Плиты, скрывающие стенные ниши, снова были убраны, и на полу стояли полупустые короба с курильницами, флейтами и боевыми жезлами – двузубыми и четверозубыми, в локоть длиной. У Алсека похолодело в груди, и он, поёжившись, спрятался за спинами младших жрецов. Они стояли в стороне, дожидаясь, пока Гвайясамин отойдёт от коробов. Старшие жрецы, разобрав жезлы, отошли к дальней стене, и там теперь сверкали частые золотые и белые вспышки. Двое младших, повесив на грудь блестящие курильницы, отмеряли драгоценную тикориновую стружку, сушёный Яртис и ядовитые лепестки Олеандра, на них с завистью косились те, кто пока ещё топтался в очереди.

Перед Гвайясамином, хмурясь и глядя исподлобья, стоял Кинти Сутукку.

- Но, почтеннейший Гва… - начал он речь, судя по окаменевшему лицу верховного жреца, уже не раз произнесённую. Гвайясамин поднял руку.

- Ступай, Кинти Сутукку. Чуску Мениа скажет мне, если ты не прибудешь к нему в срок.

- Но почему?! – в голос возмутился младший жрец. – Почему мне нельзя взять жезл и встать на стену?!

- Ради прочности этой стены, - Гвайясамин указал на короб с флейтами. – Бери, что тебе нужно, и иди. Алсек Сонкойок, подойди ко мне.

Кинти завертел головой, высматривая Алсека. Жрец с опаской подошёл к Гвайясамину, вопросительно склонил голову.

- Ты встанешь к югу от Горелой Башни. Старший над тобой – Гванкар, - сказал верховный, кивая на короб с курильницами. – Веди себя достойно, воин Солнца. Будь готов и к победе, и к гибели.

Алсек растерянно мигнул. «К югу от… куда?! На стену?! Храни нас всех Аойген…» - молнией пронеслось в голове.

- Почтеннейший Гвайясамин, - его голос дрогнул. – Отчего… что это… зачем…

- Война, - склонил голову верховный жрец. – Ты всё слышал. Иди.

Алсек замешкался, но кто-то из младших жрецов подтолкнул его в спину – всем не терпелось получить задание. Изыскатель запустил руку в короб с курильницами, вытянул не глядя медный шар в чаше из толстой кожи, на ремнях из белого трёпаного хуллака. Золотой диск сверкал на ажурной крышке.

«Вот и мне довелось подержать курильницу в руках,» - думал жрец, набирая в ячеистый кошель тикориновую стружку и сухие листья. Жгучая мерфина обещала защитить от огня, тикорин возносил хвалу богам, Яртис усмирял ярость и прояснял разум, толчёные семена Кууси дарили силу, горькие северные смолы, перемешанные с золой, сопровождали умерших в Кигээл. Благовоний было много – верховный жрец открыл самые глубокие хранилища.

- Алсек! – Кинти, придвинувшись вплотную, шумно дыхнул в ухо. – Ты слышал, куда меня отправили? В Ачаккай!

- Под руку к почтенному Чуску? – Алсек старался добавить сочувствия в голос, но получалось плохо. – Что же, зато до тебя не долетят ни стрелы, ни заклятия.

- Да что вы все, сговорились?! – хлопнул себя по бокам Кинти. – Хочешь сказать, что я трус?!

Тяжёлый взгляд Гвайясамина припечатал его к полу, и младший жрец, прикусив язык, попятился.

- Сонкойок, твоя работа у западных ворот, - сказал верховный жрец, выпустив Кинти из поля зрения. – Три семьи уходят сегодня в Икатлан. Попроси у богов удачи для них.

Алсек мигнул.

- Д-да, я иду, - закивал он, цепляя курильницу к поясу. – П-почтенный Гвайясамин, скажи, что сейчас на востоке? Где войско Джаскара? Кештен уже…

Гвайясамин покачал головой и отвернулся. Младшие жрецы, устав от ожидания, напирали со всех сторон, и Алсека мягко отпихнули в коридор. Он оглянулся, пытаясь прочесть ответ на лице верховного жреца, но тот больше не смотрел в его сторону.

Ему не по себе было, когда он, проводив уходящих, возвращался в Пепельную Четверть, и уважительные взгляды воинов на стене и стражников-патрульных жгли ему спину. Курильница дымилась, дожигая последние крупицы тикорина и семян Кууси, их запах щекотал ноздри, вышибая слезу из глаз. Во дворах он мельком замечал признаки сборов – тюки и перевязки, вытащенные из кладовых, связки полосок меланчина и нарезанные листья Нушти над очагами, сердцевину Ицны, кипящую в чанах. Эту сладковатую выварку в волокнистой сетке – на вкус, как тина с мёдом и золой – жевали, чтобы заглушить голод, когда подходили к концу запасы или не хотелось отяжелять себя в пути. Той же вываркой пахло и из квартала переписчиков.

Двор был замусорен – тут проволокли множество длинных стеблей и охапок соломы – и Нинан Льянки ходил с метлой, собирая сор для костра. Вываренная Ицна сушилась над чаном, и Гвайнаиси, воровато оглядываясь, черпала со дна сироп. Рядом, закрывая её широкой спиной, стоял Хифинхелф и облизывал ладонь, вымазанную в сладкой жиже.

- Хэсссс! – иприлор махнул хвостом, увидев Алсека. – Шшшто ссстряссслосссь?!

- Война идёт сюда, Хиф, - еле слышно проговорил жрец, оглянувшись на Нинана. – Почтенный Гвайясамин раздал нам оружие. Если уж он признал…

- Сссожги меня Кеоссс! – ящер мотнул головой, вдохнул, широко открыв пасть, и перевёл взгляд на курильницу у пояса Алсека. – Так он знает, где ссейчасс войсска? Я так и думал, шшто… Вашш намесстник ещё до полудня объявил, шшто западные ворота открыты. Всех учеников уводят, уводят детей и их матерей, уводят сстариков. Я ссразу посслал ящериц Макулу и сстарейшшинам, они будут ждать. Шшто бы тут ни творилоссь, мы не позволим Джасскару глумитьсся над мирными знорками.

- А ты, Хиф? – тихо спросил Алсек. – Ты не уходишь? Аманкайя… кто-то должен проводить её, она не была на западе.

- Что вы шепчетесь? – колдунья выглянула из окна. – Я слышу то, что в ваших головах. И клянусь Богами Смерти, что я уйду из Эхекатлана только вместе с вами – с вами обоими!

Алсек мигнул. Нинан Льянки вздрогнул, едва не уронив метлу в костёр, и укоризненно покачал головой – всем сейчас было не по себе, но поминать тёмных богов прилюдно пока ещё не считалось приличным.

- Аманкайя! – прошептал жрец, глядя ей в глаза. – Давно прошло время шуток. Если тебя убьют…

- Если вас убьют – к чему мне жить? – ответила колдунья, и было в её голосе что-то, заставившее вздрогнуть даже Хифинхелфа. – Если вы будете жить, не умру и я. Нециса нет уже, так куда мне идти?!

- Есссли даже… - начал было иприлор, но оборвал свою речь яростным шипением и вскинул руку, глядя на небо сквозь растопыренные пальцы. Тихий свист, приближаясь, перерос в пронзительный вой. Серебристое кружащееся облако повисло в небе, высоко над домом Сонкойоков, и от него на крышу быстро опускался тонкий серый хобот. Пыль взвилась столбом, Аманкайя, охнув, нырнула под прикрытие ставней – вихрь больно дёрнул её за волосы. «Щупальце» смерча дотянулось до чана с водой, и влага по спирали устремилась к облаку. Десятки серебристых небесных змей кружили там, подгоняя вихрь. На краю крыши, поодаль от смерча, сидел Шафкат, держался за ограждение и восхищённо смотрел на змеиный клубок.

- Сссожги меня Кеоссс! – прошипел Хифинхелф, и его голос почти потерялся за воем смерча. – Ты это видишшшь?!

- Вот, значит, как они добывают воду, - задумчиво прошептал изыскатель. – Всё верно – они ведь не ползают по земле и не плавают в реках…

Серый хобот одним движением втянулся в облако, и плотный змеиный клубок рассыпался. Ни капли воды не упало наземь – существа выпили её на лету и теперь, разомкнув строй, поднимались ввысь, к небесным рекам. Шафкат поднялся на ноги и махал им вслед руками, и погремушки на его рукавах шелестели и трещали, как тростниковая чаща, сквозь которую ломится куман.

- Хаэ-эй, Шафкат! – крикнул Алсек. – Это твоя стая? Они помнят тебя?

- Я полагаю, - кивнул, обернувшись, чародей. – Нет причин для страха, почтенный жрец.

Изыскатель привычно вспыхнул. Хифинхелф молча смотрел то на него, то на мага, и его высунутый язык часто подрагивал.

- Как далеко путешшшессствуют эти ссстаи? – спросил ящер.

- Точно не скажу, но пять-шесть наших дней пути для них – полудневный перелёт, и если дичи становится мало… - Шафкат задумался, прикидывая что-то на тростниковых щепках.

- Ты можешшшь обратитьссся к ним ссс просссьбой? – прервал его размышления Хифинхелф. - Хорошшша ли их память? Узнают они тебя?