Шло время, мастерская отца развивалась и он наконец смог накопить на новый дом. Он был небольшой и располагался неподалеку от жилища Кармелы, которое мы снимали ранее, однако, нас радовала не столько солидность постройки, сколько тот факт, что он наш собственный и больше ничей. Мать была счастлива, отец тоже. Лишь я не мог определиться с настроением. Я вырос в доме Кармелы и для меня он уже стал родным. Новое место было непривычным и чужим, но меня крайне радовало одно обстоятельство: теперь я стал еще ближе к Микеланджело, чем раньше. Он жил всего в двух кварталах от меня.

Я часто бывал в родительской мастерской, познакомился с подмастерьями. Часто играл на лютне вместе с Микеланджело, и уже потихоньку стал привыкать к налаживающейся жизни, когда в один прекрасный день внезапно понял, что на самом деле все совсем не хорошо. Проблема просочилась в нашу жизнь совершенно незаметно для меня самого. Должно быть, я был ослеплен свалившимся на меня счастьем мирного, безоблачного бытия.

Однажды вечером, вернувшись домой, я уловил краем уха крик из дальних комнат и поспешил туда, не торопясь открывать дверь в спальню.

Это был рассерженный голос матери, то и дело срывающийся на отчаянный вопль:

- Ты только посмотри на себя – снова напился, как свинья! Ты же клялся мне, что больше не прикоснешься к бутылке!

- Замолчи, женщина! Пилила меня, когда мы были нищими, но и сейчас никак не угомонишься?! Этот дом купил я! Я! Ты никто здесь – живешь из милости, у меня на шее сидишь, шлюха! Пока я обеспечиваю тебя и этого недоноска, я буду делать, что хочу и когда захочу! Ты поняла меня?! Ты меня поняла?!!

- Уймись, Никколо, и иди проспись! Маттиа твой единственный сын и он не должен видеть тебя таким. Иди же, ну!

- Не прикасайся к мне, потаскуха! Откуда я знаю, что ты его не нагуляла втихомолку от меня с каким-нибудь цыганом?! Этот пострел слишком наглый, чтобы быть моим сыном!

- Никколо! Да что ты…

- Закрой свой трепливый рот! Надоело мне эту брехню собачью слушать! Выметайся отсюда!

- Никколо…

- Вали!!!

- Но…

Внезапно мать вскрикнула и я уже не мог заставить себя просто стоять и слушать. Пинком распахнув дверь в комнату, я увидел ее лежащей на полу и держащуюся за живот.

«Я убью его!» – вот что пронеслось у меня в голове, и я, не задумываясь, схватил со столика хрупкую фарфоровую вазу и ударил ей отца по голове.

Спустя мгновение, он уже лежал на полу среди белых остатков сосуда. На лице были мелкие порезы от острых осколков. В тот момент мне было все равно, что с ним будет. Я был бы счастлив, если бы он умер.

Мать, к счастью, была жива, и даже в сознании.

- Матушка! – я приподнял ее голову от пола, – Он ударил тебя?! Это был он?!

- Нет, нет…- бормотала она, с каждым разом бледнея все больше и больше, – Синьора…синьора Гатти…скорее, Маттиа… Гатти… – Гатти звали местного лекаря, проживавшего всего в пяти домах от нас.

- Сейчас! – я аккуратно положил ее обратно на пол и понесся за врачом.

В ту ночь я так и не сомкнул глаз. Доктор, которого я привел, много часов ухаживал за матерью. Отец, к моему глубокому разочарованию, оказался жив – лишь без сознания и с легким сотрясением.

Сеньор Гатти вышел из комнаты лишь в четвертом часу утра – очень уставший, но с выражением крайнего облегчения на лице. Я сидел на полу под дверью и тут же вскочил, едва завидев его.

- С ней все будет в порядке, Маттиа, не волнуйся, – сказал он, отвечая на читающийся на моем лице отчаянный вопрос. – Ей очень повезло: была серьезная угроза выкидыша, но, к счастью, обошлось. Однако, ей просто необходимо провести в полном покое хотя бы три-четыре дня. Она должна восстановиться. Тем более, в ее положении…

- Это сделал он?! – отрывисто процедил я. – Он ведь ударил ее!

- Нет-нет, малыш, успокойся…- доктор умиротворяющее похлопал меня по плечу, – Если бы он ее ударил, то ребенка было бы не спасти. Она всего лишь перенервничала. Но ты должен по возможности оградить ее от волнений, Маттиа. Ты теперь ее защитник.

Я не слушал его. Я думал о том, где найти в себе смелость осознать, что теперь мне придется пойти против отца, если я люблю мать и должен буду ее защитить от его пьяных выходок. Как мне преодолеть свой безотчетный, взращенный с детства страх перед свирепостью сурового родителя?

Гатти ушел, а я вернулся в спальню.

Мать спала. Она уже выглядела не такой бледной, как в самом начале, и это меня немного успокоило. Я поцеловал ее в висок. Он был прохладным и солоноватым от выступившей на лбу испарины. Отстранившись, я направился к комнате, где все еще лежал без сознания отец.

- Больше ты не причинишь проблем…- прошептал я, закрывая дверь, запирая ее на ключ и кладя его в карман.

Меня почти физически тошнило, я не мог находиться в этом доме.

Выйдя наружу, я зашагал по темным улицам, и настолько погрузился в свою мрачную апатию, что не заметил, как оказался возле дома Моретти. Ноги сами принесли меня туда, где я мог всегда найти покой.

Недолго думая, я перелез через витой забор, и, пройдя через двор, скользнул в амбар, где хранилось зерно и сено для кормежки скота. Думаю, они не будут возражать, если я посплю здесь одну ночь.

В деревянном сарае приятно пахло сухой травой и древесиной. Легкий запах влаги доносился от накрытого массивной крышкой в углу колодца, и я, упав на ворох мягкого сена, закрыл глаза и почти сразу же провалился в сон.

Очнулся от удивленного, но прекрасно знакомого мне вопля. С трудом разлепив веки, я увидел оторопело уставившегося на меня Микеланджело с пустым ведром в руке. С улицы доносилось щебетание птиц. Уже было утро. Видимо, Моретти послали набрать воды из колодца, и тут он заметил меня – весьма неожиданный субъект для данного помещения.

- Тео?! Ты чего тут забыл? – он поставил ведро и подошел ко мне.

- А…извини, я...решил вздремнуть немного, а проспал всю ночь...- пробормотал я, и потер рукой глаза.

- Тео, что-то случилось? – он сел на солому рядом, с беспокойством глядя на меня, – Дома проблемы?

- Дома? С чего ты взял? – вяло отмахнулся я, с горечью думая о своей семье.

- Если дело не в этом, то почему ты тогда спишь в сарае, а не в собственной кровати?

Я промолчал, не зная, что ответить. Но Микеланджело, похоже, мой ответ был и не нужен. И так все было понятно. Он кивнул, словно говоря: «Как я и думал».

- Просто они снова начали скандалить, – наконец смог вымолвить я, – И отец чуть не довел мать до выкидыша. Сейчас с ней все в порядке, но я не хотел возвращаться домой. Можно мне иногда приходить сюда спать, если что?

- Конечно, не вопрос, но…- пробормотал Моретти, – Ты собираешься что-то с этим делать? Нельзя же это так оставлять.

- А что с этим поделаешь? Отца прибить? – я озадаченно и одновременно устало почесал в затылке.

- Я не ослышался? Друг, ты меня пугаешь, – обеспокоенно хмыкнул он. – Может быть, ты бы поговорил с ним, попробовал найти общий язык…

- Не говори ерунды, – поморщился я, – Я не представляю себе, как можно подойти к отцу, да еще и с проповедническими речами и не получить при этом стулом по голове…

- Неужели все настолько плохо?

- Да.

Микеланджело не проронил больше ни слова. Я понял, что он тоже не знает, как быть.

- В любом случае…- возобновил он разговор, – Ты можешь рассчитывать на убежище. Мой дом – твой дом.

- Спасибо. – ответил я, испытывая к Моретти чувство глубокой привязанности. Он был моим единственным настоящим приютом. Он всегда давал мне надежду на лучшее.

- Слушай…- начал Микеле, – Я тут хотел спросить тебя кое-о-чем…

- Ну.

- Ты ведь знаешь Елену Меритано?

- А, ты о Елене Троянской? – вспомнил я, – Ну да, знаю, а что?

Микеланджело как-то робко взглянул, и меня словно током ударило:

- Только не говори мне, что ты влюбился. – и, глядя на его чуть покрасневшее лицо, понял, что так все и есть. – Что?! С ума сошел? Да она же горда, как золоченый павлин! Даже богатенького Джордано отвергла, хотя за ним все девицы вьются.