Когда он закончил играть, я подошёл и нежно поцеловал его в затылок, погладив по густым, карминным волосам.
- Доброе утро, Андре. – тихо, почти шёпотом поприветствовал меня он.
- Доброе утро, любовь моя. Ты вновь взялся за скрипку? – я наблюдал, как он аккуратно укладывает свою любимицу в футляр и запирает его на защелки.
- Да, – юноша выглядел задумчивым и грустным – совсем как та статуя в дубовой тени. Мне казалось, он был чем-то озадачен и пытался музыкой побороть тяжкие мысли.
- Что-нибудь случилось, mien ami? – осторожно поинтересовался я.
- Возможно, – ответил он и, поймав мой вопросительный взгляд, покачал головой и продолжил: – Давай пройдёмся немного, и тогда я постараюсь сформулировать причину своего беспокойства. – пожав плечами, я рукой подал знак к прогулке и направился вместе с ним в скопления деревьев, ступая по размякшей от влаги листве. Эта роща, при вхождении в неё, напоминала лесную чащу, где, утопая в густом, серебристо-сером тумане, бродят заблудшие беспокойные тени. Что ж, Лоран вполне походил на призрака – так он был бледен, но розовый рот и запёкшаяся кровь волос всё же оживляли его отстранённый от всего и вся образ. Я всё ещё надеялся услышать внятный ответ на свой вопрос.
- Знаешь, Андре, мне страшно. – внезапно произнёс он.
- А? От чего? – его слова оказались для меня довольно неожиданными и я остановился, вопросительно глядя на своего поникшего спутника.
- Она не пишется! – негромко ответил он вскинув на меня глаза, но в этом тоне прозвучало столько отчаяния, что я невольно подумал, будто он решил написать как минимум завещание.
- Она? – приподняв брови, я пытался вникнуть в смысл этого краткого возгласа.
- Музыка.
- Ах, вот оно что...- я мгновенно успокоился, но Лоран, похоже, не видел в этом поводов для утешения, – Не волнуйся, mio caro, способности к музыке не пропадают внезапно и без причины.
- Mais non! [1] – воскликнул он, снова останавливаясь и устремляя на меня горящий не то яростью, не то мукой взгляд сапфировых глаз. – С тех пор, как написал “Angelico”, я словно не живу! Словно... меня поглощает какая-то внутренняя пустота, осознание: “Я написал эту мелодию и... всё?”. Что если это конец, Андре? – слушая его, я невольно улыбался. Ах, милый, простодушный Лоран, твоя candissima anima2 смущена страхом, который хотя бы раз в жизни ведает любой мало-мальски способный творец, поэтому я поспешил его обнадёжить:
- Не бойся, друг мой, просто это было твоим Крещением, – я, как часто любил это делать, протянул руку и заправил прядь багровых волос ему за ухо, – Ты всего лишь почувствовал вкус создания чего-то нового и теперь боишься, что не сумеешь повторить это.
- Я страшусь не того, что не смогу повторить, – покачал головой Лоран, – Но того, что больше не способен породить что-то, достойное восхищения. Я боюсь – а вдруг это не тот путь? Что если во мне нет никакого таланта. Как мне понять, какой путь выбрать, чтобы не прожить жизнь зря? Больше смерти я страшусь бесполезного существования.
- На это никто не может дать однозначного ответа, – сказал я, – Но по собственному опыту знаю одно: в каждом человеке есть нить, которая напрямую связана с судьбой. Ты можешь почувствовать её где-то в груди, если прислушаешься к себе. Её ещё называют интуицией, зовом сердца.
Просто делай то, что считаешь нужным на данный момент. А нить со временем приведёт тебя к твоему предназначению.
Я тоже раньше не знал, зачем и ради чего живу. У меня не было ничего, кроме моей любви к танцам и непомерного долга. И я просто доверился себе и обстоятельствам – и они привели меня сюда: к Эйдну и Парису, к театру и к тебе – самому дорогому человеку, который когда-либо был в моей жизни. По иронии судьбы может даже статься, что я и ошибся, но, по крайней мере, я сделал то, что хотел, а это самое главное…- я остановился и, посмотрев Лорану в лицо, увидел теплящуюся в сапфировых глазах надежду:
- Потому успокойся. Плоды с дерева Воображения всегда сладки и их нектар кружит голову и толкает нас на поистине великие поступки – приносящие не только созидание, но и разрушение. Поэтому даже ими злоупотреблять не стоит. – закрывая эту тему, добавил я, – Оно само придёт Лоран, поверь мне. Нужно только подождать. – Лоран ничего не ответил мне на это, только кивнул.
И оно пришло. Однако, я, похоже, так ничему и не научился, раз оказался не готов к новой крови. Потому что у всего, что было связано с Лораном, закономерно было её лицо.
_______________________
Время шло и весна сменилась летом, когда на порог старинного особняка ступила нога, облачённая в туфельку из мягкой кожи.
- Новая прислуга? А что случилось с Эльзой? – непонимающе сдвинув брови, спросил я. Эйдн ответил не сразу, лишь после третьего глотка кофе. Было одиннадцать часов вечера и все собрались в гостиной. Несмотря на начало июня, ночи в Англии выдались весьма прохладными и потому в камине полыхал огонь.
- Она попросила об отставке по причине болезни своей матери, которая живёт в Северном Уэльсе, – отозвался наконец итальянец, – Эльза решила, что будет лучше, если она останется рядом с больной и я ничего не имею против. Кофе она готовила не самый отменный, – он поставил чашку на стоящий рядом столик и усмехнулся: – Этот отпределённо лучше.
- Как цинично, однако, – фыркнул я, косясь на сидящего рядом Лорана, вернее, на блики пламени на его волосах, которые гипнотически скользили, казалось, по каждому локону в отдельности и внушали странное спокойствие. Амати не принимал участия в разговоре, расположившись на мягкой медвежьей шкуре с книгой на коленях. Казалось, единственное, к чему он прислушивается – это потрескивание дров в камине. Синие глаза устремлены на страницы и поблёскивают, словно драгоценные камни. Умиротворённость во плоти. Да и Эйдн спокоен. Почему же тогда я в глубине души так возмущён появлением нового человека в этом доме?
- О, ничуть, – улыбнулся Эйдн, продемонстрировав приятно белые зубы, – Просто я слишком неравнодушен к кофе и ценю в прислуге умение его готовить.
- Она африканка, а они знают толк в кофе. Впрочем, как и бразильцы... – протянул Парис, шурша бумагой. В отличие от нас всех, он единственный полулежал на диване и был занят, своего рода, работой – разбирал накопившуюся за день почту. Однако, сонный взгляд и расслабленный хрупкий стан в лазоревых объятиях шёлкового халата поверх рубашки и брюк, говорили о его совсем нерабочем настрое.
- Афроамериканка, mon cher, – поправил его Дегри, – Насколько знаю, она из Нового Света, Нью Орлеан. Одна из жертв колонизации. Своеобразная особа – довольно простодушная, но неглупая. Интересно, это черта всех американцев?
- Всё может быть. Однако, её далековато занесло от дома. Что-то я не видел раньше, чтобы англичане держали цветных в качестве прислуги, – задумчиво промолвил я.
- Вероятно, эта “мода” добралась уже и до Англии. В Париже это весьма распространённое явление, – заметил Эйдн, – Хотя Париж всегда шёл впереди планеты всей. Эдакая смесь новшеств, рождающая в итоге полнейший хаос, отвечающий всем светским вкусам, но совершенно невозможный для жизни. Кстати, о Свете... есть ли какие-нибудь новости от наших скучающих друзей? – при этом слово “друзей” Эйдн произнёс с едва заметной насмешкой.
- Два приглашения от графини Суинберг “мистеру Дегри и его друзьям”. На два бала. Один состоится завтра вечером, а другой, бог мой – аж через неделю! Мда, похоже, она не теряет надежды заполучить вас в мужья одной из её дочерей. – Парис вытянул руку и передал конверты итальянцу.
- Я бы с радостью, но, к сожалению, нам достался дом с вечно голодным камином, – с этими словами, Эйдн отправил приглашения в огонь. Я и Лоран с несколько удивлённым видом проводили их глазами. Только Парис продолжил, как ни в чём небывало рассматривать письма. Он давно знал, что Эйдн жесток со всеми, кто не смог вызвать в нём любовь или хотя бы слабый интерес, потому уже не обращал внимания на подобные выходки премьера.
