- Помогите! Он…- и цыганенок что-то затараторил на незнакомом мне языке. Как я догадался, это был цыганский.
- Что он говорит? – спросил я у Марии. Она пожала плечами, показывая, что тоже не понимает. Мальчик же, видя, что его вопли не помогают, заметался, как пойманная птица, что-то в панике тараторя.
- Погоди, сынок. Давай по порядку. – отлавливая малыша за рукав, спросил я: – Кто такой «он»? – тот же смотрел на меня огромными черными глазами, не понимая. Я повторил фразу на французском, немецком и итальянском. Но все было безуспешно. Мальчик не понимал – слишком мал был, и, видимо, не успел еще выучить других языков, кроме своего родного.
Тогда я в отчаянии перешел на язык жестов.
- Что ты хочешь сказать? – он вновь что-то заговорил и я отрицательно замотал головой. – Короче, короче! – я подкрепил слова жестом.
- М… Ма-атис…умер. – с усилием пролепетал он и я почувствовал, что мое сердце ухнуло куда-то вниз. Казалось, от шока у меня на минуту даже отказали все органы чувств. Я ничего не видел и не слышал, даже отпустил маленького посыльного, которого до этого удерживал от стремительных передвижений по комнате.
Когда ступор прошел, меня словно ужалило и я закричал, указывая на дверь:
- Где он?! Пошли, быстро! – мальчишка пулей рванул вниз по лестнице. Я за ним.
Мы выбрались за ворота и пересекли луг, а после и то место, где обычно пасли табуны. Сразу за холмом, отсекающим пастбище, располагался небольшой луг, следом за которым начиналась небольшая рощица. Вот на этом лугу я и увидел людей. Все столпились в одном месте и при взгляде туда, грудь словно наливалась свинцом. Я себе никогда этого не прощу, никогда!
Достигнув места скопления и протолкавшись внутрь круга, я обнаружил лежащего на земле Матиса, лицо которого было все залито кровью. Волосы слиплись и тоже были в крови и земле. Кто-то подложил ему под голову свернутую шаль.
У меня все болело при одном взгляде на эту алую маску и безжизненно склоненную голову. Господи, как же я мог… почему так случилось?! Почему я не смог его уберечь?!
Я прекрасно тебя понимал, Лоран. Я понял, что ты чувствовал в ту ночь, когда случился пожар. И это были поистине невыносимые муки.
Чувствуя, что плачу, я опустился рядом с ним на колени и коснулся рукой скользкой от крови и грязи щеки, а после взял его за руку – холодную и безвольную.
Мысленно я звал его, умолял подать хоть какой-нибудь жизненный знак, открыть глаза, но шли минуты и ничего не менялось. Матис так и не двинулся. Холодный и мертвый.
Но я не мог поверить… не мог заставить себя поверить, что он мертв!
Может, поэтому в первые секунды я подумал, что мне почудилось биение пульса в венах его запястья?
Но после, все же…
- Жив…- прошептал я, не смея верить своему не то счастью, не то испугу. – Он жив!!!
Люди засуетились, осторожно поднимая раненого на руки. Один из мужчин мне сказал, что его временно отнесут к ним на стоянку, где пуридаи, возможно, сможет помочь ему. Как я только сейчас заметил, вокруг были одни цыгане. За исключением меня не было ни одного местного австрийца.
Я скривил губы.
Как же, никто не станет помогать «деревенской шлюхе», не так ли?
Более того, я был уверен, что это не просто несчастный случай. Матис слишком хороший наездник, чтобы вот так просто упасть с лошади на ровном месте. У меня не было никаких сомнений, что в этом кто-то замешан, и я узнаю, кто это. Но сперва нужно привести Тео в жизнеспособное состояние. Сейчас это самое главное.
Резко выдохнув и с силой проведя ладонями по лицу, словно надеясь, что от этого камень на душе сделается легче, я направился в том направлении, куда ушли цыгане. Да, похоже, и Джанго и старуха были правы: ты слишком свободен, чтобы быть счастливым, Матис. Слишком независим, чтобы быть любимым всеми. Как вольный ветер, как ледяной, но бурный Мистраль. Ты найдешь счастье либо в одиночестве, либо с такими же, как ты сам. Пока я прошу тебя только об одном – живи.
Когда я пришел на стоянку, Матиса уже занесли в один из шатров и приступили к оказанию помощи.
Заглянув в шатер, я обнаружил, что там суетятся две женщины: сама пуридаи, которая, отдавая приказы на своем языке, что-то мешала в медном котелке, и девушка – то сидящая возле Матиса и собиравшая влажной тряпкой кровь с его лица, то кружащая по палатке, принося старухе в алой шали какие-то пучки, банки и склянки.
Завидев меня, старуха плутовато прищурилась и протянула:
- Ааа…явился-таки, странник. Никак от глупости лечиться?
- Может и так, мадам. – ответил я. – Если это в ваших силах.
Старуха хмыкнула и сказала, дернув головой в сторону Матиса:
- Вон она, твоя глупость – лежит, ногой двинуть не может. Говорила я тебе – бойся своих желаний, много бед они принесут и тебе, и другим. Не послушался ты меня, теперь расплачивайся.
- Если бы я только знал, – тихо ответил я, опускаясь на колени возле бесчувственного Матиса, – Что именно это…и есть моя беда. Я не стал бы…
- Стал бы, стал! – рявкнула пуридаи, кроша какие-то сухие листья в кипящий отвар. – Ты не привык переступать через свои желания, странник. Они всегда были важнее всего для тебя – хоть отрицай, хоть не отрицай. Пока ты не научишься смирять себя, так и будешь страдать.
- Ничего не могу с собой поделать, – проронил я, проводя кончиком пальца по щеке юноши. Согревшись в шатре, он вновь стал по-живому теплым, – Я люблю его.
Пуридаи промолчала, возясь с лекарством.
- Это верно, – наконец сказала она, – Да только не твой он. А того, кто далеко сейчас. Сюда приехал, а сердце свое там оставил.
- Знаю. Я похож на того человека, поэтому он любит меня. – отозвался я, чувствуя, как внутри от этих слов все холодеет. – Я – замена. – старуха пристально посмотрела на меня, а после усмехнулась. Взгляд черных живых глаз немного смягчился:
- Ну-ну, не казни себя. Ваша встреча была неизбежна. Она на твоей ладони высечена, странник. Глубоко высечена. Шрам от нее останется навсегда и урок будет усвоен. Но ты должен будешь сделать это. Если сейчас ты останешься с ним, быть его смерти, так и знай… – она перелила варево из котелка в стакан, подошла и опустилась рядом со мной на колени. – А теперь иди и погуляй. Не мешай мне.
Я повиновался.
Над Дойч-Вестунгарн уже сгущались сиреневатые сумерки, и я, поглощенный невеселыми мыслями, зашагал по дороге в направлении поместья Сарон.
Когда я уже приближался к воротам, то обнаружил, что навстречу мне идет человек. Я не обратил бы на него внимания, если бы не знакомая до боли соломенная шляпа. До ненависти знакомая.
Неожиданно даже для самого себя, я почувствовал, что на лице у меня появляется улыбка. Хотя, скорее даже не улыбка, а зверский оскал.
Каспар останавливается, и, замечая ее, меняется в лице. Нагловато-недалекое выражение сменяется очевидным страхом. Испугался, щенок. И правильно, что испугался. Потому что спускать подобную подлость я не намерен.
- Добрый вечер, Каспар, – продолжая улыбаться, дружелюбно поприветствовал я его. – Поздновато гуляешь.
- Что тебе надо, урод? – процедил он, не расслабляясь ни на секунду.
- «Ну и ну, а сам весь трясется», – подумал я со смесью отвращения и жалости.
- Да вот, хотел спросить: каково это – унижать других за их же спиной? Бегать по дворам и как трусливая шавка растявкивать первое, что приходит в безмозглую голову?
- Что?!! – мгновенно вспыхнул тот, – Что ты сказал?!
- А разве не так? – удивился я, не спеша подходя к нему, – Разве не ты, как старая сплетница, подглядывал в замочную скважину, а после разбалтывал всей округе секреты других?
- Заткнись, иначе получишь! – прорычал Каспар, – Таких, как ты убивать надо!
- Хорошо, тогда я убью тебя. – спокойно сказал я, и, схватив его за шиворот, швырнул на ближайший деревянный забор.
Ударившись об доски, мальчишка зашипел от боли.
- Ты – ублюдок!!! Какого черта!..
- Ты недоволен? Ты же сам хотел убивать таких, как я, таких, как Матис. Этим я и занимаюсь – убиваю нас. – сказал я, нависая над ним. – А еще, я убиваю труса, который, вместо того, чтобы достойно достичь своей цели, решил взять желаемое силой и грязными речами. – схватив за горло, я поднял его на ноги и пригвоздил пальцами к забору. – Как думаешь, мне поможет, если я сейчас вырежу этот гнилой язык? – я достал нож, давно забытый Матисом у меня и ребром с силой просунул между зубов скулящего от ужаса Каспара. Он замотал головой, дыша, как придушенный щенок. На глазах у него выступили слезы. – Ты прав. Это насилие. – продолжил я, – Ведь именно так ты пытался поступить с Матисом. Но мне непонятно одно…- я пристально смотрел в перепуганные серые глаза, и знал, что выдержка мне изменяет: – Ведь ты сам захотел его, трус эдакий! Ты не можешь даже найти в себе сил и смелости признаться в собственных чувствах, так с чего ты взял, что сможешь погубить меня или его?! И кто дал тебе – склонного к тому же, право судить других?! Ты всего лишь человек! Не Господь Бог и даже не Дьявол! Просто зеленое яблоко, но уже гнилое внутри!!! – он смотрел на меня расширенными в панике глазами и я едва сдерживался, чтобы не избить его – безжалостно, до полусмерти. Чтобы он лежал точно также, как и Тео сейчас – обездвиженный и страдающий от мучительной боли. Я мог бы сделать это. Но чем мне бы или Матису это помогло? Разве это повернуло бы время вспять, или, может быть, изменило бы отношение Каспара и всех остальных людей к моей и Канзоне истории?
