Не прерывать никого

Не следует присоединяться к людям, которые ведут частную беседу, даже если мы их знаем, причем достаточно близко; об этом можно догадаться, если они отошли в сторону, или разговаривают тихо, или, когда мы к ним приближаемся, меняют тему разговора; заметив это, надо потихоньку отойти, чтобы их не прервать.

Как высказывать свое мнение

Если мы попадаем в общество, где следует высказать свое мнение по тому или иному вопросу или представить то или иное дело, то когда подойдет наш черед, надо снять шляпу и приветствовать самую знатную из присутствующих персон и остальное собрание, а затем сказать свое мнение. Если же в этом собрании присутствует особа высшего ранга, стоящая намного выше остальных, то следует обращать речь к ней и пользоваться местоимениями единственного числа, например: «Монсеньор, после того, что уже было сказано этими господами, бесполезно пускаться в длинные изъяснения, чтобы убедить вас в той же истине». Если же собрание состоит из людей более или менее равных, нужно говорить «господа» или «судари».

Как следует себя вести по отношению к разным людям во время церемоний и различных зрелищ

Что касается собраний в честь какой-либо церемонии, тут надо помнить, что во время торжеств следует оказывать честь двум категориям людей: их устроителям и тем, кто на них приглашен.

Устроителям, когда дело касается торжественных церемоний, следует всегда уступать место, даже если они — наши низшие. Например, если это свадьба, то следует оказывать уважение невесте и жениху, их родным и служителям церкви, даже если они намного нас ниже.

Если это крещение, то первые места должны быть отданы крестным отцам и матерям, младенцу и тем, кто участвует в церемонии. Если это похороны, то первые, почетные места должны быть отданы родственникам умершего. Если дело происходит в церкви и это процессия или приношение, то первыми должны идти церковные старосты и чины церкви.

Что до приглашенных, то, будучи в их числе, не следует самому занимать место, если есть церемониймейстер, их распределяющий; если же его нет и все вольны сами выбирать себе место, то первые места разумно оставить для персон более знатных, ежели только твой чин или звание не обязывают тебя, как положено в свете, оказать себе честь и сесть на видном месте, не из себялюбия, но из уважения к сообществу, членом которого являешься, или к государю, которому служишь министром, и т. д.

В ложах театра, когда они примыкают к сцене, худшие места находятся в первом ряду, а лучшие — те, что совсем сзади; в удаленных от сцены ложах все наоборот.

Тут следует попутно заметить, что тот грешит против хороших манер, кто во время любого зрелища, находясь неподалеку от человека знатного, восхищается и восклицает в каждом удачном месте, до того как эта знатная особа высказала свое суждение: такая демонстрация ума совершенно неуместна и неуважительна. Следует подождать, пока те, кто знает лучше, восхитятся и похвалят или обругают и осудят, а уж затем рукоплескать — если только у нас прямо не спросят наше мнение, тогда следует его высказать без проволочек и преувеличений.

В целом, по отношению ко всем присутствующим людям, воспитанность должна измеряться тем, кто ты таков и каковы окружающие тебя. Так, похвально и вежливо уступать место людям церкви из-за возложенного на них сана; и нередко умудренные жизнью люди осуждают тех вельмож и судей, которые обращаются с прелатами и кюре как со слугами. По правде сказать, иные из них по недостатку достоинств и надоедливости не заслуживают особой чести; однако, каковы бы они ни были, к их сану следует относиться с уважением.

Следует также почитать магистратов, на которых падает величественный отблеск Закона, чьими хранителями они, от имени властителя, являются; тех, кто исполняет публичные должности; тех, кто славен своим рождением; дамам и старым людям, а также тем, кто обладает талантом, их отличающим и приносящим славу.

Жан-Батист Морван де Бельгард (1648–1734), обычно именуемый аббатом де Бельгардом, прожил долгую жизнь и был известен как плодовитый переводчик и компилятор. Опубликованные им сочинения исчисляются десятками томов. Отдавая много сил переводу духовной литературы — в частности, издав по-французски письма Василия Великого, — он не чуждался и языческих авторов от Эпиктета до Овидия. Может показаться странным, что человек столь серьезных занятий взялся переводить «Метаморфозы», но, по-видимому, помимо религиозных и моральных размышлений аббата де Бельгарда привлекали рассказы о необычном. Не зря он перевел на французский язык один из трудов знаменитого отца Лас Касаса, посвященный истории испанского завоевания Америки, а в конце жизни занимался составлением «Краткой истории морских путешествий».

Интересы аббата де Бельгарда носили не только личный характер. Он был учеником иезуита Доменика Бугура (1628–1702), пользовавшегося огромным влиянием в 1670-е и 1680-е гг. На протяжении семнадцати лет его жизнь была связана с Обществом Иисусовым. А педагогика, вопросы светской морали и миссионерская деятельность были традиционными сферами компетенции иезуитского ордена. Как и Бугур, аббат де Бельгард уделял значительное внимание проблемам языкового поведения. Им он посвятил не только «Образцы разговоров», но и более ранние «Размышления о том, что способно нравиться или не нравиться в светском общении» (1688), «Размышления о том, что вызывает насмешки и как их избежать» (1696). В конце жизни он по не вполне ясным причинам покинул орден: возможно, поводом к тому послужила его приверженность к картезианству.

Как можно ожидать, по сравнению с «Совершенным придворным» и с «Новым трактатом» Куртэна, книга аббата де Бельгарда носит более ученый и в каком-то смысле более теоретический характер. Его диалог напоминает о высоко ценимом иезуитами искусстве диспута. Три его участника — Арсен, Арист и Тимант — отстаивают слегка расходящиеся точки зрения, хотя различие их позиций скрадывает общий дух вежества и отсутствие агрессии. Как сказано в предуведомлении, умение вести беседу — навык, необходимый людям праздным, не имеющим занятий. Для аббата де Бельгарда, взиравшего на светское общество с точки зрения человека духовного звания, разговор не обладал тем сущностным значением, какое ему придавали труды светских теоретиков. И хотя автор был не склонен критиковать существовавшее положение вещей, еще менее он соглашался его возвеличивать. Скорее, он поступал так, как обычно поступали иезуиты, трезво оценивая ситуацию и пытаясь постепенно изменить ее изнутри. Коль скоро беседа оказалась одним из центральных элементов светского существования, значит, это искусство стоило совершенствовать, хотя по шкале истинных ценностей его достоинства были близки к нулю.

В общем и целом «Образцы разговоров» посвящены отвлеченным материям. Однако перечень затрагиваемых ими тем дает некоторое представление о сферах интересов, которые могли становиться предметом беседы: «О сумятице страстей», «О морали», «О вопросах политики», «О героических добродетелях», «Об общении с женщинами», «О чтении романов», «Об интересах государей», «О политике», «Об исторических фактах», «О церковных материях». Мораль и политика — два сквозных сюжета, проходящие через все рассуждения аббата де Бельгарда, где под «моралью» следует понимать всю совокупность человеческих нравов, а под «политикой» — способность управлять ходом событий, как на личном, так и на государственном уровне.

В диалоге «Почему не самые просвещенные особы порой кажутся более умными, нежели люди знающие» речь тоже идет о морали и о политике. Люди ученые — дурные политики, ибо не умеют вести себя ни в обществе (не участвуют в светском разговоре), ни на бумаге (пишут плохо, то есть скучно), ни в практической жизни (не умеют добиваться милостей). Но все эти малопростительные жизненные промахи ничего не значат с точки зрения истинной морали, которая оказывается на стороне ученых. Аббат де Бельгард здесь прибегает к двойной оптике: на протяжении почти всей беседы ученые осуждаются и высмеиваются как люди ограниченного ума, и лишь в конце выясняется, что последнее слово остается не за светскими представлениями, а за духовной моралью, основанной на более высокой системе ценностей.