Я, чувствуя, как внутри все сжимается в ледяной кулак, встал с пола, на котором сидел – как и в ночь, когда у матери случился нервный срыв, и, приоткрыв дверь, осторожно скользнул в комнату.
Микеланджело, с туго перебинтованными кистями, полусидел в кровати и с каким-то отсутствующим, потухшим выражением глаз смотрел на меня.
Сердце мое сжалось при взгляде на него – теперь Микеле казался в два раза тоньше и меньше, чем прежде. Ангел со сломанными крыльями. И он хотел видеть меня – того, по чьей вине разрушилась его мечта.
Я прошел в комнату и сел на стул возле его кровати, так и не проронив ни слова. Мы молча смотрели друг на друга, пока пресс давящей тишины стал для меня невыносим. Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Микеланджело покачал светловолосой головой и тихо промолвил:
- Ничего не говори. Просто побудь со мной. – я последовал его желанию и мы сидели так, молча, долгое время. Мне казалось, прошла вечность, прежде чем Моретти – по-видимому устав, опустился на подушку и сказал, глядя на меня:
- Иди сюда, Тео.
- Куда? – не понял я.
- Полежи со мной немного.
- Чт…
- Тео…- он устало и пристально вглядывался мне в лицо, – Я прошу тебя.
- Х-хорошо…- я – все еще находясь в смятении от этой просьбы, сел на край узкой кровати, а после лег рядом с Микеланджело, осторожно переложив его искалеченные руки на подушку между нами, чтобы случайно не причинить ему лишней боли.
Микеле, перевернувшись на бок, уткнулся лбом мне в шею и затих. Я же, пытаясь унять непонятное, смутное волнение, неловко обнял его рукой за обтянутые тонкой рубашкой плечи.
Мы снова пришли к тому, с чего начался этот ад. А началось все с тех объятий, с той горькой ночи, когда он – собирая мои слезы, касался меня пахнущими виноградом руками. Когда я ощущал запах и тепло его тела, аромат его волос также, как и сейчас.
Я – будучи во власти кровного врага, позволил Микеле стать своим слабым местом, и в него тут же не замедлили ударить. Я больше не должен допустить этого. Я должен уйти.
- Прости меня, Микеле, – прошептал я, поглаживая его по соломенного цвета волосам, – Прости за случившееся. Отец…он решил, что я…что мы…- я запнулся, не в силах сформулировать, что вертелось в голове. Но Микеланджело меня опередил:
- Но ведь это действительно так…- чуть передвинув голову на подушке, он поцеловал меня в угол рта, – Я действительно люблю тебя, Тео. Также сильно, как если бы мы были братьями. – он слабо улыбнулся и я в ответ поцеловал его в щеку и приник губами ко лбу.
- Я тоже люблю тебя. Брат.
Вернувшись домой на следующий вечер, чтобы собраться и уйти, куда глаза глядят, я застал в комнате отца.
- Ага, объявился наконец! – прорычал он, вставая, – Иди сюда, я поговорю с тобой!
- Я не стану с тобой разговаривать, ублюдок, – процедил я сквозь зубы. – Таким, как ты, место на плахе. Я ухожу, а ты делай, что тебе вздумается.
- Что?! Что ты сказал?! – рассвирепел отец, – Ах ты недоносок, да я из тебя душу вытрясу!!! – он кинулся на меня, размахивая кулаками и я едва успел отскочить в сторону. Он врезался в комод, опрокинув на пол лежащие на нем инструменты для резьбы по дереву.
- Что здесь происходит? – на лестнице показалась мать, – Маттиа…- я посмотрел на нее, и она, внезапно переменившись в лице, завизжала: – Беги! Скорее беги!!! – не успел я среагировать, как меня сбило с ног и я покатился по полу.
Через мгновение, рядом с моей головой в деревянную половицу вонзилось лезвие резака.
- Маттиа!!! Николо, прекрати! Прекрати!!! – она подбежала и схватила отца за плечи, пытаясь оторвать его от меня.
- Уйди, матушка! – рявкнул я, высвобождаясь, – Этот чертов буйвол свихнулся! – я нащупал свалившийся на пол вместе с остальными инструментами нож, и, сжав его в пальцах, прижал к горлу отца однако, так и не нашел в себе сил сделать роковое движение. Оружие лишь слегка удерживало обезумевшего мужчину, чтобы не полоснуть меня в свою очередь резаком.
- Ты уверен, что сможешь убить меня, Маттиа?! И не надейся – ты слишком труслив для этого! Это я убью тебя, как грязную шавку!!! – орал он, но внезапно прекратил вдавливать меня в пол.
- Что…- я почувствовал свистящий хрип у себя над ухом и как с каждой секундой все тяжелее и тяжелее становится лежащая на мне туша.
- Никколо!! – мать наконец смогла столкнуть отца с меня и я, вскочив на ноги и посмотрев ему в лицо, обнаружил, что он мертв.
Пронзительный женский крик расколол ночную тишину.
В скором времени, похоронив отца, который, как констатировал врач, скончался от сердечного приступа, и продав дом, мы уехали из Италии.
Изрядно намучившейся матери не хотелось больше иметь ничего общего с когда-то родными местами.
- «Давай начнем сначала, сынок», – сказала она, и мы, посовещавшись, решили, что местом нового нашего рождения станет Австрия, вернее, ее провинция. Матери всегда нравились ее луга и красивые ландшафты, а мне было все равно, куда ехать. Лишь бы подальше от родины. Подальше от своего бывшего дома. Подальше от Микеле.
Как можно скорее, пока я не передумал и не остался, чтобы быть с ним, как и раньше – вдвоем.
«Святой Лаврентий, уведи меня отсюда».
И мы все же уехали.
За три года я научился хорошо владеть немецким языком. Так хорошо, что не всякий заметит мой едва уловимый акцент. И сменил имя, поскольку на немецкий лад всем было произносить его легче. Я стал Матисом.
Дойч-Вестунгарн и впрямь стал мне как родной. Я много чего нахожу здесь из того, что окружало меня в те редкие счастливые моменты моего детства…но я никогда, ни на минуту не забывал о том, что было со мной раньше.
На этих словах голос Матиса слегка осип и он прокашлялся, возвращая ему прежнюю низковато-очаровательную звонкость.
- Я выслушал твой рассказ, Матис, внял ему, – сказал я, устало откидывая назад рыжие волосы, – И хочу, чтобы ты знал… – я чуть подался вперед и промолвил, чуть тише: – Я никогда не причиню тебе вреда. Быть может, я ошибся в начале, не зная тебя, но на то, что совершил твой отец, я пойти не в силах.
- Поймите, причина моей ненависти к вам кроется не столько в этом, сколько…- он осекся и замолчал.
- Ну, что же ты? – откинувшись на спинку кресла, подтолкнул я его, – Говори, раз уж начал.
- …Сколько в том, что вы так и не дали мне уйти. – почти прошептал он, и, встав, вышел.
Я молча смотрел на захлопнувшуюся дверь, не в силах шелохнуться.
Я все понял.
[1]Имеется в виду звездопад в ночь с 10 на 11 августа, в праздник Святого Лаврентия. Итальянцы в эту ночь загадывают желание, глядя на звезды, которое должно исполниться в течение года.
====== Каменный ангел. Продолжение. ======
В сон ворвалось смутное беспокойство и я, очнувшись, в какой уже раз понял, что мне неимоверно жарко: пот пропитал хлопок рубашки, а волосы прилипли к влажному лбу. Снова этот морок.
- Черт…- выдохнул я, с силой проводя ладонями по лицу, словно надеясь стереть все воспоминания о ночном наваждении, которое преследовало меня с того дня, как я последний раз видел Канзоне.
Я с трудом признавался в этом даже себе, но вот уже три дня – раз за разом, он приходил ко мне каждую ночь.
Все время один и тот же сон начинался с того, что я просыпался в кресле, в вечерней гостиной на первом этаже, и не без смутного удивления обнаруживал лежащего в моих объятиях Матиса – приникшего ко мне всем телом так плотно, что в моем взбудораженном сознании зарождались совершенно кошмарные, непотребные желания в отношении того, что можно было бы сделать с этой восхитительной, сильной и упругой плотью, чтобы вновь обрести потревоженный покой.
Он был полностью обнажен – проведя рукой, я чувствовал соблазнительный изгиб шелковистого торса и бедер, – а его губы касались моей шеи, что-то неслышно шепча. Тело было настолько разгоряченным, словно я уже разжег его своими ласками, и это ощущение через одежду буквально сводило меня с ума. Все чувства до кончиков пальцев возбуждала одна лишь его близость, прикосновение к нему, к этому прекрасному, смуглому плечу, груди, животу, округлым ягодицам и нежной плоти между ними.
