“Джентльмены” – и этим всё сказано.

- Всё не так плохо, Веска. Я просто не ожидал. Думаю, Эйдн и Парис тоже. – тщательно подбирая слова, промолвил я. Казалось бы, это всего лишь прислуга и я не обязан был утруждать себя любезностями. Многие люди моего социального положения вообще не воспринимали колонистов, как людей, но я так не мог. Моя природа была и останется природой фермера и актёра захолустного театра, о чём я никогда не жалел и впредь не пожалею. – Ты выглядишь необычно. Необычно, но вовсе не уродливо.

Служанка так удивилась, что даже подняла брови.

- Хозяин не обязан придерживаться с прислугой этикета.

- Это не этикет, а всего лишь моё мнение. – я точно также приподнял брови. – А сейчас свари-ка мне кофе, Веска. Эйдн хвалил твоё умение его готовить, а я до сих пор так и не успел его попробовать.

Дни летели серой пеленой с частыми проблесками солнца. Веска, как я заметил, неплохо прижилась в нашей эксцентричной компании и она уже чаще появлялась на глаза до темноты, чем прежде. От боязливости и робости не осталось и следа, а на смену пришло незыблемое спокойствие и скромная сдержанность, почти загадочность. Пожалуй, Веска явилась одной из самых близких мне внутренне женщин на моей памяти.

Она мало говорила, но столь проницательный, всепонимающий взгляд мне редко приходилось встречать. Пожалуй, он был в чём-то похож на взгляд Париса, что значительно облегчало установление контакта для меня, потому я провёл немало часов на кухне, разговаривая с ней на разные темы и получал от этого колоссальное удовольствие.

Лоран же вообще очень странно среагировал, когда я привёл его как-то вечером на кухню, чтобы познакомить с необычной горничной.

Никак не ответив на приветствие Вески, он так заворожённо смотрел на неё, что я даже почувствовал лёгкую ревность. Веска же, в свою очередь внимательно посмотрев в глаза Лорану, медленно кивнула и продолжила заниматься своими делами, а я увёл своего протеже обратно в гостиную, от греха подальше.

Лоран вообще в последнее время вёл себя крайне странно. Смена личностей участилась, несмотря на каждодневные сеансы у доктора Милтона, стали сниться кошмары. Я начинал беспокоиться за него и наведался к священнику на Лиденхолл-стрит.

- “Это лишь временный период обострения, мистер Романо, – заверил меня Милтон, – Вы дали своё согласие на гипноз и сейчас я пытаюсь выявить причины расстройства личности вашего подопечного, пути, которые привели в действие механизмы распада психики. Думаю, если мне это удастся, я смогу восстановить алгоритм действий и, пойдя методом от противного, “сшить” обратно личность мистера Мореля. Иного выхода я не вижу, увы. Ранее проведя исследования поведения вашего ученика, я остался уверен – это никакая не одержимость и мистики в этом явлении нет. Чистая психиатрия, которая гораздо сложнее, чем чтение молитвослова над припадками. Требуется время”.

И всё. Мне оставалось лишь быть рядом с Амати и поддерживать его, обнадёживать, что дела не так плохи, и что все эти сложности – лишь вопрос времени. И наблюдать за тем, как в его голове воцаряется всё больше смуты, словно поднятого со дна реки песка.

“Ах... Ммм...” – в мой сон вместе с непонятными звуками вкралась тревога. Заворочавшись и с трудом приоткрыв глаза, я понял, что источник беспокойства – Лоран, в этот раз спавший со мной. Мы и раньше много ночей проводили вместе, но когда настал период кошмарных снов, я и вовсе поселил его у себя в спальне. Лоран, конечно, ворчал: дескать, он не ребёнок и вовсе не боится один спать, но я настоял, заявив, что так мне будет спокойнее.

И вот теперь я частенько просыпался и будил своего любовника, запутавшегося в удавке сновидений.

Но на этот раз Амати снилось что-то другое. Ему явно было жарко, он ворочал головой по подушке. Рука, безвольно лежавшая на животе, внезапно ожила и, путаясь в складках рубашки, медленно проползла вверх. После остановилась на горле и обмякла вновь. Удушье? Меж расслабленных, подсохших уст прорвался очередной тихий стон и я подумал, что это выглядит весьма эротично. Тот двуликий эротизм и чувственность, свойственные барроканской реалистической живописи. Соблазн, выглядывающий из-под маски кошмара, страдания или грусти. Ко всему прочему, я заметил под тонкой тканью штанов Лорана эрекцию. Это точно был не кошмар. Стоит ли мне разбудить его или нет?

Однако, не успел я на что-то решиться, как Морель вскрикнул и вскочил на кровати, словно подброшенный мощной пружиной. Я едва успел поймать его за рукав, чтобы он не упал на пол. Глядя обезумевшими глазами по сторонам, он лихорадочно дрожал, схватившись руками за собственные плечи.

- Лоран? – осторожно позвал я. Он медленно обернулся и не то сказал, не то мяукнул на французском:

- Андре?

- Успокойся, ну же... – я обнял его за плечи и убрал с лица мокрые пряди волос, – Это был всего лишь сон. Что там было в этот раз? – но Амати молчал. Обычно он, запинаясь и теряя мысль, начинал рассказывать приснившуюся ему жуть. Однако, в этот раз было что-то не так.

- Лоран.

- Что? – он смотрел куда-то в белые складки простыни, словно находясь в прострации.

- Тебе снилось что-то... страстное? – тщательно подбирая слова, спросил я. Он задумчиво поёрзал в моих руках, а после со вздохом закрыл лицо рукой:

- Это настолько немыслимо, что я не решаюсь рассказать.

- Брось, меня уже ничем не смутишь, – фыркнул я, думая, как после всех ночей, проведённых в занятиях любовью, он ещё может стесняться что-то рассказать мне.

- Я не понимаю, что творится у меня в голове... Я даже не думал об этом никогда...

- Да не тяни уже, говори... – махнув рукой, досадливо хмыкнул я.

- Я, ты и Эйдн с Парисом занимались любовью. – выпалил он.

Я осёкся и удивлённо уставился на своего протеже.

- Вместе. На одной кровати. – добавил Лоран и мой рот буквально перекосило в недоверчивой улыбке. Ничем тебя, Андре, не смутишь уже, значит? Этого я не ожидал совершенно.

- Ничего себе... Ну и как, тебе понравилось? – нервно посмеиваясь, поинтересовался я. Лоран пожал плечами. Словно маленький мальчик – очень непосредственно и невинно:

- Не знаю, не уверен. Было слишком много похоти, а я боюсь этого состояния: оно бесконтрольно и легко перерастает в деструкцию. Как и мой сон перерос в кошмар. Ты достал нож и перерезал мне горло, Парис – запястья, а Эйдн вспорол мне живот. Было много крови. Но больно не было. Напротив, вы сделали это почти любовно, словно в запале соития. Меня напугало то, что я остался жить, несмотря на эти повреждения. Моя кровь текла и бурлила. Я боялся захлебнуться в ней. – он замолчал, а я ничего не мог сказать от изумления. Настолько извращённых в своей жестокости снов я ещё не наблюдал у Лорана. Что же такого делает Милтон с его сознанием, что ему снятся подобные вещи?!

Будучи всё ещё не в силах ничего из себя выдавить, кроме негромкого “ладно”, я покрепче обвил его руками за плечи, прислушиваясь к тому, как унимается дрожь в тонких юношеских руках, и как постепенно расслабляется тело под одеждой. Пройденный нами путь казался длинным, а лежащий впереди – бесконечным. И я не знал, чего можно ждать в конце нескончаемого. Быть может, новые пути.

На следующий день, проснувшись поутру, я не обнаружил Лорана рядом. Шёл всего лишь восьмой час, но я, тщательно одевшись, спустился вниз и, к своему удивлению, застал в столовой Париса и Эйдна. Блистательная парочка за неспешной беседой размеренно опустошала большой кофейник, приготовленный Веской к завтраку и изучала свежую корреспонденцию. Ко всему прочему, оба были возмутительно небрежно одеты, чего на моей памяти никогда не случалось прежде, или мне просто не доводилось заставать их в подобные моменты. Однако, кого я обманываю... Меня отнюдь не раздражала их небрежность, скорее, слегка пугала. Эти двое были настолько притягательными для меня личностями, что любое колебание воздуха возле них отзывалось где-то глубоко внутри тяжёлым, колокольным звоном.