— Ничему жизнь дурака не учит.

— Так, господа, внимание! – вдруг сказал Румм, — Позвольте представить: Оливер Остин, мой старинный друг, и наш гость сегодня.

Дверь в углу класса открылась, и все взгляды устремились туда. В помещение вошел человек, нарушая тишину звуком шагов и у Ани невольно вырвалось:

— Так ты жив!

====== Оливер Остин ======

Аня смотрела во все глаза, и все равно не могла поверить. Он жив, и не стал жертвой того глупого жестокого состязания!

«Жив! Жив!» — пело у нее в душе. Как же хорошо — теперь она не будет чувствовать себя убийцей.

— Госпожа Ровенская, что случилось? – непонимающе глядя на нее, спросил Румм. Аня посмотрела на преподавателя. И снова перевела взгляд на гостя, но тот, к ее огромному разочарованию, точь-в-точь повторял выражение лица профессора: вопросительное и удивленное.

— Простите, мисс, — сказал Оливер Остин голосом, услышав звучание которого, Аня тут же окончательно утвердилась, что она права, — Но кажется вы меня приняли за кого-то другого, — он вежливо улыбнулся, глядя на совершенно сбитую с толку Аню.

— Разве ты разговариваешь? – спросила она, чувствуя себя в высшей степени глупо. Она слышала за своей спиной смешки, и удивленное перешептывание.

— Лолита, ты чего? – прошипела Кира, легонько дернув Аню за юбку.

Лицо гостя сначала слегка вытянулось, а после легкая улыбка тронула губы.

— Ну вроде как моя физиология это позволяет, — сказал он, и Ровенская поняла, какое у него уже сложилось о ней мнение: Дурочка. Слабоумная идиотка. Но это точно был он! Ошибки быть не может!

«Но...разве он меня забыл?» — растерянно, даже слегка обиженно подумала она. «У них такая короткая память?». Тогда она решилась задать свой последний вопрос:

— Где твои крылья?

Тут Румм хлопнул в ладоши:

— Я понял! Дорогой друг, нет ничего удивительного в том, что госпожа Ровенская, так странно на ваш взгляд себя повела, – с улыбкой сказал он, обращаясь к Оливеру. Тот вопросительно поднял брови.

— Понимаете ли...— Румм на секунду замялся, — По странному стечению обстоятельств, вы – точная копия птицы сирин, с которой госпожа Лолита сражалась на прошедшем парижском съезде. К сожалению, птица погибла, чем и объясняется ее удивление при виде вас.

Выражение лица гостя сменилось на понимающее.

— Ах вот как...в таком случае это вполне естесственно. Прошу вас не волноваться, госпожа... Ровенская? – уточнил он.

— Да, – кивнула Лолита, чувствуя себя обманутой.

— Я не птица сирин, по крайней мере не настоящая...— Оливер улыбнулся, — Но мне очень приятно, что вы так неравнодушны к жизни других.

Аня села, опустив взгляд вниз, и ругая себя за глупую наивность. Ведь она же сама видела мертвое тело со сломанными окровавленными крыльями, перекошенное мукой лицо с приоткрытым ртом, застывшим в предсмертной песне. Он явно был мертв, но так сложно было поверить...

Аня зажмурилась, мечтая провалиться сквозь землю от стыда.

«Дура! Наивная глупая дура!» — ругала она себя, сжав кулаки под партой. Кира незаметно, ободряюще толкнула ее локтем в бок, но почему-то легче Ане от этого не стало. Тем временем, Румм продолжил:

— Итак, у нас сегодня открытый урок. Наверное, как вы уже поняли, Оливер обладает способностями сирин – одной из самых интересных и полезных. Вы можете задать мистеру Остину вопросы, по интересующей нас теме.

Остин кивнул:

— Буду рад на них ответить.

Сколько времени длились бесконечные вопросы, Аня не знала. Но Оливер Остин, казалось, нисколько не уставал на них отвечать.

— А он приятный, к тому же, просто прекрасен, — смущенно розовея, шепнула Кира Ане на ухо. На что Ровенская едва подавила желание состроить гримасу. Нет, злилась она не на Оливера Остина, невольно сыгравшего с ней такую злую шутку, а на себя и свою беспросветную глупость. Тут Анна вздрогнула, услышав вопрос, заданный одной из девушек:

— А вы петь умеете?

— Как сирин? – уточнил гость. Девушка засмущалась:

— Ну...конечно.

Остин кивнул:

— Да, это умение имеется.

— Спойте нам что-нибудь!

— Да, спойте! – донеслось из класса.

— Пожалуйста! – подхватили другие.

— Тише-тише! – вмешался Румм, — Только если мистер Остин согласится.

— Я могу спеть, но не могу ручаться, что это будет безвредным, — качнул головой Оливер, — Как многие из вас знают, голос сирин может лишить рассудка. По желанию, разумеется, – добавил он, заметив вопросительные выражения на лицах студентов, — Если птица пожелает отнять волю, она ее отнимет. Пожелает влюбить в себя – влюбит. Голос – это ее оружие, которым она умело пользуется. Он может как принести пользу, так и навредить.

— Ох, а рассказывает-то как! – сладко вздохнула Кира, затуманенными глазами глядя на Остина, — И красавец к тому же...

— Брось, Кира! Ему же не меньше сотни лет, — хмыкнула Аня, стараясь не смотреть на Оливера, — За это время можно так научиться ораторствовать, что переплюнешь любого Демосфена.

— Не скажи, — фыркнула подруга, — Некоторых вообще ничто уму-разуму не научит.

— Ты несправедлива к Милану! – возмутилась Ровенская. Кира посмотрела на нее, и хитро улыбнулась:

— А ты ревнуешь.

— Я?! – вытаращила глаза Аня.

— Ага! – довольно кивнула Кира, и снова повернулась к Остину и Румму, слушать лекцию, оставляя Аню на растерзание своим мыслям и совести.

«Вот еще! Глупость какая!» — подумала она. «Влюбиться в сирин – это все равно что влюбиться в канарейку! Пусть даже оболочка у этого животного человекоподобная! Просто...мне так жаль, что он все-таки погиб...причем из-за меня...из-за глупого, никому ненужного состязания. Из-за этого дурацкого смертельного цирка погибло такое прекрасное существо. Я чувствую себя убийцей...» — Аня прикрыла глаза, прогоняя навалившуюся на них тяжесть. Все звуки, казалось, отошли на второй план, и девушка вынырнула из омута своих размышлений, услышав нарастающий гомон класса.

— Хорошо-хорошо, господа, но вы просите об очень рискованной вещи, — сказал Оливер Остин, — Я не буду петь в полную силу, иначе это приравнивалось бы к зомбированию, но думаю, что употребить одну сотую способностей вполне безопасно. Вы не против, профессор Румм?

— Нет, что вы. Думаю, вы знаете, в каких «дозах» эту способность можно употреблять, — улыбнулся Румм.

— Тогда прошу тишины, господа, — сказал Остин, и склонив голову вниз, закрыл глаза.

— Он сейчас петь будет!!! – восторженно прошептала Кира Ане, от чего у Лолиты появилось ощущение глухого отчаяния. Она знала, что не выдержит, вновь услышав этот голос. Тот день слишком глубоко впечатался в память, и пережить такое же напряжение и все воспоминания о тех ужасных муках, которыми сопровождалась песня, она не сможет спокойно.

Несколько секунд тишины, и по классу пронеслась первая дрожащая нота. Едва слышная, но такая знакомая, и ощутимая почти материально, что боль в груди, сопровождающая Аню с самого утра, стала еще сильнее, словно едва зажившую рану вновь вскрыли острым ножом. Девушка судорожно вздохнула, и прижала руку к груди, хватая ртом воздух.

Мелодия, исполняемая Остином была другой, но с такими же интонациями и нотами, что и у умершей сирин. Аня зажмурилась, пытаясь не дать слезам вытечь из глаз. Оливер Остин, сам того не желая, нещадно полосовал ее душу на мелкие клочки, заставляя девушку все больше сжимать кулаки.

Аня закусила губу, тщетно пытаясь подавить едва заметно сотрясавшие ее рыдания. Кира заметившая это, сжала ее руку, встревоженно глядя на подругу.

— «Держись, Лола. Он скоро перестанет, и тогда всё сразу пройдет», — мысленно сказала она ей, и Лолита только крепче сжала зубы, стараясь не трястись.

— «Кира... Кира, сделай как-нибудь, чтобы не было заметно дрожи», — ответила ей Аня, не открывая глаз. Ровенской вовсе не хотелось, чтобы вся школа после судачила о том, что ее пробила истерика. Ей это совсем ни к чему. В прошлой — человеческой школе ее ненормальной считали, а если уж подобное мнение будет и в вампирской, то можно смело отправляться в психушку, потому что быть вампиром – уже в высшей степени необычно, если не сказать ненормально.