- Несомненно, - заметила кошка.

- Но судить о чём-то по одному лишь неудавшемуся эксперименту – преждевременно, - нахмурился чародей. – Завтра продолжим опыты. Возможно, дело в приманке…

Алсек и Хифинхелф переглянулись. Ящер приоткрыл пасть и пошевелил языком – это означало, что он сомневается в здравомыслии мага. Изыскатель нахмурился и исподтишка показал ему кулак – обижать чужеземца попусту не следовало.

Со двора донёсся шорох привратной завесы.

- Аманкайя! – на всю улицу возвестила Гвайнаиси, свесившись из окна. – К вам приехал жёлтый ящер, и там ещё кошка и старый маг!

- И снова она не в гончарном квартале, - пробормотал изыскатель, выглядывая во двор.

…Потом Алсек ворошил горячие угли в уличном очаге, грелась вода для похлёбки и поспевали зарытые в золу земляные клубни, Шафкат беседовал с Ксарной о западных и восточных пряностях, а Аманкайя причитала над раненым Хифинхелфом, устроившимся в тени дома. Ничего странного вроде не происходило, вот только Алсеку отчего-то было не по себе. Он отгонял смутную угрозу, как мог, и почти уже успокоился, налив себе похлёбки и разделив печёные клубни…

- Алсек! Ты не видел в полдень тонакоатля в небе? – вдруг оживилась Аманкайя. – С белыми и золотыми лентами, со всадником на спине.

Алсек переглянулся с Ксарной, бывший переписчик изменился в лице. Такие ленты надевали нечасто – лишь на тех существ, которые приносили в город посланца от Ханан Кеснека, но не от Явар Эйны, а от кого-то из его братьев. С тех пор, как началась междоусобица, никто таких знаков в небе Эхекатлана не видел. Город, хвала богам, лежал в стороне от Кештена, полей неспешной войны, крепостей, на которые падали солнечные снаряды, и северных пустынь, о которых ходили уж вовсе жуткие слухи.

«Посланник? Откуда бы?» - растерянно мигнул жрец.

- Не видел, - отозвался он. – От кого такой прилетал? Неужели к наместнику?

Аманкайя кивнула.

- Я видела из окна, как он садился на крышу. Если б не стражник посреди коридора, все бы пошли подслушивать, но Глорна с места не столкнёшь. Пока тонакоатль не улетел, нас не выпускали, а потом Глорн сам пришёл, странный, словно только что из смерча выпал. Он слышал кое-что, а больше ему рассказали… они ведь всё запоминают, только молчат. А тут даже Глорну показалось чудным…

- Хсс, - шевельнул языком Хифинхелф, отставляя полупустую миску и придвигаясь к очагу. – Я знаю Глорна. Шшто было дальшше?

- Этот вестник – он от Джаскара Ханан Кеснека, из самого Чакоти, - понизив голос, сказала Аманкайя, и все растерянно переглянулись. Город Чакоти был весьма далеко и от Эхекатлана, и даже от Кештена, земли Явар Эйны и Джаскара нигде не граничили, для межевых споров причин не было. А то, что Явар Эйна, Джаскар и ещё пятеро Ханан Кеснеков уже два десятка лет не могут решить, кто из них достоин священной столицы… вроде бы Эхекатлан тут ни при чём.

- Он говорил с почтенным Даакехом, - Аманкайя кивнула тому, что прочла на лицах слушающих – тут не нужно было быть Магом Мысли, чтобы понять, о чём они задумались. – Недолго, но громко. Глорн даже подошёл к двери зала - вдруг помощь понадобится… но обошлось. Он принёс слова Джаскара… слова о войне. Джаскар сказал, что скоро он будет править священной столицей… и всем остальным тоже. И те, кто попытается выйти против него, превратятся в пепел. А если Эхекатлан присягнёт ему сейчас, его не тронут, и он будет наполнен могуществом и дарами богов, по воле Джаскара Сапа Кеснека.

- Что?! – Алсек вскочил, выпрямляясь во весь рост, и жёлтый свет потёк по его пальцам. Потревожила его не угроза от Джаскара – будь он в силах взять Эхекатлан, не тратил бы время попусту – и не жалкая попытка припугнуть чужого наместника. Все Ханан Кеснеки были со странностями, только у Ти-Нау не принято было потешаться над правителями. Но вот имя Сапа Кеснека…

- Ссам ссебя он так назвал? – переменился в лице и Хифинхелф. – Наглоссть несслыханная. Шшто сскажешшь, Алссек? Шшто у васс сс такими делают?

Жрец медленно сел обратно к очагу и покачал головой.

- Это больной бред, Хиф. Никто сейчас не может стать Сапа Кеснеком – и никто не станет, пока не закончится война. И это имя не присваивают себе по первой прихоти. Ты верно сказал, Хиф… наглость – или безумие.

- Этот гонец подтвердил как-то угрозы Джаскара? – тихо спросил Ксарна. – Никто из Ханан Кеснеков не станет так говорить в чужом городе, если не знает наверняка, что хозяин города не испепелит его. Давно ли Джаскар стал сильнее Явар Эйны?

- Гонец сказал… - Аманкайя покачала головой, сама не в силах поверить в то, что узнала. – Он сказал – этой весной взошло Кровавое Солнце, и оно под рукой Джаскара Сапа Кеснека. Он будет править, остальные падут. А на тех, кто будет сопротивляться, небо прольётся огнём. Гонец говорил громко, а почтенный Даакех – тихо, Глорн его слов не слышал. Но гонец ушёл быстро и был очень зол, а Даакех, увидев, что Глорн не на месте, наложил на него взыскание. Он не делает так обычно – ясно же, что Глорн хотел помочь. Почтенный Даакех, как видно, тоже был зол…

- Ну рразумеется, - оторвалась от миски крылатая кошка. – У вас обычно нагрраждают за невыполнение прриказов?

Аманкайя растерянно мигнула.

- Тише, Ярра, - Шафкат недовольно покосился на кошку. – Мы мало знаем о местных порядках. И о легендах, кажется, тоже. Что такое «Кровавое Солнце», под чьей оно рукой, и что должно случиться с небом? Ни о чём подобном я в Ирту не слышал.

- Зген всесильный! – покачал головой Алсек. – До чего странные слова! Этот человек был один? Он прилетел с востока и на восток улетел?

- Один, - кивнула Аманкайя. – Он наверняка из Вегмийи – Хурин Кеснек… А обратно он не полетел. Видели, как тонакоатль повернул на запад, к Икатлану. Вот я и спрашиваю, видел ли ты его.

- Не видел, - вздохнул жрец. – Боги! Вот это беда. Хурин Кеснек, воин Вегмийи, на крыльях тонакоатля – и безумен, как голодный умран. Что же почтеннейший Даакех не приказал страже удержать его? Наверное, в Чакоти вообще не знают, куда он пропал. Если и в Икатлане его не перехватят – как бы он не натворил дел…

Хифинхелф сочувственно хмыкнул.

- Джасскар Ханан Кесснек, говорят, очень ссуров ссо ссвоими людьми. Этому нессчасстному не жить. Хссс… Сскверный сслучай.

Повисло молчание – тень безумия словно накрыла всех ледяным крылом. «А будь почтеннейший Даакех не так благоразумен, из-за этого несчастного случилась бы резня…» - подумалось Алсеку, и он поёжился. Резать куманов ему доводилось, мертвяков он уничтожал с радостью, много огнистых червей, злобных небесных змей и песчаных крыс пало от его руки, но убивать разумных – совсем другое дело, и лучше, если ты не воин, в это не ввязываться.

Первым заговорил Шафкат.

- Грустно думать о судьбе этого воина, и всё-таки, уважаемые Ти-Нау, мне интересно было бы услышать о Кровавом Солнце. По вашим лицам я прочёл, что все вы знаете, о чём речь… Это очень известная легенда?

- А-а… Само собой, почтенный Шафкат, - спохватился Алсек. – Старая-старая легенда. Ею даже детей уже не напугаешь. Из тех времён, когда не было ни Эхекатлана, ни священной столицы, ни даже убежища Гвайны в северной пустыне. И великий город Чундэ ещё не был мёртвым… ещё до Применения – очень, очень давно. Зген, даритель жизни, был тогда в гневе на наших предков. Они – люди Коатлана – проявили к нему непочтение, и он наслал на них испепеляющего змея из недр Солнца. Имя ему было Тзангол, но называли его Кровавым Солнцем, - он пил кровь, как люди пьют воду, и радовался только ей. Он заставил всех убивать друг друга и сам залил Коатлан небесным огнём. Тогда коатекам пришлось уйти со своей земли. С тех пор мы, их слабые потомки, живём тут, меж трёх пустынь и одного гнилого болота.

- Внушительно, - задумчиво сказал Шафкат и потянулся за папирусным свитком. – Насколько древняя это легенда, уважаемый жрец? Можно предполагать, что во времена правления Гвайны Ханан Кеснека она рассказывалась так же?

- Её до Гвайны ещё рассказывали, - серьёзно ответил Хифинхелф. – Мои предки ещё были рабами у демонов и копали первые норы на берегу Ссимту, когда впервые это усслышшали.