- Вы, наверное, известный музыкант.

- С чего ты взял? – я мгновенно напрягся.

- Вы играете совсем не как любитель. Чувствуется изрядный опыт.

- Какие уверенные рассуждения, – несколько обеспокоенно хмыкнул я, – Ты разбираешься в музыке?

- Немного, – ответил он, продолжая сосредоточенно причесывать густые белые волосы, – Мой отец держал некогда свою мастерскую по изготовлению музыкальных инструментов…- тут на его лицо набежала тень и он встряхнул кудрявой головой, – Не важно. Ваш уровень высок и это видно.

- Понятно. – пробормотал я, думая, что мне больше не стоит заниматься музыкой вне стен поместья. – Нет. Я известен, но отнюдь не благодаря творчеству. Я занимаюсь капиталовложениями.

- Хм. С виду как раз наоборот. Либо вы действительно странный человек, либо… – он оторвал взгляд от кобылы и посмотрел на меня, – …вы лжете.

- Ты слишком категоричен. – поморщился я. – Зачем мне лгать?

- Я всего лишь говорю то, что думаю, – возразил Канзоне. – А для лжи у всех свои причины. Просто чувствую, когда мне говорят неправду.

Он буквально завораживал, очаровывал своей прямотой и непосредственностью, однако меня тревожило то, что он начинал догадываться о том, кто я есть на самом деле. Если я хочу быть уверенным в собственной безопасности, то мне следует стать более осторожным.

- Однако, ваше прошлое меня не касается…- продолжил он, – Но я бы хотел узнать у вас касательно совсем недавнего.

- Что конкретно? – спросил я.

- С недавних пор меня тревожат странные видения...

- И что это за видения? – я внимательно смотрел, как он нервно теребит пальцами прядь конских волос.

- Это не суть важно, – замотал головой он, – Я понял, что ничего не помню из того, что происходило со мной в тот вечер, когда Бьерн закончил картину. Так вот, я хочу спросить об этом вас. – этот вопрос и пристальный взгляд привели меня в ступор. Я замялся, не зная, что ответить.

- Почему вы колеблетесь? – спросил он.

- Я сам мало что помню, – ответил я.

- Лжете. Вы один были трезвым в тот вечер.

- Ты же ничего не помнишь, – заметил я.

- Некоторые моменты я не забыл, – сказал Матис, – Но не уверен, что это реальность, а не пьяный бред.

- И что же ты помнишь? – я должен был знать, что сохранилось в его памяти, чтобы после решить – говорить или нет.

- Я не расскажу вам этого, – снова замотал головой он, и я понял, что он помнит. – Но прошу вас.

- Ты хочешь узнать, почему проснулся полураздетым в чужой постели?

- И это в том числе, – ответил Канзоне, – Я понял, почему оказался без одежды: она была мокрая. Но вот каким образом она намокла? Дождь не шел.

- Ты в реке искупался, – хмыкнул я, – Вот мокрым и стал.

- Но зачем? Ведь я зашел туда не сам.

- А каким же образом тогда?

- Потому что я был там с вами.

- Что?

- Я помню, как меня отрывали от земли, и…там, в воде, вы были со мной…- он говорил быстро, словно боялся, что я его перебью. – …Поэтому я хочу знать, что случилось на берегу. Это было – то, что я вам рассказал?

– Да, – ответил я, и увидел, как слегка расширились карие глаза и он побледнел.

- Расскажите мне все. Только правду, – прошептал он, одной рукой невольно вцепляясь в гриву. Одетт зафыркала.

- Ты уверен, что хочешь знать правду? – невесело усмехнулся я, обходя лошадь, – Она... может оказаться неприятной.

- Да, – ответил он. – Что произошло?

- В особенности ничего страшного, но ты целовал меня.

- Ч-что? К-как? – запнувшись, выдавил юноша. Я понял, что он не может поверить своим ушам. Весь этот разговор грозил перейти в дурную бесконечность. Меня это понемногу начинало бесить.

- Да вот так! – слегка раздраженно отрезал я, хватая его за плечо и впиваясь в полуоткрытые от изумления губы, ловя взметнувшуюся для защиты вверх руку.

Первые секунды словно застыли в невесомости, а после я ощутил, что Матис, пытаясь сохранить равновесие, спиной уперся в стену, а свободной ладонью мне в плечо, словно отталкивая. Но не хотелось отпускать его и я, зарывшись рукой в кудрявые волосы на затылке, с силой привлек юношу ближе к себе.

Сейчас, вспоминая об этом, я думаю: «Зачем? Ну зачем я это сделал?!». Отпусти я его тогда, ничего бы не было.

Но нет: я – усмирив временное сопротивление, продолжал все глубже терзать его губы. Только тогда я понял причину своего скрытого желания: дикость. Непокорная натура этого парня и свела меня с ума. Она возбуждала, вызывала стремление подчинить этого демона себе, одновременно вскрыв и изучив его до самого сердца. Лишь много дней спустя я понял, как был жесток.

Сладостный, жаркий поцелуй прервал металлический холод от лезвия ножа, что уперся мне в треугольник под подбородком. О да, не зря Матис носил его с собой. Теперь это оружие спасет его и от моих посягательств. Что ж, так тому и быть.

- Если вы еще раз прикоснетесь ко мне, я вас убью! – тихо, но с рычащими интонациями в голосе промолвил он.

- Я не против, – просто ответил я, упираясь двумя ладонями в стену по обе стороны от головы юноши. – Моя жизнь никогда уже не будет прежней, я потерял практически все, что было мне дорого и вряд ли смогу возродить из руин тот мир, что окружал меня ранее; вряд ли смогу встретить тех, кто убил меня и попросить у них прощения. Поэтому я не боюсь умереть… – я наклонился чуть ближе к его лицу, чувствуя, как острие прокалывает кожу. Глаза Канзоне слегка расширились и он судорожно вздохнул – не то от изумления, не то от страха. – Поэтому я с радостью исполню твое желание. Артерия здесь – чуть левее. Есть и другой вариант – с силой проткнуть в этом месте и достигнуть нёба. Тогда я совершенно точно умру. -Матис молчал, только рука, сжимающая рукоять ножа, подрагивала.

- Итак, ты все еще хочешь убить меня…- переходя на шепот, я придвинулся еще ближе и погладил его кончиками пальцев по гладкой щеке, – …Маттиа?

В этот момент мне показалось, что во взгляде юноши что-то сломалось, словно я вонзил ему под лопатку его же собственный нож. Он разжал пальцы и тот с приглушенным звяканьем упал на земляной пол среди соломы. Отчасти я был озадачен: почему эта итальянская интерпретация его имени вызвала такую реакцию? Но на тот момент мне было не до праздных размышлений.

Устранив последние сантиметры, я совершенно невинно поцеловал его в угол рта, и был немало удивлен, когда Матис приоткрыл губы, отвечая на мои ласки. С лихвой используя этот шанс, я вновь завладел его устами, обняв за плечи и талию вспыхнувшее от волнения тело.

Меня возбуждал его запах – по-мужски терпкий, со сладковатым оттенком. Совершенно порочный, но притягательный, этот аромат будоражил мое воображение и чувства, заставляя зарываться лицом в волосы возле его уха и раз за разом шептать то самое заветное имя: «Маттиа… Маттиа…», слушая в ответ его горячее учащенное дыхание.

Я проник ладонью под рубашку и уловил едва слышный стон, взглянув ему в глаза увидел совершенно безумный взгляд – как тогда, на берегу реки.

Расстегивая на нем одежду и одновременно целуя в шею, я почувствовал, как он обхватил меня руками за голову, зарываясь пальцами в огненные пряди на затылке. В тот момент он выглядел просто восхитительно, и я подумал, что теперь понимаю смысл старинного выражения «очарование порока». Все это: мои ласки, его стоны и вздохи, скользящие по коже губы, было непозволительным, но от этого делалось только желаннее, каждое мгновение уничтожая по крупице терпения.

С каждым разом лобзания Канзоне становились все жарче и ненасытнее и мне он безумно нравился таким – поглощенный животной страстью, что, словно раскаленная лава, разливалась по венам, заставляя колени безвольно подламываться.

Так я и не заметил, как мы сползли вниз вдоль стены.

Лежащий на сене Матис, расстегнув мне рубашку, проник рукой за пояс брюк, что заставило меня возжелать его с удвоенной силой.

Стянув вниз одну сторону черных штанов, я прошелся рукой по соблазнительно выступающей тазовой косточке и понял, что был прав в отношении красоты этих прелестных тренированных бедер.