Спустя же три часа, стоя у ворот Сент-Маргарет, Парис снова не находил себе места от волнения. То безмятежное спокойствие, которое он испытывал в объятиях Эйдна теперь казалось лишь далёким сном. Настолько далёким, что он сам едва ли мог в него поверить. Почему любая встреча с Габриэлем требовала от него таких душевных усилий, Линтон не знал, но зато ему прекрасно было известно, что тоже самое чувство тревоги преследовало и его близнеца. Ах, Габриэль... Как же он его любил. Любил и боялся.
Ступив на территорию церкви, англичанин направился к самой обители, ощущая лёгкую слабость в коленях. Для служб и причастия было уже поздно и были те самые часы затишья, когда в церкви оставалось от силы один-два прихожанина, а священники сидели в своих комнатках и беседовали или же отлучались в город по своим делам.
Габриэля он застал выходящим из исповедальни. Из соседней кабинки вышла юная леди в соломенной шляпке и, поблагодарив за исповедь, удалилась по главному проходу.
- Парис? – молодой священник выглядел ошарашенным, – Не ожидал тебя вновь увидеть. У тебя ко мне какое-то дело?
- Да, – ответил Парис, лихорадочно соображая, что сказать брату, – Пойдём, пройдёмся?
- Да, конечно... Я только сообщу, что отлучусь ненадолго...- пробормотал он и быстрым шагом ушёл в сторону священнических комнат.
“Действительно, зачем я пришёл?” – недоумевал про себя Парис, – “Я же ему всё сказал в прошлый раз. Что же ещё могу донести до него? Я даже точно не знаю цели своего визита... Господи, ну что я за идиот? Не мог обдумать всё, прежде чем что-то делать...” – едва он успел подумать об этом, как вернулся его брат. Габриэль был слегка бледен, впрочем, наверняка, как и сам Линтон.
- Я к твоим услугам. Выйдем в сад?
В церковном саду лето чувствовалось как никогда более явственно: пышно и нежно цвели прекрасные розы, большие скопления белых лилий и благоухающей мяты; под сенью умытой солнцем райской яблони, сквозь густую листву, ощерился зубами шипов густой тёрн, а под ногами, словно зелёный ковёр, похрустывала мягкая трава.
- Так что же привело тебя сюда? – спросил Габриэль, неспешно шагая вдоль вымощенных камнем дорожек и по привычке перебирая пальцами чётки.
Линтон молчал. Он не знал, что ответить.
- Парис? – Габриэль посмотрел на него и Парис остановился.
- Я не знаю. – наконец сказал он. Просто и честно.
- То есть? – Габриэль ощутимо удивился и даже перестал нервно считать бусины розария и тогда Линтон продолжил:
- Я действительно не знаю, зачем пришёл. Наверное, мне просто хотелось тебя увидеть. – он чувствовал, что заикается, но ничего не мог с этим поделать. И, кажется, начинал кое-что понимать...
- Присядь, – Габриэль подошёл к стоящей в прохладной тени яблони каменной скамье и жестом пригласил его сесть, после чего опустился рядом, – Честно говоря, я уже не надеялся, что ты вернёшься снова.
- Я тоже, – ответил Парис, почему-то чувствуя мучительную боль в груди, – И это было моей ошибкой. Я это понял только сейчас.
- Ошибкой? – Габриэль был не на шутку взволнован его состоянием и это читалось по расширенным в изумлении аквамариновым глазам и непонимающе сдвинутым бровям.
- Да, – Парис поднял на него взгляд, – Я не хотел брать на себя какую-либо ответственность, поэтому не думал о тебе и боялся увидеть тебя. Почти десять лет, с момента, как я узнал о твоём существовании, мне казалось абсурдным, что у меня есть брат и поэтому я сознательно избегал встреч с тобой...
- Ты имел полное право забыть обо мне, – перебил его Габриэль, – Я тебя предал и едва не разрушил твою только устаканившуюся жизнь. Ты имел полное право не только забыть обо мне, но и ненавидеть меня, презирать. Но ты простил меня. Ты и так сделал слишком многое – больше, чем заслуживает такой человек, как я.
- Нет, – покачал головой Парис, – Будь ты мне чужим – возможно. Однако, не думаю, что я даже тогда мог бы испытывать к тебе ненависть или презрение. Твоя ошибка была ужасна, но я был равнодушен – а это ещё хуже. Я виноват не меньше, чем ты, Габриэль. Но ты – моя семья. Я и раньше осознавал этот факт, но почувствовал это только сейчас. Поэтому и приехал – чтобы сказать, что люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив, как счастлив сейчас я. – он смотрел на него, а Габриэль молчал, глядя в ответ. Парису показалось, что его брат оглушён – так неподвижно был прикован его взгляд. Однако, интуитивная убеждённость, что он отыскал нужные слова, не пропадала. А значит...
С Габриэля наконец спало оцепенение и он опустил голову вниз. А на одну из непроглядно-чёрных бусин чёток упала прозрачная капля и скатилась по гладкой поверхности, оставляя за собой влажный след.
- Я... счастлив. – и этот ответ был таким тихим, что у Париса невольно всё замерло внутри. Он понимал, что чувствует Габриэль, но вряд ли мог назвать это ощущение. Странную смесь горечи и облегчения. Эти же чувства испытывает человек в момент раскаяния – словно с него, как с уставшего атланта свалился небосвод – мириады звёзд отправились в самостоятельный полёт, оставив своего прошлого слугу свободным и вольным идти, куда он только пожелает.
- Не плачь, всё хорошо. – слегка приобняв брата за плечи, Парис стиснул в пальцах сжимающую розарий руку Габриэля. – Я всегда буду с тобой и больше не буду пропадать из виду. Ты тоже хотя бы время от времени давай о себе знать, ладно?
- Да. Спасибо тебе, – ответил тот, подняв на него слегка покрасневшие глаза. – Я тоже люблю тебя, брат.
Они проговорили ещё около часа и, как отметил про себя Парис, это был один из редких моментов, когда он чувствовал себя по-настоящему спокойно и счастливо. Словно он обрёл внутри себя некий надёжный фундамент, нашёл недостающую деталь так долго собираемой им головоломки. Словно всё стало так, как и должно быть, по крайней мере в том, что касалось его отношений с братом. Да и Габриэль выглядел повеселевшим, пускай и слегка усталым: словно человек, прошедший долгий путь и наконец-то обретший возможность отдохнуть. Его вопросы были отвечены, а голос тих. Его страница жизни была перевёрнута. Он отыскал слова.
В пятницу той же недели, весь наш квартет из четырёх человек готовился к вечернему приёму. Хотя как готовился... Готовились все, кроме Лорана.
- Лоран, – негромко позвал я, разглядывая содержимое шкафа, – Собирайся. Наставники сказали, что через час мы должны быть готовы. – одному богу было известно, как мне не хотелось идти на приём к какому-то высокопоставленному старикану со странными пристрастиями. Но мальчишка не отозвался, продолжая читать, как ни в чём небывало, – Ты меня вообще слушаешь?
- Я прекрасно слышу тебя, Андре, – наконец ответил он, с тихим шелестом переворачивая страницу. Он сидел на широком подоконнике, у открытого окна, свесив одну ногу на пол и увлечённо поглощал какую-то книгу в чёрном кожаном переплёте – ту самую, что читал в прошлый раз у камина. Уже третий день не выпускает её из рук. Что же так захватило моего Амати, что он просиживает целыми днями в комнате, даже не меняя ночную сорочку на повседневную одежду? Раньше я не замечал за ним подобного легкомыслия.
- Что ты там такое читаешь? – я подошёл к нему и, заглянув через плечо, хмыкнул: – А, “Гамлет”... Ты осторожнее, я слышал, что у не в меру впечатлительных личностей эта пьеса развивает паранойю. – Лоран наконец оторвался от книги и слегка сонно, но с долей насмешки посмотрел на меня:
- Раз так, то, думаю, мне уже терять нечего.
- Зато мне есть, что, – я наклонился и слегка коснулся поцелуем губ Лорана, – И кого. Собирайся, – шлёпнув его по плечу, я вновь занялся подготовкой к ненавистному приёму. И для чего Эйдн и Парис заставляют нас ходить на все эти напыщенные балы, ума не приложу...
Хотя, позднее я понял, зачем: нигде больше нельзя было встретить столь равное количество тотально умных и не менее безнадёжно глупых людей, как на таких вот приёмах. Важные, тянущие нос к потолку джентльмены, дискутирующие о политике, наследстве, не забывая при этом громко превозносить достоинства гостеприимных хозяек, у которых им довелось сегодня обедать и играть в лото или триктрак[5]. Не отставали от джентльменов и очаровательнейшие леди, щебет чьих голосов стоял повсюду, донося до случайных ушей беседы о шляпках, туфельках и полковых офицерах, расквартированных совсем недавно в графстве N. Совершенная на мой взгляд какофония бессмыслицы, от которой хочется бежать уже через пятнадцать минут, зажав уши.
