- Я тоже, любовь моя. – словно два обезумевших зверя мы метались в объятиях друг друга. Такие отчаянные и интимные речи я слышал от Тео впервые. Никогда я не видел его настолько беззащитным и податливым, как сейчас.

- Еще, еще…- шептал он, раз за разом лаская меня устами. Казалось, он не мог напиться мной, постоянно испытывая непреодолимую жажду любви. – Я люблю тебя… Возьми меня… будь моим… – не в силах оторваться от него, я кое-как обрел равновесие, прижав завладевшего всем моим существом юного искусителя к краю стола. Мой разум был одной большой ослепительной вспышкой, всполохами языков пламени и мутного тумана. И пьяное наслаждение, от которого хотелось кричать, что есть силы… Во мне проснулся безумный голодный зверь, который жаждал вырваться на волю, взорвать все вокруг. Кровь кипела в венах и было жарко, несмотря на холодное помещение.

Развернув прелестника к себе спиной и не прекращая смаковать его горячую кожу и мягкие губы, я, путаясь в тесьме, развязал шнурок у ворота его рубашки, и после – наплевав на условности, яростно дернул, разрывая тонкий хлопок.

Как же давно я не ощущал это тело – эту шелковистую спину, упругие ягодицы, которые хочется бесконечно гладить и сжимать, мышцы живота и груди, тонкие ключицы, округлые плечи...

- Тео…

- Я хочу тебя, Валентин…- повернув голову, он жадно и моляще прижимался губами к моим. Его голос – тихий и чуть хрипловатый от страсти, завораживал, лишая меня последних сомнений.

Маттиа судорожно вздохнул, невольно напрягаясь, когда я проник в него, и тут же с тихим стоном прижался теснее, так, что я получил возможность еще наслаждаться и его губами тоже, ощущать грудью, как по-кошачьи двигаются его лопатки под ароматной разгоряченной кожей.

- Тише, не сорви голос, mio caro, – ласково накрывая полуоткрытые губы ладонью, выдохнул я ему на ухо, шутливо подкалывая. В ответ на это, Матис несильно укусил меня зубами за палец, вслед за чем уперся руками в стол, пытаясь удержать равновесие.

О, это чувство полного слияния было неповторимо в своей остроте и силе! Прислушиваясь к его хриплым, полным наслаждения крикам, я уже не пытался сдержать его или себя, и, быть может, впервые дал себе полную свободу, без боязни каких-либо последствий своей неосторожности.

Эта самоотдача совершенно лишила сил нас обоих, но после особенно яркого оргазма, заставляющего сокращаться в конвульсивной неге каждую мышцу, чувство глубочайшего удовлетворения было как никогда реальным. Не в силах двинуться, мы пролежали на том столе часа полтора, не меньше: Матис – на животе, прижавшись щекой к деревянной столешнице, я – приникнув губами к его виску, обняв сзади и согревая своим телом. Хотя мы и находились в помещении, но оно оставалось холодным, несмотря на плясавшее несколько минут назад адское пламя.

- Как думаешь, я уже умер? – нарушил молчание Матис.

- С чего ты взял? Что за странные вопросы? – немного сонно хмыкнул я, чуть приподняв голову, и поцеловал своего Дафниса в плечо, а после в шею.

- Просто я чувствую счастье. – ответил Тео, – Никогда подобного не ощущал.

- Хочешь сказать, что тебя ничто не тревожит и ты рад? – полушутливо-полунедоверчиво повел бровью я.

- Да…- он перевернулся на спину и посмотрел на меня – чуть влажный после занятия любовью и безумно соблазнительный в своей наготе и разорванной рубашке. – Я думал, что умру, когда узнал, что ты куда-то уехал, возможно, навсегда. Если бы ты знал, как я жалел о том, что сказал тогда…во время ссоры, сгоряча. Я думал, что ты из-за этого…

- Нет. – я поцеловал его в губы. Глупый, неужели он и вправду думает, что лишь из-за пары слов можно уйти и бросить все, что было выстроено на миллионах таких фраз и еще большем количестве дела? – В конце-концов, ты снова не соврал. Я ведь действительно безобразен. – я почувствовал, что улыбаюсь – быть может, немного безумно. Мне самому стало смешно от своих слов.

- А вот теперь ты действительно порешь чушь…- проворчал Канзоне, рукой убирая в сторону волну рыжих волос и погладив ладонью правую сторону моего лица. – Они тебя не портят, а… словно завершают. Это тоже красота, но более сложная, чем твоя прошлая. Ее не каждый поймет. Ты очень красив, Валентин. Твои черты лица, твой запах, твои волосы…- он пропустил между пальцев мои янтарные пряди. – …незабываемы. Как падший ангел, объятый огнем…- Маттиа, с немного усталым выражением лица убрал руку, позволяя волосам вновь скрыть мои шрамы. – Поэтому не верь и не слушай никого, кто будет утверждать обратное. Даже меня.

Я молча улыбнулся и, проведя пальцем по его нежной щеке в знак благодарности, сказал:

- Зачем ты меня сюда затащил? У меня мы могли бы оставаться столько, сколько хотели бы. А так уже пора идти, иначе замерзнем совсем.

- Знаю. Но мне так хотелось тебя поскорее обнять. До дома я бы не дотянул. – он улыбнулся и отвел взгляд, словно смутившись. Я засмеялся и взъерошил ему волосы.

- Одевайся, а то простудишься, и пошли ко мне.

- Если я дойду, – хмыкнул он, осторожно слезая со стола, – В этот раз ты явно перестарался.

- Ну прости, – отозвался я, застегивая брюки, отлавливая за подбородок Матиса и запечатлевая на его устах легкий поцелуй. – Ты сам захотел меня, mio caro.

Пожалуй, тот день был одним из самых счастливых дней моей ссылки. Его остаток мы провели в постели. Скажу, что нет зрелища более завораживающего, чем влюбленные глаза. Все те минуты, что я провел в объятиях Матиса, глядя ему в лицо, целуя бархатные ресницы и щеки, я мысленно сетовал, что не смог раньше добиться его сердца. Ведь – будучи доверчивым и страстным, испытывающим любовь, он становился в сотни раз пленительнее и прекраснее, чем когда-либо. Но сколько времени потеряно, и лишь только сейчас мне довелось испытать на себе это.

Маттиа…воплощенный Лютнист, играющий песню любви, которую вряд ли вспомнит кто-нибудь спустя века… Обнаженный Лютнист с порванной струной где-то глубоко внутри, в моих руках; с улыбкой Эрато́[2], заставляющей сердце биться так часто, что кажется, будто оно вот-вот выпрыгнет из груди. В тот день он был таким, каким я его никогда не видел, и мечтать не мог увидеть в подобном свете.

- «Voi sapete ch’io vi amo…» («Вы знаете, что я люблю вас...» (ит.)) [3]- его руки скользили по моему телу, снова и снова возбуждая огонь чувственного наслаждения в каждой клетке.

Но меня не оставляло чувство, что это было в последний раз.

Проблема появилась словно из ниоткуда.

Спустя три дня, в один из наших совместных вечеров, Матис выглядел каким-то излишне задумчивым, даже мрачным. Я бы даже сказал, расстроенным, выбитым из колеи. Да что, черт возьми, теперь-то произошло?!

- Что случилось? – спросил я, вырывая его из апатии, – У тебя все в порядке?

- Да, – ответил он с натянутой улыбкой. – День просто выдался тяжелый и не слишком удачный.

- Я могу чем-нибудь помочь? – он поднял на меня глаза и покачал головой:

- Извини, но нет. Да это и не стоит того.

Я решил оставить расспросы. Если он скрывает, значит не хочет мне говорить. А я не привык принуждать. Особенно если это не касается меня.

Но, как спустя еще два дня я понял, это касалось и меня тоже, причем самым непосредственным образом.

Возвращаясь с почты, я встретил Бьерна Ганна, который, по-видимому, направлялся туда же, откуда я недавно вышел.

- Привет, Бьерн, – я протянул ему руку для приветствия, но художник, остановившись, проигнорировал ее, сверля меня каким-то странным, холодным взглядом, какого я никогда раньше не замечал за ним.

- В чем дело? – я опустил руку, недоуменно глядя на него. – Что за взгляд? – и Бьерн – всегда такой добродушный и простоватый, ответил:

- А ты, оказывается, тот еще ублюдок, приятель.

- Что?..- на меня словно ушат с ледяной водой вылили. – Бьерн, ты одурел? Какая муха тебя укусила?

- Это я-то одурел?! Нет, я конечно понимаю, что он хорош и задница у него крепкая, но…не думал, что ты окажешься одним из них!!!