Народу нашему, по счастливому выражению, высказав­шему в двух словах вековые требования его, нужны пре­жде всего Земля да Воля. Империя же наша в особенно­сти и вообще всякое военно-бюрократическое государство устроены так, что если б они даже хотели, они ни того, ни другого решительно дать народу не могут. В тот день, когда народ наш это поймет, империи не будет, следо­вательно, все существование ее основано на народном невежестве. Как же надеяться после того, чтоб прави­тельство когда-либо захотело серьезно распространить просвещение в народе? И не право ли оно, с своей точки зрения, когда противится всеми возможными мерами со­зданию рациональных школ для народа?

Нет сомнения, что оно поступает бесчеловечно, жесто­ко со всеми искренними ревнителями народной науки. Но мы удивляться его жестокости, ни даже упрекать его в ней не станем. Оно делает свое дело. Дело же всякого государства — душить народ для сохранения себя; точно так же как дело людей революции — разрушить государ­ство для избавления народа.

«Кто устоит в неравном бое?» Сила настоящего, без сомнения, за государство. Но зато сила будущего и, наде­емся, не слишком далекого будущего — за народ.

Мы удивляемся, напротив, тем, которые решаются утверждать, что правительство могло не закрывать воскрес­ных и других школ, основанных передовыми людьми для народа; могло терпеть образование и процветание рабочих артелей; могло выдержать свободную критику и даже из­влечь для себя пользу из бесцензурного печатного слова; мог­ло не звать к себе на помощь лучшего представителя госу­дарственной мысли и пользы нашего государственного па­триота Михаила Николаевича Муравьева-вешателя; могло не засекать и не расстреливать крестьян, не сумевших раску­сить с первого раза комедию мнимого освобождения; не купаться в польской крови * и не ссылать на каторгу, в заточе­ние и не губить сотни наших молодых людей, отдавших себя делу народного просвещения и народного освобо­ждения; что оно могло, одним словом, помирить интересы, империи с интересами русских и не русских народонаселении, работающих на нее как рабы и заключенных в ней, как в остро­ге. Признаемся, что нам такая вера в способность прави­тельства не делать зла и делать добро, творить чудеса не только по минусу, но также и по плюсу казалась всегда удиви­тельною наивностью.

Мы к этой наивности не причастны; ждем от прави­тельства или даже, вернее, от государства, интересы которого оно представляет, всякого зла; и наперед обе­щаем, что как бы гнусно оно и впредь ни поступало, мы не только удивляться не станем, но будем видеть в его мерзейших поступках естественные и необходи­мые проявления его существа. Удивимся, напротив, и мало порадуемся, когда ему удастся сделать хоть ма­лейшую вещь в действительную пользу народа; пото­му что эта капля случайно сделанного им добра возбу­ждением новой и непременно глупой веры в него мог­ла бы произвесть много зла.

Спешим закончить эту статью практическим заключе­нием. Несомненно, говорим мы, что правительство вос­противится всеми силами устройству достаточных и ра­зумных школ для народа. Должно ли это нас останавли­вать? Нисколько. Будем устроивать и помогать устройству школ, в крайнем случае далее правительственных, где и сколько будет возможно. Но не будем себя обманывать и скажем себе, что при бедности наших средств и при громадности правительственного противодействия мы путем школ никогда не добьемся до положительных результатов.

Путь освобождения народа посредством науки и для нас загражден; нам остается поэтому только один путь, путь революции. Пусть освободится сперва наш народ, и, когда он будет свободен, он сам захочет и сумеет всему научиться. Наше же дело приготовить всенародное восстание путем пропаганды. О том, во имя чего и как должно вести пропаганду, поговорим в другой раз. Теперь же скажем еще несколько слов об отношении нашем к народной религии.

Мы уважаем безусловно свободу каждого, лишь бы дна не была свободою притеснения и гнусным произволом эксплуататора и притеснителя. Поэтому мы уважаем свободу всякой ве­ры; уважаем не самую веру, если она глупа (глупости ува­жать невозможно), но только несомненное право каждо­го человека верить во всякую глупость, если он находит в ней утешение и удовлетворение. Это нам отнюдь ме­шать не должно говорить, писать, печатать, вести самую ярую пропаганду против всего, что нам кажется нелепостью, ложью, хотя бы миллионы людей верили в них. Это наша обязанность, наше право. Обязанность, потому что всякая ложь и всякая глупость непременно действуют пагубно на об­щество, принимающее их за добро и за истину. Право, по­тому что, вследствие зависимости всякого человека от об­щества, ущерб общества — наш ущерб; его пагуба — наша пагуба. Итак, наше право и наша обязанность вести не­отступную пропаганду против народной религии не могут быть подвергнуты сомнению. Другой вопрос: как надо вести ее для того чтоб она действительно достигала своей цели?

Наш совет всем нашим друзьям: поступайте осторож­но с верой народа. Не потакайте ей, не притворяйтесь перед нею, но и не оскорбляйте ее. Иначе вы оттолкне­те народ от себя, прежде чем он успеет увериться в нашей честной преданности его делу, и сами поможете правитель­ству, которое и без того употребляет все усилия, чтоб от­делить вас от него пропастью. Боритесь против народного суеверия во всех тех случаях, когда будет возможно вести эту борьбу без опасности потерять доверие народа. Но там, где противурелигиозная пропаганда могла бы восста­новить его против вас, вы должны решительно от нее воз­держаться. Эта осторожность необходима для самого успеха противурелигиозной пропаганды в народе.

Убедившись раз, что нам нет возможности идти путем просвещения к свободе и что мы должны достигать на­родной науки путем революции, мы должны устремить главным образом всю свою пропаганду против царя, должны прежде всего уничтожить в сердце народа остатки той несчастной веры в царя, которая в продол­жение столь многих веков обрекала его на гибельное рабство, должны окончательно его убедить, что поме-щичество и чиновничество, два главные предмета его исторической ненависти, собственной силы никогда не имели, но держались всегда и продолжают держаться только волею и силой царя. Мы, наконец, должны пробудить в народе сознание его собственной, со време­ни Пугачева опять заснувшей, силы; должны уму ука­зать, как соединением всех местных доселе разрознен­ных усилий своих в одно дружное всенародное дело он должен восторжествовать над всеми притеснителями и врагами.

Исполним эту задачу, будем только честными и не­усыпными приуготовителями и повивателями революции. Все остальное сделает сама революция.

А до тех пор, да служит нам ободрением тот несом­ненный и, впрочем, нами выше упомянутый факт, что ре­лигия нашего народа, хотя и облекается большей частью в грубые формы и содержит, как все христианство, дог­маты, поражающие не только своей нелепостью, но и безнравственностью, — что эта религия в нашем народе болезнь только накожная, отнюдь не проникшая в глубь его жизни.

Народная религиозная вера коренится не в одном только невежестве, но главным образом в неполноте и в искусственной тесноте народной жизни, заедаемой собственниками и подавляемой государством; она есть как бы протест живого и жизни жаждущего сердца наро­да против гнусной действительности. Напрасно бы было ждать освобождения народа от религиозного сумас­шествия или пьянства, пока само положение его корен­ным образом не изменится. Вы никогда не достигнете от­резвления его одним только путем умственной пропаганды. Окончательно освободит его от всякой религии только СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ.