Оторвавшись от моих губ, Габриэль сделал шаг назад и сел на подоконник, притягивая меня к себе за ворот. Слабый свет далёкого фонаря и выглянувшей из-за туч луны нежно осветил его лицо и расстёгнутую рубашку с полоской белой кожи на груди. И этот взгляд… боже, совсем не ангела – змея, способного с лёгкостью заманить в свои сети любого, кем движет любопытство.

- Сколько ещё ты собираешься пытать меня?.. – не то прошептал, не то простонал я, скользнув рукой под полу его рубашки и покрывая голодными поцелуями шею и ключицы, изнывая от пленительного ощущения тепла его тела и сладковато-терпкого запаха. Что за блаженная мука… – Я хочу тебя.

- Нет. – руки наши скользили по телам, словно желая охватить их целиком и полностью.

- Отдайся мне… – я лихорадочно прижимал его к себе, напиваясь его губами, словно вином и чувствовал себя совершенно одурманенным.

- Нет… – он скользнул рукой за пояс моих брюк, и всё моё тело пробрала жаркая дрожь.

- Ты дьявол... – На что он тихо рассмеялся в ответ и начал ласкать меня, покрывая пылкими, чуть влажными поцелуями мои обнажённые его усилиями плечи и грудь, казалось, обвивая меня своими тонкими изящными руками, словно виноградная лоза.

А я – раз за разом – шептал ему каждым своим поцелуем, то властным, то нежным: «Доверься мне. Сдай свои границы и не бойся меня – тогда я покажу тебе, что такое наслаждение. Я не могу не любить тебя, но желание твоего тела, твоей плоти ничуть не слабее желания твоего сердца. Стань моим целиком и полностью, и тогда я покажу тебе, что есть счастье».

- Дьявол здесь ты, а не я… – чуть пьяным шёпотом сказал он мне, проводя ладонью по коже на моём боку, от чего меня бросало то в жар, то в холод. – К чему ты пытаешься склонить меня, а, Сатана-священник?

- К тому, что убрало бы последнюю стену между нами, – ответил я, беря его лицо в ладони и проводя по шелковистой щеке кончиками пальцев, любуясь его небесной красотой при слабом свете фонаря, сгорая от нетерпения и жажды по его телу. – Не противься, это приятно, – я начал целовать его лицо, шею, грудь, спускаясь всё ниже и ниже и слыша, как сбилось его дыхание, и как он замер, напрягшись, словно мраморная скульптура. Тонкие пальцы впились мне в плечо и в волосы, не давая снять последнее препятствие в виде белья – лёгких кальсон из тонкого хлопка. Тяжело вздохнув, он опустился на колени рядом со мной, склонив голову – почти обнажённый и такой уязвимый, хрупкий в этих белых остатках одежды, что страсть во мне слегка утихла, пробуждая привычную нежность и желание обнять его, убрать из этой покорности всю сломленность, которой, как ядом, наполнялась каждая капля его крови и вызывала у меня неприятную тревогу, чувство какой-то надвигающейся беды.

- Габриэль, – тихо позвал я его, и он поднял голову, переведя на меня взгляд. Левое плечо и локоны вьющихся волос слегка серебрились в лунном свете, струящемся на подоконник и ковёр, словно разлитое молоко. – Габриэль… Чего ты боишься?

Он едва шевельнулся, словно спящая ночная птица:

- Скажи… знакомо ли тебе чувство невыносимости существования? – помедлив, едва слышно спросил он, глядя на меня так пронзительно, что я уже не в первый раз почувствовал болезненное сжатие в груди, а после задумался:

- Возможно. Но я бы никогда не смог отказаться от жизни, – наконец ответил я, внимательно глядя на него и пытаясь прочитать истинные намерения в этом кротком образе.

- Карл, у меня есть к тебе одна просьба на эту ночь… – он протянул руку и дотронулся до моего лица так, что я невольно потянулся и сомкнул пальцы на его запястье, приникнув губами к белой ладони. Как же мне нравилось, когда он вот так прикасался ко мне – по собственной инициативе, так искренно и нежно, словно ангел, пролетая, задевает крылом. За один лишь такой жест я готов был сделать для него всё, что угодно.

- Чего ты хочешь? – я поднял на него глаза, и Габриэль, приблизившись, прошептал:

- Помоги мне забыть обо всём. Я не хочу здесь находиться, не хочу помнить ни кто я есть, ни этого вонючего города, пропахшего помоями и лошадьми. Я так устал нести груз своих мыслей и воспоминаний. Прошу тебя.

- Как ты хочешь, чтобы я сделал это? – спросил я и поцеловал его в угол рта, слегка дивясь переменам. Габриэль раньше никогда ни о чём не просил меня, всегда был таким самодостаточным и гордым… Поэтому я едва ли мог отказать ему.

- Стань моим палачом.

- То есть? – я отстранился, недоумевающе посмотрев на него, хотя в глубине души поняв, о чём он. Габриэль же, наоборот – придвинувшись, ответил:

- Ты знаешь, чего я хочу, Карл... Сделай мне больно. Прошу тебя… – я хотел было возразить, но от его близости у меня перехватило дыхание, а внизу живота сладко заныло. В голове всплыл образ Габриэля, выгибающегося и стонущего под ударами моих плетей. Я понял, что не на шутку завёлся. Чёрт бы его побрал, в кого он меня превратил?! Я не могу этого сделать снова! И даже напиться не смею, если не хочу потерять контроль над собой и натворить непоправимое.

- Ладно, libertine [10], – смирился я. – Но и у меня есть условие… – взяв его за подбородок и скользнув кончиком носа по нежному изгибу горла, почти промурлыкал я, мимолётно смутившись от своего совершенно непристойного тона. Этот проклятый монашек когда-нибудь доведёт меня до беды, и я сорвусь. Тогда уж он не отвертится.

- Какое же?.. – спросил он, послушно садясь на меня сверху. И зачем я только заставляю его это делать? Провоцирую сам себя. – Ты станешь моим послушным рабом… – я прижал Габриэля вплотную к себе, видя его изумленно распахнутые глаза, – Моей жертвой, птицей в клетке моих пальцев, с которой я буду делать всё, что пожелаю. Захочу – высеку, – я с размаху шлёпнул его чуть пониже спины, вырывая судорожный вздох и ощущая впивающиеся мне в кожу на плечах ногти. – Захочу – поцелую… – я жадно впился в горячие уста своего любовника, оглаживая ладонями его обнаженную спину, после чего, медленно скользнув руками под тонкое бельё, начал бессовестно ласкать и сжимать в пальцах упругую и нежную плоть, чувствуя, что сам сейчас взорвусь от возбуждения. Габриэль был не менее взбудоражен – через ткань я ощущал его напряжённый член, упиравшийся мне в бедро, а голое, горячее тело под моими руками так и толкало на животное поведение. – Не боишься, libertine?

- No… – жарко выдохнул он сквозь поцелуй. Белый, словно молоко, красный – как кровь, сладкий нектар ядовитых цветов. Я хочу тебя – такого дерзкого и независимого!

Едва ли осознавая под его поцелуями, где я и кто я такой, я подхватил его на руки, позволив обвить себя босым ногам и, пройдя через всю комнату, остановился, проглатывая ещё одно страстное лобзание, после чего бросил своего распалённого ласками прелестника на кровать и развязал тугой узел шнура на тяжёлом бархатном пологе.

- Что ты делаешь? – спросил он, и в голосе мне почудилась нотка беспокойства.

- Ничего, любовь моя, лишь исполняю свои маленькие прихоти, – отозвался я, после чего лёг рядом с ним и в который раз уже осыпал поцелуями его гладкое тело, нежные щеки и влажные губы.

- А… Карл… – выдохнул он с проходящей по телу дрожью от моих ласк. Он всегда повторял моё имя, испытывая сильные чувства и ощущения. И от этого мне хотелось любить его ещё больше.

- Доверься мне, mon frisson… – прошептал я, закидывая его руки за голову и крепко привязывая их шнуром от полога к спинке кровати, – …И смирись. Сегодня ты только мой. – Закончив связывание, я снял со спинки стула один из шейных платков (кажется, он был Габриэля) и, возвратившись к объекту своего желания, окончательно погрузил его во тьму, завязав глаза.

- Что ты… Карл… Что ты собираешься сделать? – испуганно спрашивал он, приподняв голову от подушек. Как же давно я мечтал об этом: я и он – одни во всём доме. Нет нужды сдерживать ни стонов, ни криков, не опасаться, что кто-то зайдёт в самый неподходящий момент или услышит нескромный разговор… Полная свобода.

- Не бойся, любовь моя. Я всего лишь доставлю тебе удовольствие. Только не дёргайся… – поцеловав возле губ, тихо сказал ему я и, достав захваченный с собой вместе с платком перочинный нож Габриэля, провёл его остриём по изгибу носа своего возлюбленного, очертил холодной сталью чувственный, нервный рот и по подбородку спустился на шею, до груди.