- Учитесь, мой друг, – со смешком сказал Эйдн, глядя на мою кислую мину.
- Могу я с вашего позволения спросить: чему здесь вообще можно научиться? – ехидно поинтересовался я, обводя взглядом залитый золотым светом канделябров бальный зал с массой народа, усердно пытающегося затоптать множеством ног большой сине-зелёный ковёр.
- Считайте это наглядным руководством к тому, как не стоит жить и во что не стоит верить.
- А эти люди во что-то верят? – моя бровь невольно поползла вверх.
- Ну что за глупости. Все люди во что-то верят, но вот есть ли жизнь в том, во что они верят – большой вопрос, – Эйдн осушил бокал шампанского до дна и удалился, оставив меня в растерянности стоять посреди зала. Озираясь, я заметил, что один из джентльменов, шествующий вдоль невысокой террасы в компании других мужчин, отделился от группы и, спустившись по лестнице, подошёл ко мне.
- Добрый вечер, мы не имели удовольствия быть знакомы. Моё имя Найджел Норрис.
- Андре Романо. Здравствуйте, мистер Норрис, – спохватился я, пожимая виконту руку, – Чудесный приём.
- И тем не менее, вы, как я посмотрю, чувствуете себя не в своей тарелке, стоя здесь в гордом одиночестве, – усмехнулся тот и я не нашёлся, что ответить, лишь пробормотав:
- Я не особенно люблю бывать в людных местах, сэр.
- Понимаю, – слегка кивнул он и, склонившись поближе, тихо добавил: – По правде говоря, я устраиваю все эти балы лишь по наущению жены. Без её усилий меня бы уже все вокруг считали старым озлобившимся отшельником, – это маленькое откровение вызвало у меня смех и виконт, улыбаясь, подмигнул. Я немного расслабился и только сейчас обратил внимание, что волевое лицо бороздят лёгкие морщины, а в каштановых волосах затерялась частая проседь. Усы-шеврон были уже полностью седые. В общей сложности, виконту Норрису можно было дать лет шестьдесят, не больше.
Однако, сейчас я начинал понимать, почему Эйдн обратил на него внимание: этот человек мог быть простым с другими, несмотря на ощущение основательности и глубины, свойственное сильным личностям с немалым жизненным опытом. Не скрытое тщеславие, и не показная скромность, под которой часто скрывается равнодушие ко всем, кроме себя самого, а готовность понять и искренний интерес к вещам, которые вызывают страх и недоверие у других: “Кто, если не я изучит это, и кто, если не я сможет взглянуть на это явление по-другому”. В виконте была почти юношеская свежесть чувств и потому он словно бы выделялся из множества гостей одним лишь своим выражением лица. Ни один человек не мог не бросить взгляда, когда Норрис проходил мимо. Такими же были и мои наставники.
- Ну а вы, Андре, здесь какими судьбами? – спросил он, беря у мимо проходящего официанта с подноса два бокала с игристым и протягивая один из них мне.
- Я прибыл сюда в обществе своих менторов – мистера Дегри и мистера Линтона, – взяв вино, я обвёл взглядом зал, но так и не найдя знакомых лиц, вновь повернулся к виконту.
- О, знаю, знаю...- закивал головой Норрис, – Наверняка вы в курсе, что я имел удовольствие познакомиться с ними в Сити.
- Да-да, наслышан. – подтвердил я.
- “О, эта компания: мистер Дегри и его друзья воистину чудо: быть столь притягательными в столь скромном облачении – большое мастерство!” – вот что я успел услышать от дам на этом приёме. Vie modeste et pensées élevées6.Что ж, теперь я понимаю, почему вы привлекли моё внимание: чувствуется влияние ваших патронов... Кстати, где же они?
- Мне тоже это интересно.
Норрис сделал жест рукой и мы направились через море разговоров и смеха, ища в толпе знакомые силуэты. Где-то впереди слышался особенно оживлённый гул и я, переглянувшись с хозяином поместья, не сговариваясь, направился туда.
До этого игравшая музыка смолкла и мне стало как-то не по себе.
Когда мы достигли места, я увидел, что на небольшой помост, покрытый ковром, где обычно располагался оркестр, поднимается Лоран с неразлучным с ним футляром, а следом за ним джентльмен моего возраста с приглаженными светлыми волосами.
- Что происходит? – спросил я, совершенно сбитый с толку.
- Понятия не имею, друг мой, но, кажется, эти молодые люди собираются играть, – негромко отозвался Норрис. – Первый юноша мне знаком – это ученик Эммануэля Вирта, Александр Кольер. А вот второй мне неизвестен.
- Второй – мой протеже, Лоран Морель, – отозвался я, с неутлевающим беспокойством наблюдая за происходящим. Что эти двое задумали, и почему на лице Лорана такая...злость?
- Как вы думаете, господа, что важнее для музыкального таланта – владение техникой или своими эмоциями? – выпрямившись на сцене во весь рост, обратился к гостям Кольер. Люди заинтересованно зашумели: кто-то был уверен, что грамотность для музыканта – превыше всего, кто-то – что без эмоций музыка была бы не музыкой, а лишь механическим звокоизвлечением.
- Дамы и господа, вы все несомненно правы, – качнул головой Александр. – Но я утверждаю, что хороший музыкант может сочинять хорошую музыку в любой момент, не дожидаясь присутствия старушки музы, которая помнит ещё древний Вавилон, – он засмеялся и с ними вместе засмеялись зрители. – ...Можно творить шедевры, опираясь в большей степени на свои музыкальные умения и разум. Я реалист и осознаю, что жизнь слишком коротка, чтобы ждать неизвестно чего. Однако, мой юный оппонент не согласен со мной...- он вызывающе и насмешливо посмотрел на Лорана, получив в ответ холодный и пронзительный взгляд. – Месье Морель считает, что нет ничего важнее вдохновения и чувств. Но ведь вдохновение и чувства – это то, у чего нет основания и то, чему нет действительного подтверждения. Поэтому я подумал, что вы, дорогие гости, сможете нас рассудить.
- Этот парень может и многообещающий музыкант, но явно не творец, – пробормотал я, поражаясь такой наглости. Норрис, покосившись на меня, одобрительно хмыкнул.
- У всего есть оборотная сторона, – прошептал он, – Пускай он и глупец, но я уверен, что по части техники он не оплошает.
Я не ответил и продолжил наблюдать за этой своеобразной музыкальной дуэлью, которая должна была вот-вот начаться. Мне это совсем не нравилось и волновал Лоран – со стороны казалось, что он спокоен, как камень, однако, зная, как трепетно он относится ко всему, что связано с музыкой, я мог поклясться, что он на взводе. А ещё я был уверен, что зачинщиком всего этого балагана был Кольер, который, красуясь, живописно расположившись на одном из оркестровых табуретов, настраивал позаимствованную у музыкантов скрипку. Закончив возиться с инструментом, он – повернув голову к Морелю – поинтересовался:
- Мы же будем импровизировать, не так ли, месье Морель?
- Полагаю, что так. – таким же ледяным тоном ответил Лоран, тем не менее, не прикасаясь к своему футляру, лежащему на стуле.
- Ну что ж, не разочаруйте меня, – Кольер улыбнулся и француз кивнул, растянув губы в усмешке:
- Взаимно, сэр.
- Думаю, нам понадобится тема, – пробормотал тот и обратился к гостям: – Дамы и господа, прошу вас, придумайте нам тему!
- “Сад!”
- “Незнакомка!”
- “Весна!” – доносилось со всех сторон.
Внезапно, Норрис, стоящий рядом со мной подал голос:
- «Страсть».
- Что, простите? – переспросил Кольер.
- Страсть, мистер Кольер, страсть. Потешьте память старика этой прекрасной спутницей молодости. К тому же, мне очень интересно, как можно при помощи одного лишь разума и владения инструментом отразить всю многогранность этого проявления.
Александр выглядел озадаченным и слегка раздосадованным, но, тем не менее, кивнул:
- Что ж, желание хозяина – закон, хотя вы задали нам непростую задачу. – виконт усмехнулся и я почувствовал что-то сродни злой радости: таки-приструнили этого павлина.
Ученику Вирта понадобилось минут десять. Всё это время он ходил по помосту, что-то тихо наигрывая на скрипке, а после повернулся и гости замолкли, приготовившись слушать.
То, что играл Кольер, не было плохим, но и хорошим это нельзя было назвать тоже. В его импровизации было множество наисложнейших пассажей, совершенно плавно и точно связанных между собой, но после того, как он закончил играть, я не смог даже приблизительно вспомнить мотив. Единственная ассоциация, которая у меня закрепилась – это что-то местами похожее на музыку Вивальди – схожую с быстрыми весенними ручьями. Но это отнюдь была не страсть, далеко не она. Скорее, весна или влюблённость. Должно быть, несмотря на внешнюю улыбчивость и активность, Александр отличался весьма холодными чувствами внутри.
