- Как красиво…- выдохнул Лоран, обводя взглядом церковь.

- Дом Господень всегда прекрасен хотя бы потому, что сюда нет хода порокам, – заметил Карл, проводя юношу к маленьким исповедальням, – Но здесь я с тобой согласен – здание и впрямь великолепно. – он открыл дверь, пуская Лорана внутрь и сказал: – Я сейчас позову того, кто выслушает тебя. Можешь полностью довериться ему. Он хороший человек. – с этими словами священник закрыл дверцу, оставив Мореля наедине с самим собой.

- «Хороший человек…» – юноша сел на скамью, и, откинувшись на спинку, стал ждать, – «Я никогда раньше не исповедовался и не думал, что когда-нибудь захочу пройти этот ритуал. Но… Господи, сколько же надо было грехов на душу взять, чтобы она так рвалась и кричала, как сейчас…» – глубоко вздохнув, Лоран потер лицо ладонями, призывая себя к спокойствию. Он чувствовал себя совершенно измотанным и уставшим от всего, что видел и слышал вокруг. Он так устал от этого грязного и порочного мира. А еще больше от себя – разбитого и не находящего покоя ни днем, ни ночью.

За тонкой деревянной стенкой скрипнула дверца, а после негромко закрылась. Лоран услышал, как пришедший священник сел на скамью в нескольких дюймах от него.

- Отче, я хотел бы исповедоваться и снискать отпущение своих грехов у Пречистой Девы и всех святых. – сказал Морель, уже зная, что не сможет рассказать ничего. Это было выше его сил. Чувство стыда и боль за все совершенное зло запечатывали ему рот, а слезы вызывали дикое сжатие в горле.

- Я слушаю тебя, сын мой. Поведай мне обо всем без утайки и тогда Господь простит тебя, ибо душа твоя станет чиста, как у новорожденного птенца. – голос священника поразил Лорана, вот только причины обуявшего его смятения он никак не мог понять. Он… казался ему странно знакомым. Дежа вю?

- Мне никогда раньше не доводилось вот так рассказывать все свои тайны и страхи, поэтому мне трудно, отец, – тихо, чуть охрипшим голосом сказал Лоран, надеясь получить поддержку, перед тем, как начать. И он получил ее.

- Все мы дети человеческие, сын мой и всем нам свойственен стыд. Но Бог изгнал людей, познавших его, из Эдема, потому что из-за него они перестали быть правдивы по отношению к своему Создателю. Поэтому смири его на время и расскажи мне о том, что тебя тревожит. Я сохраню в тайне твою правду – всю, до последнего слова. – этот голос не давал покоя Лорану и юноша прижался ухом к стенке, из-за которой он доносился. Голос необъяснимым образом вызывал у него доверие, словно бы Морель разговаривал с давно знакомым ему человеком. Он почувствовал, что снова может говорить и продолжил свою исповедь:

- Я согрешил много раз, отец мой. Очень много. Я грешил по мелочи и совершал поистине ужасные вещи…- Лоран начал перечислять все свои грехи, какие только мог вспомнить. Труднее всего ему был признаваться в убийствах и постыдной связи с собственным братом. Он подумал об Андре, но тут же отмел эту мысль. То, что он испытывает к своему наставнику и другу никак нельзя было назвать грехом. По крайней мере, Морель не чувствовал, что от этих отношений на его душу ложился тяжкий камень. Наоборот – ему казалось, что он и не жил до того момента, как встретил Андре. Сейчас же он почти счастлив. И когда будет изгнан буйный бес из его ребра и сердца, он наконец-то сможет целиком и полностью отдаться радости быть живым и возможности без оглядки любить тех, кто ему дорог. Не страдать больше и не убивать, не расточать и не разлагать себя. Просто жить.

Когда он закончил свой покаянный рассказ, по ту сторону решетки царило глухое молчание. Не было слышно даже звука дыхания.

- Святой отец? – позвал его Лоран, – Я понимаю, как ужасно звучит все то, что я вам сейчас рассказал, но умоляю вас – отпустите мои грехи и благословите меня.

- Твои грехи и впрямь ужасны, – прошептал наконец священник, – Но при этом – что самое странное – ты не похож на порочного человека. Я слышу в твоей речи искренность и невинность, словно со мной говорит дитя. Ты и вправду совершил все, в чем признался мне?

- Да, падре, – ответил Лоран. – Я ужасно раскаиваюсь за все содеянное. Единственное, что могу произнести в свое оправдание…- юноша судорожно вздохнул, чувствуя, что начинает плакать. Как больно, как же больно признаваться во всем сделанном, осознавать, что все, чему сокрушаешься, и что осуждаешь, совершил ты сам. – …Что я не хотел этого. – Морель не смог сдержать придушенного всхлипа и вцепился руками в край скамьи. – Видит Бог, я не хотел этого…

- Теперь ты действительно раскаялся, сын мой. – сказал священник. – Утри слезы и выйди из исповедальни, чтобы я мог благословить тебя.

- Да, святой отец. – вытерев глаза рукавом, Лоран встал, и вышел в сверкающий огнями тысячи свеч церковный зал. Его точило легкое волнение. Юноше не терпелось увидеть обладателя голоса, который так заворожил его и держал в своем плену до конца исповеди.

Дверь исповедальни открылась и Лоран буквально врос в пол, не в силах заставить себя поверить в увиденное.

Вышедший к нему молодой священник не просто был ему знаком, но и являлся одним из тех, кого он по-настоящему уважал и с кого брал пример. Однако…это невозможно. Что здесь делает…

- Парис??!

[1]Роза́рий (лат. rosarium — венок из роз) — традиционные католические чётки, а также молитва, читаемая по этим чёткам.

[2]Профессионалы своего дела (фр.)

[3] «Привожу тебя, злейший дух, к присяге Всемогущему Богу» (лат.) (текст католической молитвы, с которой начинается изгнание духа).

====== Сад зла. ======

– Парис??! – совершенно растерявшись, Лоран не мог поверить, что этот добропорядочный месье мог так поступить с ним. Почему наставник не сказал ему, что его нашли? Зачем нужно было совершать такие подлые вещи?!

- Зачем вы это сделали? Что вы хотели услышать и почему не спросили у меня?.. – выдавил он.

– О чем ты говоришь, сын мой? Я не понимаю… – светловолосый англичанин с неподдельным недоумением смотрел на него. В глазах была мольба прояснить недоразумение. Господи боже, это Парис, ошибки быть не может! Зачем он пытается обмануть его?!

– Почему сразу не сказали, что это вы?! А я… рассказал вам всё… как священнику… – Морель едва сдерживался, чтобы не заплакать от стыда. Как же он ненавидел свою раздробленную душу, из-за которой даже в руках себя держать по-мужски не может!

– Прошу, не кричи – ты же в доме Божьем. Ты, верно, меня с кем-то путаешь…– начал священник, пытаясь его успокоить, но Лоран отчаянно замотал головой:

– Парис, вы за сумасшедшего меня держите что ли?! Думаете, я не узнал вас в этой одежде?! – француз был просто в ярости, но в большей мере от того, что не понимал, зачем наставнику понадобилось разыгрывать весь этот спектакль с переодеванием. Да ещё и в сутану! Это было… просто глупо! Абсурд!

– Парис?.. – позвал Лоран, так и не дождавшись ответа. Лицо британца внезапно вытянулось в изумлении, словно Морель дал ему пощёчину. Нет, это какой-то бред. Явно было что-то не так.

«Это не… не Парис…» – юноша напряжённо всматривался в лицо служителя церкви. Те же золотые волосы, той же структуры и густоты. Даже длины той… или… чуть короче? Абсолютно идентичные черты лица, но вот мимика и выражение… это не Парис!

– Что здесь происходит? – внезапно раздался строгий, но спокойный голос. Повернув голову, Лоран увидел направляющегося к ним Карла. Брови святого отца были чуть нахмурены, выдавая неудовольствие. – Кто позволил вам поднимать такой шум в церкви?

– Карл… Прошу прощения, брат Карл. Мальчик перепутал меня с кем-то из своих знакомых и ужасно расстроился. Мы уже уладили это недоразумение.

– Вот как, – коротко промолвил Карл и перевёл на Мореля взгляд, обычно мягкий, но приобретший стальной оттенок в эту минуту строгости. – Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь, но если будешь шуметь, тебе придётся уйти.

– Я понял, падре, – покорно опустив голову, ответил Лоран. Тот коротко кивнул и удалился к новоприбывшим прихожанам.