Бакунин Михаил Александрович

Михаил Александрович Бакунин родился 18 мая 1814 г. в деревне Прямухино Новоторжокского уезда Тверской губернии, в семье родовитого дворянина, где кроме него были четыре сестры и пять братьев. Благодаря стараниям отца, Александра Михайловича Бакунина, человека образованного, испытавшего влияние идей Руссо, личности детей формировались в атмосфере утонченных вкусов, искусства, литературы, любви, в общении с природой. Михаил прекрасно рисовал и музицировал.

Пятнадцати лет от роду он стал юнкером Петербургского артиллерийского училища, нравы которого являли собой прямую противоположность "прямухинской гармонии". "...Я привык лгать, - сетовал М. Бакунин в одном из писем, - потому что искусная ложь в нашем юнкерском обществе не только не считалась пороком, но единогласно одобрялась". Через три года он был произведен в прапорщики. Однако с первого офицерского курса Бакунина отчислили за нерадивость и дерзость, допущенную в отношении начальника училища; он был направлен на службу в армию, но через год, сказавшись больным, подал в отставку. Михаил Александрович решает посвятить себя изучению философии.

С начала 1836 г. М. А. Бакунин живет в Москве, периодически навещая родительское имение и Петербург. Знакомится и часто сближается со многими известными представителями российской интеллигенции. Он - один из главных проповедников философского кружка Н. В. Станкевича, вхож в знаменитый литературный салон Е. Г. Левашовой, в котором бывали А. С. Пушкин и П. Я. Чаадаев. Поддерживает близкие, хотя и небезоблачные, отношения с В. Г. Белинским, В. П. Боткиным, М. Н. Катковым, Т. Н. Грановским... В 1839-40 гг. знакомится с А. И. Герценом, Н. П. Огаревым.

Со всей страстью отдается М. А. Бакунин изучению немецкой классической философии, читает в подлинниках, Канта, Фихте и, наконец, Гегеля. Тогда в русских интеллигентных кругах велось много споров вокруг знаменитого положения этого философа "все действительное разумно, все разумное действительно". Бакунин трактует эту формулу в консервативном духе. "Примирение с действительностью во всех отношениях и во всех сферах жизни, - писал он в 1838 г. на страницах редактировавшегося В. Г. Белинским журнала "Московский обозреватель", - есть великая задача нашего времени".

Ничто, казалось, не предвещало будущих метаморфоз в сознании М. А. Бакунина. Разве что "скверность характера" связывает молодого Мишеля, "примиряющегося с действительностью", с будущим теоретиком и деятелем "социальной ликвидации".

Вот приватная характеристика, которую дал Бакунину В. Г. Белинский в 1838 году: "Всегда признавал и теперь признаю я в тебе благородную львиную природу, дух могучий и глубокий, необыкновенное движение духа, превосходные дарования, бесконечные чувства, огромный ум, но в то же время признавал и признаю чудовищное самолюбие, мелкость в отношении к друзьям, ребячество, леность, недостаток задушевности и нежности, высокое мнение о себе насчет других, желание покорять, властвовать, охоту говорить другим правду и отвращение слушать ее от других".

К началу 1840 г. Бакунин окончательно утвердился в мысли уехать в Европу, в Германию. Главная причина - неистребимая и "неудовлетворенная потребность знанья жизни и действия". К тому же хроническими стали ссоры с ближайшими друзьями. Последняя грязная сцена разыгралась на квартире Белинского, в присутствии многих, и закончилась вызовом Бакуниным Каткова на дуэль (впрочем, сначала по просьбе инициатора отложенную, а потом так и не состоявшуюся). "Подлец" - так оценил нравственные качества своего нового знакомого Н. П. Огарев.

4 октября 1840 г. на пристани в Кронштадте Бакунина провожал только А. И. Герцен, выделивший ему (отец же отказал) 2000 рублей бессрочного кредита.

За границей время уплотнилось для Бакунина до предела. Начав с погружения "исключительно, почти до сумасшествия" в немецкую философию и привычного "презрения" к политическим вопросам, он уже на втором году своей берлинской жизни убедился в "ничтожности и суетности всякой метафизики" и "бросился в Политику". Невероятно быстро расширяется круг знакомств и дружеских связей: лидер левых гегельянцев А. Руге, поэт-демократ Г. Гервег, проповедник утопического коммунизма В. Вейтлинг, композитор Р. Вагнер, французские социалисты П. Леру, Л. Блан, П. Ж. Прудон, коммунист Э. Кабе, деятели польского освободительного движения, А. Мицкевич... Десятки, сотни имен. Среди них - Карл Маркс, будущий идейный и политический противник, а пока вызывающий у Бакунина искреннее уважение и почтение. Их имена оказались рядом впервые в 1844 г. - знаменитый сборник "Немецко-французские ежегодники" открывался письмами Маркса, Фейербаха, Руге и Бакунина.

Смелые пробы пера Бакунина, политического писателя, - его статьи "Реакция в Германии" и "Коммунизм", опубликованные, соответственно, в 1842 и 1843 гг. В первой из них содержится знаменитая фраза: "Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть". Эти слова приобретут значение девиза практической деятельности Бакунина много лет спустя. Тогда же он не имел еще ни анархической, ни какой-либо другой своей программы, хотя его взгляды приобретали уже очевидно революционно-демократический характер. Отвергая "коммунистическое" общество, "устроенное по плану Вейтлинга" ("Это не свободное общество, не действительно живое объединение людей, а невыносимое принуждение, насилием сплоченное стадо животных, преследующих исключительно материальные цели и ничего не знающих о духовной стороне жизни и о доставляемых ею высоких наслаждениях"), Бакунин утверждал, что в основе "истинного коммунизма" лежат "священные права и гуманнейшие требования", что "коммунизм исходит не из теории, а из практического инстинкта, из народного инстинкта, а последний никогда не ошибается". Он уверен, что Европа находится "накануне великого всемирно-исторического переворота", что бедные и угнетенные массы свергнут существующий социально-политический строй и реализуют лозунги французской революции - "свобода, равенство и братство".

В 1843 г. начинаются гонения на Бакунина со стороны официальных властей, подстрекаемых царскими дипломатами. Он вынужден менять места жительства, страны. В январе 1845 г. из газет Бакунин узнал об указе русского правительства, лишавшем его всех прав и заочно приговорившем его к каторжным работам в Сибири. Легальные пути в Россию были отрезаны. Бакунин окончательно становится политэмигрантом и включается в политическую борьбу.

"В моей природе всегда был коренной недостаток - это любовь к фантастическому, к необыкновенным, неслыханным приключениям, к предприятиям, открывающим горизонт безграничный и который не может предвидеть конца". - писал М. Бакунин в 1851 г.

В феврале 1848 г. во Франции началась революция, вскоре охватившая еще ряд стран континентальной Европы. Бакунин спешит в Париж. Позднее он так опишет этот "месяц духовного пьянства":" Я вставал в пять, в четыре часа поутру, а ложился в два; был целый день на ногах, участвовал решительно во всех собраниях, сходбищах, клубах, процессиях, прогулках, демонстрациях; одним словом, втягивал в себя всеми чувствами, всеми порами упоительную революционную атмосферу". Особенно активно проповедовал Бакунин свои коммунистические, эгалитаристские и революционные идеи в казармах монтаньяров.

Косидьер, префект Парижа в 1848 году, о Бакунине: "Что за человек! Что за человек! В первый день революции это просто клад, а на другой день надобно расстрелять".

В конце марта Бакунин, имея в кармане два паспорта и 2000 франков от временного правительства Франции, направился уже поближе к границам России, где рассчитывал найти поддержку среди польской демократии в "бунте" против императора Николая. Оттуда двинул в Прагу, на Славянский конгресс, где проповедовал план создания свободной славянской федерации. Участвовал в качестве волонтера в Пражском восстании (июнь 1848 г.), закончившемся, впрочем, поражением. Весной следующего года он конспирировал в надежде взять реванш, однако правительственные аресты упреждают выступление в Праге. В начале мая 1848 г. Бакунин - один из руководителей восстания в Дрездене. 10 мая, после отступления повстанцев из города, он был арестован.

Бакунин не боялся смерти, с близкой неизбежностью которой уже свыкся, но возмездие победившей реакции оказалось более изощренным. Сначала, в январе 1850 г., суд Саксонии приговорил его вместе с двумя товарищами к смертной казни. Спустя полгода было объявлено королевское помилование: гильотина заменялась пожизненным заключением. И Бакунин... передается в руки австрийского правосудия. В мае 1851 г. австрийский суд приговорил его к смертной казни через повешение, которая вновь заменена пожизненным заключением. И... несколько дней спустя переданный русским властям Бакунин находится уже в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости. В 1854 г. он был переведен в Шлиссельбургскую крепость, где пробыл до 1857 г., когда новый император, Александр II, счел возможным отправить, казалось, окончательно сломленного преступника на поселение в Сибирь.

От периода крепостного заточения остались два интереснейших документа, от которых Бакунину до конца жизни, видимо, было не по себе, - его покаянная "Исповедь", адресованная "грешником" Николаю I в 1851 г., и письмо Александру II от 14 февраля 1857 г., ответом на которое и было освобождение "молящего преступника" из крепости. Документы эти, найденные в архивах Третьего отделения после революции и опубликованные, вызвали шок среди почитателей Бакунина.

Оказавшись в условиях относительной свободы, Бакунин отнюдь не собирался "готовиться достойным образом к смерти", как он в том заверял Александра II. В 1858 г., в первом же письме к Герцену в Лондон, он писал: "Я жив, я здоров, я крепок, я женюсь, я вас люблю и помню и вам, равно как и себе, остаюсь неизменно верен". В этих словах все - правда. Он действительно вскоре женился на дочери проживавшего по соседству в Томске обедневшего дворянина Квятковского - 17-летней миловидной Антонине Ксаверьевне. Осенью 1861 г. Бакунин совершает смелый побег через Восточную Сибирь, Японию и Америку в Лондон, в объятия к Герцену и Огареву. Старые товарищи тут же приняли его в состав издателей "Колокола".

Не успев еще толком оглядеться, Бакунин, по выражению Герцена, "запил свой революционный запой". Его энергия стимулируется известиями о возникновении в России тайного общества "Земля и воля" и о готовящемся восстании в Польше.

Герцен, Огарев и Бакунин были едины в своем отношении к польскому вопросу: независимость Польши необходима для освобождения самой России. На какое-то время "Колокол" становится связующим звеном между русскими и польскими революционными силами. Издатели ведут переговоры с представителями руководства тех и других, однако слабость первых и обостренный шляхетский национализм вторых не давали оснований для оптимизма.

Бакунин не ограничивается печатной пропагандой, равно как и ролью заграничного представителя "Земли и воли". С началом польского восстания (январь 1863 г.) он направляется в Швецию, где сорганизовывает кампанию солидарности с поляками. Затем участвует в морской экспедиции, намеревавшейся доставить из Англии оружие для повстанцев. Наконец, когда печальный исход уже был ясен, Бакунин ищет помощь польскому и общеславянскому делу в Италии, пытаясь склонить легендарного героя Джузеппе Гарибальди к участию в польском восстании. Дружески приняв Бакунина, Гарибальди, тогда еще не оправившийся от раны, предложение отклонил, сославшись на нежелание самих польских деятелей.

На обратном пути Бакунины (Михаила Александровича в этой поездке сопровождала жена, приехавшая из России в 1862 г.) решили временно обосноваться во Флоренции. Здесь, среди прочих, состоялось знакомство с русским художником Н. Н. Ге - автором одного из наиболее известных портретов М. А. Бакунина. Из воспоминаний художника: "... он производил впечатление большого корабля без мачт, без руля, двигавшегося по ветру, не зная, куда и зачем".

В ноябре 1864 г. этот "корабль" встретился в Лондоне, после многолетнего перерыва, с Карлом Марксом, который накануне вместе с товарищами заложил основы Международного товарищества рабочих - I Интернационала. В беседе Бакунин произвел на Маркса весьма благоприятное впечатление, в частности, своими суждениями о европейской политике и с готовностью согласился взять на себя пропаганду программных документов Интернационала в Италии.

Был искренен Бакунин с Марксом в эту встречу или нет, судить трудно. Однако известно, что вскоре он приступил к созданию своего "интернационального революционно-социалистического тайного общества". Суть бакунинского проекта, разработанного в рукописях "Международное тайное общество освобождения человечества" и "Революционный катехизис", сводилась к организации широкомасштабного заговора для осуществления международной революции, в ходе которой были бы уничтожены современные государства и на их месте возникла бы вольная федерация народов, формирующаяся снизу вверх. Как это ни парадоксально, но для реализации идеи свободы и разрушения всех и всяких авторитетов Бакунин предлагал создать строго централизованную, дисциплинированную и в высшей степени авторитетную революционную организацию, чья деятельность покрыта тайной.

Именно этим последним и занимался Бакунин на протяжении 1865-1867 гг. Он неустанно агитирует, вербует своих сторонников, берет с них клятвы, принимает в "интернациональные братья", раздает поручения, пишет письма. Он пытается пропагандировать свои идеи даже среди либералов из Лиги мира и свободы. В конце концов осенью 1868 г. создается под руководством Бакунина "Альянс социалистической демократии" малочисленная, но довольно энергичная полутайная организация, имевшая свои секции в Швейцарии, Испании, Италии и Франции.

Претендовать на заметную самостоятельную роль в европейском революционном движении, где доминировало марксово Международное товарищество рабочих, "Альянс", конечно, не мог. Отсюда возникла идея использовать его для подчинения изнутри самого Интернационала. После нескольких неудач, а потом заявления о роспуске "Альянса" Бакунину удалось летом 1869 г. трансплантировать эту организацию в структуру Интернационала и существенно укрепиться в его Женевской секции.

С осени, со столкновения на IV конгрессе МТР по вопросу о праве наследования (в концепции Бакунина отмена этого права возводилась в ранг панацеи), разгорается борьба между сторонниками Маркса и бакунистами. Тон и содержание взаимных упреков и обвинений очень скоро вышли за пределы допустимого. В частности, марксистами реанимируется старая клевета, что Бакунин якобы является агентом русского правительства, во всяком случае панславистом, "русским патриотом" и т. п. 28 октября 1869 г. Бакунин: делится с Герценом своими сокровенными мыслями: открытое выступление против Маркса несвоевременно (в таком случае "три четверти интернац. мира были бы против меня"), однако в будущем произойдет столкновение "по вопросу о принципе, по поводу государственного коммунизма", и "тогда будем драться не на живот, а на смерть".

Несомненно, поражение анархизма в столкновении с марксизмом было предопределено самой логикой общественного развития. Однако здесь немаловажную роль сыграли действия носителей этих идей. Бакунин сам дал крупный козырь в руки своих противников. Опытнейший конспиратор и политик, он оказался жертвой мистификации со стороны авантюриста, революционного фанатика без чести и совести Сергея Нечаева, объявившегося в Женеве весной 1869 г. Познакомившись с Нечаевым, выслушав его рассказы о "делах" в России, Бакунин пришел в восторг от этого "героя без фраз". Хотя за Нечаевым к этому времени фактически ничего не числилось, кроме участия в студенческих сходках и акциях протеста, Бакунин, а потом и Огарев поверили (ибо хотели верить) в существование на родине мощной революционной организации, о наличии которой до сих пор и не подозревали.

Бакунин безоглядно сделал ставку на Нечаева, которого мысленно уже представлял руководителем русской ветви своей организации. На самом же деле он сам оказался не более как инструментом в руках любимого "тигренка". От Бакунина и с его помощью Нечаев получит до осени (когда он вернется в Россию и создаст свою печально знаменитую "Народную расправу") все: авторитетный в глазах русской радикальной молодежи документ о его принадлежности к "Европейскому революционному союзу" за подписью М. Бакунина, деньги из доселе неприкосновенного фонда и, наконец, пропагандистскую поддержку и программное обеспечение. Бакуниным, Огаревым и Нечаевым были опубликованы (частично анонимно) листовки, брошюры, статьи, призывавшие к немедленной революции, к движению в народ, в "разбойный мир", к организации бунтов и т. д. При этом Бакунина и Огарева, кажется, не беспокоило выходящее из-под пера Нечаева, хотя не увидеть серьезного противоречия между их взглядами и нечаевской апологией тотального террора, идеей допустимости любых мыслимых средств для достижения революционной цели и, наконец, описанием в качестве идеала казарменного "коммунизма", было просто невозможно.

Впоследствии, испытав на себе сполна изуверские приемы Нечаева и получив разоблачающую информацию от революционера Г. А. Лопатина, Бакунин назовет себя "глупцом" и "круглым дураком". Летом 1871 г., когда газеты опубликовали подробные отчеты открытого процесса над нечаевцами (одновременно жертвами обмана и кровавыми преступниками, убийцами своего засомневавшегося товарища), для определения руководителя "Народной расправы" у Бакунина нашлось только одно слово - "мерзавец". Но было поздно.

В чреде прямо-таки фатальных крушений революционных замыслов и предприятий, из которых состояла жизнь Бакунина, наиболее катастрофическим было изгнание с позором из Интернационала в сентябре 1872 г. После того как деятели Генерального совета поняли истинные намерения бакунинского "Альянса" и борьба против него стала вопросом "жизни и смерти Интернационала", сторонники Маркса больше не стеснялись в выборе средств. В доложенных Гаагскому конгрессу и потом опубликованных компрометирующих материалах дело Нечаева было ассоциировано с деятельностью "Альянса", а нечаевские писания неправомерно атрибутированы Бакунину. Все это возымело свои результаты.

Получая удар за ударом, Бакунин тем не менее почти до самой смерти не складывал оружия. Периоды разочарования и утраты веры в революционность народа неизбежно сменялись вспышками воодушевления и очередными затеями. В сентябре 1870 г. Бакунин - один из руководителей Комитета общественного спасения в революционном Лионе. Он горячо приветствовал Парижскую Коммуну в качестве "революции рабочих" и "ярко выраженного отрицания государства". В 1873 и 1874 гг. его адепты попытались спровоцировать революционные мятежи в Испании и Италии, Ф. Энгельс в этой связи справедливо замечал: "...бакунисты дали нам в Испании неподражаемый образчик того, как НЕ следует делать революцию".

Революционная анархистско-социалистическая концепция была изложена Бакуниным еще в 1868 г. "Наша программа", опубликованная на страницах русской эмигрантской газеты, четко формулировала задачи освобождения умственного (распространение в народе атеизма и материализма), социально-экономического (передача средств производства земледельческим общинам и рабочим ассоциациям) и политического (революционная замена государственности свободной федерациею вольных рабочих как земледельческих, так и фабрично-ремесленных артелей"). Предполагалось также осуществить "полную волю всех народов ныне угнетенных империею, с правом полнейшего самораспоряжения".

В 1870 г. в пространном письме к С. Г. Нечаеву, вновь объявившемуся за границей, Бакунин изложил свой фантастический проект "коллективной диктатуры тайной организации", "незримой и непризнанной", которая через своих членов будет сначала посредством пропаганды и сплочения народных сил подготовлять наступление революции, затем - разрушение существующего экономического, социального и политического строя и, наконец - самое сложное, - она сделает "невозможным установление какой бы то ни было государственной власти над народом". Обладая строго иерархизированной структурой, этот "штаб" народной революции должен, по мысли автора проекта, состоять из преданных, умных, опытных, страстных и, главное, самоотверженных людей, "которые отказались бы от личного исторического значения при жизни и даже от исторического имени после смерти".

В своих последних и наиболее крупных работах- "Кнуто-Германская империя и социальная революция" (1871 г.) и "Государственность и анархия" (1873 г.) - М. А. Бакунин попытался дать наиболее обстоятельную критику института государственности и его сторонников, в первую очередь марксистов. Сейчас, с высоты драматического опыта XX в., трудно сделать вывод о том, кто был более прав в этой полемике. С обеих сторон в ней присутствовала изрядная доля утопизма. К тому же рассуждения велись как бы на различных, не стыкующихся уровнях. Подробно конспектируя "Государственность и анархию", К. Маркс справедливо упрекал автора в идеализме: "Он абсолютно ничего не смыслит в социальной революции, знает о ней только политические фразы. Ее экономические условия для него на существуют". Однако Бакунину нельзя отказать в политическом чутье и понимании социальной психологии.

Критикуя сторонников Маркса, Бакунин предупреждал, что "ученые коммунисты", "доктринальные революционеры", заполучив государственную власть, попытаются уложить жизнь будущих поколений в прокрустово ложе своего социального идеала. "Дайте им полную волю, они станут делать над человеческим обществом те же опыты, какие ради пользы науки делают теперь над кроликами, кошками и собаками". Бакунин пророчествовал о том, что реализация идеи диктатуры пролетариата как представительной демократии на основе всеобщего избирательного права неизбежно выльется в деспотическое управление массами со стороны "незначительной горсти привилегированных избранных или даже не избранных". И даже рабочее происхождение новых "правителей" и "представителей народа" ничего не решает: став государственными чиновниками, они "будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом". "Начальники коммунистической партии", - с иронией прогнозировал Бакунин развитие событий "по Марксу", - в результате народной революции "сосредоточат бразды правления в сильной руке, потому что невежественный народ требует весьма сильного попечения; создадут единый государственный банк, сосредоточивающий в своих руках все торгово-промышленное, земледельческое и даже научное производство, а массу народа разделят на две армии: промышленную и землепашественную под непосредственною командою государственных инженеров, которые составят новое привилегированное науко-политическое сословие".

К сожалению, во многом Бакунин не ошибался. Но и его альтернатива: "свобода может быть создана только свободою, т. е. всенародным бунтом и вольною организациею рабочих масс снизу вверх" - тоже, как показал злосчастный опыт анархистов XX в. в России, Испании и т. д., оказалась дорогой, ведущей куда угодно, но только не в царство свободы, справедливости и братства. После неудачи в Италии, после многих разочарований в друзьях, очередных треволнений по поводу безденежья, заметного ухудшения здоровья Бакунин стал задумываться над подведением черты в своей беспокойной жизни. В ноябре 1874 г. он писал Н. П. Огареву в Лондон: "Я тоже, мой старый друг, удалился, и на этот раз удалился решительно и окончательно, от всякой практической деятельности, от всяких связей для практических предприятий.... Новое дело требует нового метода, а главное, свежих молодых сил, - и я чувствую, что для новой борьбы не гожусь... Живу я, впрочем, не сложа руки, но работаю много. Во-первых, пишу свои мемуары, а во-вторых, готовясь написать, если сил станет, последнее полное слово о своих заветнейших убеждениях, читаю много".

Ни того, ни другого завершить ему не удалось. 1 июля 1876 г. Михаил Александрович скончался в Берне, и через два дня социалисты разных стран проводили его в последний путь...