственным, надзорным и судебным аппаратом, который позволяет нам всем, ее гражданам, рассчитывать на справедливое рассмотрение таких вот случаев… Кристиан Студт показал себя как достойный коллега, обладающий взвешенным подходом ко внутренней и внешней политике нашей республики, и я с удовольствием сотрудничал с ним… Консулат единодушен в том, чтобы оказывать поддержку Кристиану в ожидании решения прокуратуры… Нет, прокуратура занимается только проверкой сведений, сообщенных теми несчастными девушками в тех передачах.., разумеется, и достоверностью тех интервью тоже.
Поддержка, которую оказывал Кристиану Студту консулат, была скудной. Так, домашний арест, а не тюремное заключение, обеспечение максимального комфорта, первостепенное рассмотрение дел, первоклассные адвокаты, не более. И пристальное внимание, с которым консулы следили за тем, чтобы ни одна буква закона не оставалась неучтенной; это касалось всего: обвинений, которые предъявлялись Студту, и мер, которые принимались в его поддержку – и в поддержку прокуратуры. Его счета были арестованы, и Фабиан с веселым удивлением узнал, что думал о Студте куда лучше – не только потому, что его счета оказывались куда более увесистыми, но и потому, что схемы их пополнения были слишком грубыми; с советниками ему так не везло, или сам он был настолько твердолобым? Прокуратура рыла дальше, допрашивала других женщин, с которыми Студт встречался, и их дочерей, и Фабиан с мрачным удивлением узнавал, что думал о Студте слишком хорошо. Михаил Томазин сообщал ему, что Велойч, по слухам, крайне неохотно соглашается на контакты со Студтом и ограничивается очень неопределенными обещаниями, которые пытается выбить из него Студт. Фабиан пожимал плечами: мог бы пообещать, все равно с Велойча станется обойти свое обещание; но насколько Велойч не желал иметь ничего общего со Студтом, было показательно.
Герман Севастиану ходил гоголем, принимал поздравления о назначении его приемной дочери, охотно заглядывал к Фабиану на чашечку чая, приглашал его на семейные вечера, а Фабиан думал, насколько надежна память этого хитреца и поможет ли он, если что. Эберхард Кронелис вел себя тише воды, ниже травы; Руминидис, которого Фабиан пригласил посидеть вечером, потрепаться о том, о сем, как бы вскользь упомянул, что его сынуля предпочитал жить за границей, но подумывал вернуться домой, если к нему и его другу – оба скульпторы, оба надежные середнячки, не обделенные заказами – отношение будет куда более благосклонным, чем в свое время лет двадцать назад. Фабиан посмотрел на Альберта, и тот своим унылым голосом предположил: скорее да, чем нет, народ благодушен, Армониа-Лормана народ принял, примут и тандем скульпторов, чего бы и нет. Примут и отца одного из них, пусть он и консул.
